В Портсмуте их встретили холодные порывы ветра. Разыгравшаяся буря не позволила королю подняться на борт «Гомера», его фрегата с паровым двигателем, который ждал его на рейде. Тогда Луи Филипп принял решение в одиночку добраться на поезде до Дувра, откуда было проще отплыть во Францию. А Виктория и Альберт остались и приняли приглашение офицеров «Гомера» на устроенный в их честь обед, после которого с интересом осмотрели корабль. Затем они отправились на остров Уайт.
После смерти отца Альберт начал подыскивать «укромный» уголок, где они смогли бы жить только своей семьей, вырвавшись из тисков протокола и спрятавшись от нескромных взглядов. Виндзорский дворец, один из самых больших замков в мире, казался им мало пригодным для нормальной человеческой жизни. Клермонт был прелестным местечком, но не принадлежал им. «Павильон» в Брайтоне «с привидениями, которые лучше бы забыть», и красным музыкальным салоном слишком живо напоминал о свободных нравах царствования Георга IV. Кроме того, этот модный курорт стал стремительно застраиваться. «Лишь из одного окна моей гостиной виден маленький кусочек моря», — сетовала королева. Что же до прогулок вдоль берега моря, то они стали откровенно неприятными: «Мальчишки-разносчики сбегались со всего города и заглядывали мне под шляпку, словно в жерло фанфары военного оркестра на параде».
Благодаря строгой экономии, которой королевская чета придерживалась в своих расходах, Виктория с Альбертом стали обладателями огромного состояния. Остров Уайт обоим пришелся по душе. В детстве Виктория два лета отдыхала здесь в Норрис Касл и сохранила самые теплые воспоминания о залитых солнцем лужайках и чудесном виде, открывающемся на Те-Солент, узкий морской пролив, отделяющий остров от Англии.
Пилю стало известно, что леди Блэчфорд собирается расстаться со своим очаровательным имением Осборн, находящимся как раз по соседству с Норрис Касл. Назначенная ею цена была вполне разумной. Благодаря железнодорожному сообщению добраться туда из Лондона можно было всего за несколько часов. И в марте 1845 года Виктория и Альберт объявили о своей готовности купить это имение. Кроме того, они собирались приобрести и прилегающие к нему земли. «Наши владения будут огромными. И все это перейдет в нашу личную собственность, к этому не будут иметь никакого касательства ни Управление лесных угодий, ни остальные министерства, постоянно осложняющие нам жизнь в Лондоне и являющиеся причиной разных неприятностей», — радостно делилась Виктория с бельгийским королем в одном из своих писем.
Но дом там был слишком мал для все увеличивающегося королевского семейства. И принц решил возвести на его месте замок, планы которого он рисовал вместе с архитектором-самоучкой Томасом Куббитом. Выбор принца шокировал профессиональных архитекторов, хотя Куббит, большой друг Альберта, уже успел прославиться, застроив недавно лондонский квартал Белгрейвия своими изящными, похожими друг на друга особняками с белыми колоннами. Секретарь принца Джордж Энсон жил в одном из таких домов Куббита и был очень доволен.
Как и в замке Пиля, в Осборне были предусмотрены ванные комнаты и ватерклозеты. Отдельные покои были выделены герцогине Кентской, а целое крыло отведено придворным дамам. Королевскую спальню обили узорчатой тканью и обставили мебелью красного дерева. Одну из стен целиком закрывал огромный шкаф. А за задней дверью скрывалось то, что королева стыдливо называла своим «уголком». Свою первую ночь в новом замке они провели 15 сентября 1846 года. Детские комнаты располагались там над покоями родителей. Гувернантка детей леди Литтлтон на следующий день сделала такую запись: «Никто не страдал от запаха краски и не подхватил насморка, после ужина мы пили за здоровье королевы, а принц для нас пел». Перед тем как войти в новый дом, одна из фрейлин по обычаю кинула на счастье башмачок. А Альберт, дабы освятить это семейное гнездышко, прочел две строфы из Лютера.
Всюду здесь Альберт невольно находил сходство с другими, более известными местами. Парк, полого спускающийся к частному пляжу, и вид на Те-Солент, усеянный белыми парусами, напоминал ему Неаполитанский залив, на берегу которого он побывал вместе со Штокмаром как раз накануне свадьбы. Он задумал построить башенку и террасу в итальянском стиле с широкими лестницами и бассейнами, украшенную статуями флорентийских львов, копии которых были заказаны на одном английском заводе. А ставший советником принца по художественной части профессор Людвиг Грюнер, с которым они познакомились в Риме, сделал для него эскизы декоративных бассейнов наподобие тех, что были во дворце Медичи.
Итальянские художники не приезжали в Англию. Альберт обошелся без них, оформив интерьеры замка на свой вкус. Орнамент из позолоченных гипсовых ракушек украсили длинные галереи. Над дверными проемами переплелись буквы «V» и «А». Для малой гостиной королевы, в которой она давала аудиенции, принц заказал в Германии огромную люстру в розово-зеленых тонах, увитую искусственными вьюнками, своим рисунком она напоминала ему обои в его комнате в родном Розенау. В нишах, выкрашенных в голубой цвет ордена Подвязки, были установлены бюсты дядюшек Виктории. В память о бале-маскараде здесь же стояли статуи самого Альберта в образе Эдуарда III и Виктории в образе королевы Филиппы. Еще одна статуя представляла принца в виде римского воина.
С террасы замка Альберт наблюдал за маневрами королевского флота. Виктория тут же нежилась на солнышке в шезлонге. Он насвистывал, подражая пению соловья. Позже королева признается: «С тех пор как только я слышу соловья, то сразу же вспоминаю о своем горячо любимом муже».
Детям была предоставлена в Осборне полная свобода, и они бегали по окрестным лесам, как когда-то Альберт и его брат бегали со своим воспитателем в Розенау. Они собирали землянику и ежевику. Рвали гиацинты и нарциссы, из которых делали букеты для своей мамочки. Принц учил их плавать и запускать бумажных змеев. У каждого из детей было нежное домашнее прозвище: старшая дочь Вики, очень смышленая девочка, была любимицей отца. Берти слегка заикался, и сестра дразнила его за это. Алису за ее пухлость прозвали Фатимой. Младший, Альфред, стал Аффи.
Доктор Кларк приехал сюда проверить чистоту воздуха и остался ею вполне доволен. Солнце и мягкий климат Осборна должны были пойти на пользу всей семье: здоровью детей, нервам Виктории и желудку Альберта. В Букингемском дворце принц постоянно жаловался на зловонную канализацию, из-за которой воздух во дворце был тяжелым и вызывал у него сонливость. Каждая новая беременность сопровождалась у королевы хронической депрессией, которая в столице обострялась. «Дождливым воскресным днем Лондон с его туманом, закрытыми лавками и почти безлюдными улицами похож на благопристойное кладбище огромных размеров», — писал Тэн.
Виктория любила оптимистические проповеди и никогда не предавалась традиционному воскресному отдыху. Всю свою жизнь она будет по воскресеньям совершать путешествия, идя наперекор церковным канонам. Она хотела, чтобы ее дети в этот день отдыхали от учебы и развлекались. История Ирландии, которую она изучала с Лецен, и те жестокости, которым английские пуритане подвергали там католиков, подвигли ее к терпимости: «Я краснею за ту религию, что мы исповедуем, когда вижу, как она несправедлива и до какой степени лишена милосердия».
В последнее время эта многострадальная Ирландия вновь начала поднимать голову и сплачиваться вокруг своего католического лидера Даниела О’Коннела. «Это человек высокого роста, крепкого сложения и ничем не примечательной наружности. У него некрасивое лицо, все изборожденное морщинами, красное и прыщеватое, костюм на нем под стать ему самому. Он носит парик и широкополую шляпу. Но стоит ему возвысить свой голос в защиту народа или заговорить о своей вере в Бога, как он преображается, становится притягательным и величественным, приводит в трепет угнетателей, его слова проникают в душу, вызывая одновременно слезы, гнев, энтузиазм и мятежность», — писала Флора Тристан. Эта писательница, придерживавшаяся социалистических взглядов, добавляла: «Если бы королева Виктория смогла опереться на такую мощную силу, если бы, невзирая на религиозные различия, связала братскими узами пролетариев трех королевств: Англии, Ирландии и Шотландии, она бы за несколько лет завершила то, чего Людовик XI не смог сделать за все свое царствование, и ее освобожденный народ восславил бы ее».
