Литмир - Электронная Библиотека

Придворные дамы отвечали на множество писем с соболезнованиями, которые мешками приносили лакеи в черных ливреях. Один старенький пастор писал королеве: «Вы должны помнить, что отныне вашим мужем будет сам Иисус Христос». В своем дневнике Виктория возмущенно записала: «На мой взгляд, это самая настоящая глупость».

О, нет! Альберт не умер! Она ждала его в любой час дня и ночи, и звук чьих бы то ни было шагов за дверью рождал у нее надежду, что это он войдет сейчас к ней. Он не покинул ее. Он просто переместился в другой мир: «Его чистота была слишком велика, а устремления слишком возвышенны для этого бренного мира, преисполненного низости. И лишь теперь его великой душе воздается то, что она заслужила». Она постоянно носила в кармане часы, золотую цепочку или носовой платок Альберта. 1 января она перебрала сделанные ею портретные зарисовки принца и выбрала ту, на которой он был изображен в килте, решив заказать с нее статую.

В Осборн, любимую резиденцию, созданную стараниями ее дорогого супруга и продуманную им до мельчайших деталей, съехались все члены их семьи, которые ходили по дому на цыпочках и разговаривали шепотом. По паркету, словно в молчаливом танце, скользили дамы в черных траурных платьях. Виктория заставляла себя дважды в день выходить на свежий воздух, но ей было трудно гулять пешком, поэтому она передвигалась в своей «роnу-сhаir» [83]. Она больше не садилась за фортепьяно и даже не могла слушать музыку.

Она отказывалась принимать посетителей, кроме самых близких друзей принца из тех, с кем он обычно ходил на охоту. Она встречала их «в кабинете моего дорогого Альберта, в котором все оставалось в том же виде, что и при нем». У генерала Сеймура она спросила, не считает ли он, что причиной неожиданной смерти принца могла стать эта ужасная история с Берти, на чем настаивал доктор Кларк. Но старый приятель Альберта был категоричен: «Никак нет, сударыня!»

29 января приехал Пальмерстон, одетый в светло-серые панталоны и рубашку с голубыми пуговицами, но «очень встревоженный». Поздравляя ее с Новым годом, он пожелал ей не пренебрегать своим здоровьем, «ибо хорошее самочувствие Ее Величества важно не только для ее детей, но и для всех ее подданных, которые без этого не мыслят своего счастья». Они обсудили вопрос о будущем наследного принца, который в эти трудные дни вел себя как истинный джентльмен. Своему престарелому премьер-министру она призналась, что считает сына «милым и серьезным» молодым человеком. Они сошлись во мнении, что его следует как можно быстрее женить. Она сокрушалась в письме к Вики, что принц Уэльский слишком похож на нее «и в мужском варианте это оказалось еще хуже». Дабы избежать ссор с сыном и упреков в его адрес, Пальмерстон посоветовал ей отправить Берти в длительное путешествие. Виктория в знак согласия кивнула головой и сцепила под грудью, на своем монашеском платье, пухлые ручки с унизанными перстнями пальцами.

Ее голубые, слегка навыкате глаза постоянно были мокрыми от слез, а у упрямого рта залегла горькая складка. Она отказывалась скрывать свою бледность под пудрой и румянами. Приехавшая навестить ее Вики была потрясена. «На нашу дорогую мамочку трудно смотреть без слез. Она такая молодая и красивая в своем белом чепце и вдовьей вуали. Она теперь всегда спит, накрывшись папиным пальто и положив рядом с собой на кровати его красный домашний халат и несколько других его носильных вещей. Бедная мама навсегда обречена ложиться одной в постель и вставать одной. Она любила бедного папу так, словно они только вчера поженились. Она так хотела родить еще одного ребенка. Мы все сейчас чувствуем себя неприкаянными, словно стадо, оказавшееся без пастуха», — писала она Фрицу.

10 февраля королева отметила бы с Альбертом двадцать вторую годовщину их свадьбы. Этот благословенный день, наравне с днем рождения принца-консорта и днем его смерти, стал священной датой, которую следовало провести в молитвах. Поэт Теннисон, живший по соседству, прислал Виктории экземпляр своих «Idylls» [84], посвященных памяти «Альберта Доброго». Но не расставалась она с другой его поэмой — «In Memoriam» [85]. Она читала и перечитывала ее:

И осталась я в одиночестве, почти потеряв надежду,
Жизнь, мысли — это не тот багаж,
Что нужен был безутешной вдове в ее скитаниях по печальной земле,
Где все, что попадалось мне на глаза, все напоминало о нем.

17 февраля она писала лорду Дерби: «Выразить словами скорбь королевы и ее глубочайшее отчаяние почти невозможно: кажется, что любое чувство тонет в этой безбрежной тоске. Она видит, как на деревьях набухают почки, как удлиняются дни, как распускаются первоцветы, но сама продолжает жить в декабре».

Она, которой вечно было жарко, теперь постоянно дрожала от холода в своих черных одеждах, она похудела и жаловалась на мигрени и полный упадок сил.

Она вернулась в Виндзорский дворец, где ее ждало тяжелое испытание: это были бесчисленные напоминания об Альберте, от которых никуда было не деться. В прихожей на круглом столике на одной ножке лежали его перчатки и охотничья шляпа, лежали так, будто он только что положил их туда. Она запретила их трогать. Все, что в той или иной степени имело отношение к принцу, переходило в разряд мемориального. Так, один мемориальный камень был установлен на том месте, где Альберт подстрелил своего первого оленя, другой — где он сделал свой последний выстрел. Голубую комнату превратили в музей, стены там перекрасили, на кровать положили короны.

Каждое утро горничная приносила туда свежие цветы. А Ричард, лакей принца, каждый день выкладывал на диван костюм хозяина, его жилет, его носки, рядом ставил его обувь. В туалетной комнате всегда был наготове кувшин с горячей водой, словно принц пойдет сейчас бриться. Каждый вечер Ричард готовил на завтра свежую рубашку, менял манишку и манжеты. За несколько недель до смерти хозяина он собирался уйти на пенсию. «Прошу вас, останьтесь, мистер Ричард, мне недолго осталось жить», — попросил его принц.

Фотограф запечатлел Альберта на смертном одре. Одну из этих фотографий Виктория приказала размножить и повесить на спинку каждой из их супружеских кроватей в Виндзоре, Осборне и Бальморале, справа, как раз над тем местом, на котором ее супруг по ночам лежал рядом с ней. Уильяму Тиду она заказала бюст принца-консорта, первый из поставленной затем на поток серии, которая принесет скульптору целое состояние. Один из этих бюстов всегда будет находиться рядом с королевой, где бы она ни была, и каждый раз, когда ее будут фотографировать, он тоже будет в кадре, чтобы напомнить миру, что Альберт продолжает царствовать.

Вся Англия скорбела вместе с королевой и вместе с ней создавала культ этого немецкого принца, которого при жизни упрекала в излишнем пуританстве. Двор носил по нему траур, кареты задрапировали черной тканью, ливреи лакеев и конская упряжь были черными. На почтовой бумаге Виктории появилась черная траурная рамка, причем была она такой широкой, что на странице едва оставалось место, чтобы написать несколько слов.

На Оксфорд-стрит несколько лавок специализировались на продаже черных страусовых перьев для женских шляпок, траурных нарукавных повязок из крепа, фиолетовых попон и черных плюмажей для лошадей. Страну словно придавило свинцовой тяжестью. Никогда еще пасторы с высоты своих кафедр так рьяно не обличали беззаботные радости и легкомысленный флирт, которым предавалась Франция в правление Наполеона III, устраивая бесконечные балы и весело кружась в вальсе под музыку Оффенбаха. Никогда еще англичане не одевались так строго, застегиваясь на все пуговицы до самого подбородка, а поэты и писатели не воспевали так часто смерть.

вернуться

83

Коляске, запряженной пони (англ.).

вернуться

84

«Идиллии» (англ.).

вернуться

85

«В память» (лат.).

80
{"b":"160058","o":1}