Столь же придирчиво Альберт наводил порядок во дворце, где слуги перестали бесплатно пользоваться туалетным мылом и должны были теперь выбирать, что им пить — чай или какао. В Виндзорском парке построили образцовую ферму с молочным заводиком при ней. Корнуэльское герцогство, которым управлял принц, но которое принадлежало его сыну, начало приносить доходы.
От этой чрезмерной экономии пострадал гардероб Виктории. Королева не любила осложнять себе жизнь: «Пусть ко мне больше не пристают с этими платьями!» Ее кутюрье в бессилии опустил руки. Туалеты, которые ей заказывали в Париже, не представляли теперь собой ничего особенного. Принц считал, что дорогие платья — признак фривольного поведения, их пристало носить женщинам, не знающим, что такое добродетель, но никак не королеве Англии. Бороться с роскошью и бесцельной тратой денег, быть примером простоты — это, как любил повторять своему ученику Шток-мар, лучший способ обезопасить себя от революционных выступлений.
Несколько месяцев назад в Ньюпорте бунтовщики попытались провозгласить республику, но и на сей раз их мятеж был жестоко подавлен. В последние же недели чартисты вновь активизировались. Вышедший из тюрьмы О’Коннор разъезжал по всей стране, и его выступления собирали все больше и больше народу. В прессе только и писали, что об этом «льве свободы».
Профсоюзы шахтеров и рабочих текстильной промышленности решили поддержать чартистов. 2 мая 1842 года их делегаты передали в палату общин новую петицию, под которой было собрано более трех миллионов подписей. К требованию о введении всеобщего избирательного права для мужчин там прибавились жалобы рабочих на все ухудшавшиеся условия жизни. Из-за спада производства на многих предприятиях им урезали зарплату. Но заседающие в палате общин джентльмены остались равнодушными к проблемам рабочих. Подавляющим большинством голосов они отклонили их петицию.
А между тем Пиль был весьма озабочен тем, чтобы текстильная промышленность вновь начала набирать обороты, и убедил королеву и принца оказать ему в этом деле содействие. Было объявлено, что на прием по случаю крестин Берти дамы должны явиться в платьях, украшенных английским кружевом, и в кашемировых шалях местного производства. Было решено устроить во дворце большой костюмированный бал, чтобы дать работу жителям Спиталфилдса, одного из беднейших кварталов в восточной части Лондона. Две тысячи гостей должны были нарядиться в костюмы эпохи Плантагенетов. Накануне бала Виктория писала Леопольду: «Для подготовки всего этого надо было столько шелка, шитья, корон и еще бог весть чего, что мне, всегда ненавидевшей заниматься своими туалетами, очень быстро все это порядком надоело».
На один лишь вечер Альберт присвоил себе титул короля Англии. Он нарядился Эдуардом III, который учредил орден Подвязки и победил французов в битве при Креси [27]. Что дало повод для сарказма парижским газетам, советовавшим Луи Филиппу тоже устроить бал и явиться на него в костюме Вильгельма Завоевателя. «Это никак не улучшит наши отношения с французами!» — в ярости воскликнул министр иностранных дел. А Виктория предстала в образе королевы Филиппы, спасшей от расправы жителей Кале [28]. В Лондоне, где был выставлен на всеобщее обозрение ее костюм с золотым плащом и малиновой бархатной юбкой, чартисты пришли в негодование. В своей петиции они уже критиковали цивильный лист Альберта. А теперь возмущались тем, что на украшение маскарадного костюма королевы пошло драгоценных камней на сумму в 60 тысяч фунтов стерлингов. Кое-кто из приглашенных на бал брал драгоценности напрокат, отдавая за это по 150 фунтов стерлингов. Подобное расточительство, демонстрируемое в тот момент, когда бедняки умирали от голода, было шокирующим. Раздосадованная королева писала дядюшке Леопольду: «Добрые намерения приводят порой к самым что ни на есть плачевным результатам».
Не этот ли неудавшийся маскарад спровоцировал новую волну покушений? В воскресенье 29 мая Виктория и Альберт возвращались в открытой коляске с богослужения, когда Альберт увидел какого-то «хулигана», наставившего на них пистолет. Но лошади бежали вперед, и никто больше ничего не заметил, лишь вечером один из форейторов признался, что тоже видел в парке человека, целившегося в королевский экипаж. Он даже услышал, как тот воскликнул: «Какой же я дурак, что не выстрелил!»
Альберт рассказал эту историю Пилю, и они разработали тайный план, целью которого было спровоцировать злоумышленника на новое покушение, чтобы попытаться захватить его на месте преступления. На следующий день Виктория и Альберт должны были выехать из дворца без обычной свиты из придворных дам, чтобы не подвергать их ни малейшему риску. Полицейским в штатском предписывалось занять позиции за деревьями парка на всем пути следования королевской четы. Два верховых должны были сопровождать их коляску, держась к ней как можно ближе. Никого при дворе не посвятили в этот план. Леди Портман даже обиделась, что королева не взяла ее как обычно с собой на прогулку.
Вчерашний стрелок со своим пистолетом был там, на том самом месте, где двумя годами ранее королевская чета пережила самое первое покушение. «Можешь представить, как не по себе нам было», — писал Альберт брату. Злоумышленник был немедленно арестован и препровожден в министерство внутренних дел. Им оказался столяр-краснодеревщик по имени Джон Фрэнсис, сын рабочего сцены из театра «Ковент-Гарден». «Он показался мне довольно симпатичным, ему около двадцати лет, и он никакой не псих, а скорее, наоборот, большой хитрец. Мне было совсем не страшно. Слава Богу, мой ангел не пострадал!» — писала Виктория дяде Леопольду. Фрэнсиса приговорили к смертной казни, но 1 июля ее заменили пожизненной каторгой в связи с тем, что следствию не удалось доказать, что его оружие было заряжено.
Спустя два дня произошло новое покушение и опять в тот момент, когда королева с супругом возвращались во дворец из церкви. Покушавшемуся удалось убежать. Его поймали только вечером. Пистолет его был заряжен бумагой, табаком и небольшим количеством пороха. Пиль немедленно прибыл во дворец и разрыдался прямо на глазах у королевы, живой и невредимой. Принц был категоричен, объясняя эти покушения «распространением демократических и республиканских идей и разнузданностью прессы».
Эти события никак не повлияли на действия чартистов. Их выступления захлестнули Галифакс, текстильную столицу Йоркшира, где зарплаты рабочих были снижены на двадцать процентов. Правительство направило туда войска. Солдатам пришлось вступать в переговоры с забастовщиками, чтобы освободить себе проезд и получить возможность вывезти арестованных зачинщиков беспорядков. Правительство, встревоженное сложившейся в стране ситуацией, отменило свои каникулы и, несмотря на жуткую жару, осталось в Лондоне.
Стачечное движение пошло на убыль лишь в конце августа 1842 года, когда О’Коннор через свою газету «Northern star» [29]дал команду прекратить забастовки, чтобы рабочие могли «подкормиться». Благодаря принятым Пилем мерам, способствующим увеличению экспорта, промышленное производство в стране начало оживляться и часть хозяев прекратила снижать зарплаты рабочим на своих предприятиях. Чартистская угроза, так напугавшая правительство и королевский двор, казалось, отступила.
29 августа Виктория и Альберт отбыли в Шотландию. Королева давно хотела увидеть это королевство, присоединенное к британской короне сто пятьдесят лет назад. Опасаясь волнений, все еще не затихающих на севере Англии, Пиль согласился на эту поездку при условии, что королевская чета отправится в путешествие по морю. Оставив детей дома, королева и принц поднялись в Вулидже на борт яхты «Ройял Джордж». «Какое счастье оказаться единственными пассажирами на корабле!» — воскликнула Виктория.
Капитаном этого корабля был внебрачный сын Вильгельма IV — неунывающий Адольф Фицкларенс. Королева ужинала вместе с офицерами и даже учила их современным танцам. К сожалению, Северное море постоянно штормило, так что плавание нельзя было назвать приятным. Именно на этой старой яхте, в то время носившей название «Ройял Соверен», герцог и герцогиня Кентские пересекли в 1819 году Ла-Манш, спеша прибыть в Англию до рождения их дочери. Тяжелое и неповоротливое парусное судно с трудом справлялось с разгулявшимися волнами. На помощь яхте выслали два парохода, и те взяли ее на буксир. Альберт, который никогда не любил море, и Виктория, бывшая на первом месяце новой беременности, плохо переносили качку, усугублявшуюся тем, что буксирующие яхту пароходы двигались несинхронно: «Как это утомительно и неприятно! Мы целый день провели на палубе, лежа в креслах: вечером волнение на море усилилось, и я почувствовала себя совсем плохо». Следующая ночь была не лучше, но королева уже могла разглядеть шотландский берег — «прекрасный, но мрачный, скалистый, дикий и голый, совсем не похожий на наше побережье». К Эдинбургу они подошли с большим опозданием, когда уже стояла глубокая ночь. Это вынудило королевскую чету, и без того измученную морской болезнью, провести и эту ночь на борту корабля.
