Виктор относился к детям как к научным объектам. Он говорил о них как о материале исследования, при том что они в это время стояли рядом. Это пугало Рекса и вызывало чувство неловкости. Доктор поставил трех мальчиков в ряд и указал на физические доказательства их сходства: форма ушной раковины, расположение редких зубов, рисунок кровяных сосудов на черепе и шрам на носу и верхней губе.

Затем он показал их отличия, подчеркивая, что они появились намного позже. На лицах, как будто из дубленой кожи, были морщинки и складки, отличающиеся друг от друга, а тыльные стороны их худеньких ладоней были покрыты коричневыми пятнами, также разными по размеру и форме. Виктор не дал этому явлению никакого объяснения, и Рекс предположил, что это старческие пигментные пятна.

Кроме того, ему бросилось в глаза, что у одного из мальчиков пятен было больше, чем у двух других, и это навело его на мысль, что, возможно, процесс старения у него шел быстрее. У того же мальчика был шрам на затылке, по словам доктора, след от падения, и еще один на спине, от операции на почку — эксперимента, который, увы, никаких результатов не принес, как признал доктор.

Но до того как начало проявляться старение, еще раз подчеркнул он, их было не отличить друг от друга. Они были так похожи, что ему пришлось их пометить. Как мышей, добавил он без тени смущения или иронии в голосе, как будто речь шла о чем-то обыденном. Он поднял рубашечку каждого из детей и продемонстрировал вытатуированные на спине точки: одна у Михаила, рожденного первым, две у Гавриила и три у Рафаила.

— Или Виктор первый, Виктор второй и Виктор третий, — добавил он.

Кремер смотрел на грудные клетки мальчиков. Даже на расстоянии он мог сосчитать ребра, на которых тонкая кожа висела как на вешалках. Позже он узнал, что мальчики весили всего по тринадцать килограммов. Тринадцать килограммов при росте один метр пять сантиметров, да и этот рост постепенно уменьшался по мере искривления позвоночников.

B1, В2 и В3. Так были подписаны альбомы с полароидными фотографиями, которые Рекс увидел, когда они с доктором вернулись в приемную. Двенадцать заполненных фотоальбомов. Под каждой фотографией стояла дата и снова — B1, В2 или В3.

Виктор первый. Виктор второй. Виктор третий. Три детских летописи в картинках. Впрочем, нет, это были не летописи, потому что карточки отнюдь не походили на семейные фотографии. Это были кусочки мозаики. Кусочки мозаики из детских тел для доказательства сходства мальчиков в любой момент жизни. Но даже при пролистывании этого вороха фотографий Рекс обратил больше внимания на признаки старения, чем на сходство мальчиков, как будто альбомы охватывали не четыре года, а восемьдесят лет.

К этому времени ему уже, собственно, хотелось поскорее уйти, но Виктор все не останавливался, рассказывал и объяснял, часто повторяясь. Он говорил спокойно и без эмоций, а Рекс слушал его с нарастающим удивлением. Доктор рассказывал об интеллекте мальчиков, об их способности к языкам, их памяти. И в этом, сказал Виктор, он также узнавал себя. Он стимулировал и всячески способствовал развитию этих способностей, чтобы позже и они тоже использовали свои знания и взгляды на благо человечества. Он так и сказал: «на благо человечества». Более того, он добавил слово «тоже».

Рекс вздрогнул, но промолчал, потому что доктор еще не закончил. Он стал рассказывать о своих последующих шагах. Для решения проблемы с теломерами он решил использовать в качестве донорского материала нервные клетки вместо кожных. Нервные клетки делились намного реже, чем какие-либо другие, и, таким образом, проблема теломер решилась бы сама собой. Так же подошли бы костные клетки, которые растут медленнее, чем другие клетки тела. То же самое касалось и клеток половых органов, поскольку они начинали делиться в более позднем возрасте, в период полового созревания, и были, таким образом, моложе и обладали более длинными теломерами. Простота и логика всех этих доводов еще раз напомнили Рексу, как он дал Виктору карт-бланш в его экспериментах. Он все так же шел впереди своего времени.

Рекс почувствовал, как он постепенно, но неумолимо снова оказывается вовлеченным. Монотонный гнусавый голос Виктора, казалось, еще больше усиливал этот эффект. Мне нужно уходить отсюда. Эта мысль вдруг пронеслась у него в голове: мне нужно уходить отсюда, пока я не оказался еще более втянутым во все это.

Он резко встал и сказал:

— Мне пора идти, нужно вернуться вовремя.

Он услышал свой голос и знал, что его слова прозвучали натянуто, он явно хотел сбежать.

Но Виктор не стал возражать, напротив, он оборвал свой монолог на середине предложения, тоже поднялся и пошел к двери. Рекс оказался на улице раньше, чем успел это осознать, но когда калитка за ним закрылась и он снова сел в машину, то уехал он не сразу. Что-то удерживало его. Не то, что рассказал Виктор, а то, что сказали мальчики: всего пару предложений, которые взволновали его больше, чем все слова Виктора, вместе взятые.

— Вы-знае-те-где-фрау-ман-ваут?

Это сказал один из мальчиков. Рекс уже собирался выходить из классной комнаты после того, как Виктор предложил продолжить разговор в приемной. Три мальчика, только что покорно сносившие все унизительные действия доктора, оставались одни. Их бросали одних. Виктор вышел, не взглянув на них и не сказав им ни слова. Кремер немного помешкал, еще раз посмотрел на мальчиков, как будто хотел убедиться, что увиденное им реально. И тут один из них что-то сказал, но он не совсем понял что, так сильно был удивлен.

— Вы-знае-те-где-фрау-ман-ваут?

Вот то, что ему удалось расслышать. Мальчик гнусавил так же, как Виктор, но говорил четче.

— Что ты сказал?

— Вы-знае-те-где-фрау-ман-ваут? — повторил мальчик, глядя прямо перед собой, так что казалось, что он обращался к кому-то другому.

Знал ли он, где фрау Манваут. Он не знал даже, кто такая эта фрау Манваут.

— Нет, этого я не знаю, — ответил он.

— Она-у-Бога-на-не-бе-сах, — раздался ответ, но не от мальчика, который заговорил первым. Ответил один из двух других детей. Их голоса звучали одинаково.

Рекс не понял, что они имели в виду. Только когда заговорил третий мальчик, ему стало ясно.

— Она-умер-ла-о-тец-сде-лал-это.

Это все произошло за несколько секунд, но в тот момент ему казалось, что прошло гораздо больше времени, и его удивило, что Виктор не спохватился раньше, чтобы заставить детей замолчать. Но когда доктор вернулся, он не казался удивленным или рассерженным. Не обращая внимания на детей, он еще раз предложил Рексу пройти с ним в приемную.

Виктор говорил, не останавливаясь, а в голове Кремера все еще звучали слова мальчиков.

Она-умер-ла-о-тец-сде-лал-это.

Только в машине ему удалось осознать то, что он услышал. Кремеру стало так душно, что он снова вышел из машины. Облокотившись на открытую дверцу, он жадно глотал воздух. К нему подошла какая-то женщина и спросила, не случилось ли чего, а потом заговорила о детях. С ними плохи дела, сказала она. Он не мог это отрицать, а может быть, даже не хотел. Он спросил, знала ли она, кто такая фрау Манваут и что с ней случилось. Фрау Манхаут, поправила она, фрау Манхаут, домработница доктора. Она упала с лестницы. Несчастный случай.

Ее ответ немного успокоил Кремера. Но слова мальчиков его не отпускали, и по дороге в Кёльн он попытался еще раз вызвать в памяти все, что видел, от начала до конца, и чем больше картинок сменялось перед его глазами, тем нереальнее ему все казалось. Как будто все, что он видел и слышал, происходило не на самом деле. Как будто он смотрел фильм. Видел фигуры на экране. И в конце концов он засомневался, не было ли все это лишь игрой воображения.

Лотар Вебер позвонил доктору Хоппе, не сказав ни слова своей жене. Впрочем, она не видела в этом необходимости.

— Зачем? Я ведь ничем не больна, — ответила она, когда он предложил пойти к доктору.