— Надеюсь, так и будет, брат. Никому не пожелал бы такой жизни, как наша.
— Это точно. — Дизель застегнул молнию на сумке с деньгами и взял другую, с одеждой. — Как поедем? Ты за мной? Я за тобой?
— Чеши на север сам. Я проведу в Лос-Анджелесе еще одну ночь. Я так и не успел помотаться по городу, взглянуть, что здесь и как. Может, подцеплю бабенку, пусть даже профессионалку. Увидимся завтра вечером уже там.
— Ты уверен?
— Вполне. Может, сяду сыграть партию в покер.
— Ладно, как скажешь. Если не опоздаешь, я зажарю барбекю. У меня получается бесподобное барбекю!
Они вместе спустились в лифте и простились в вестибюле. Дизель покатил по Хайленд-авеню к Прибрежной автостраде номер сто один. В Таузенд-Оукс он попил кофе в «Денни», хотя зарекался питаться в этих забегаловках, и проглотил две ампулы дексамила. Благодаря входящему в них амфетамину его совершенно не клонило в сон, голова оставалась свежей, пока он мчался сквозь ночь на север. Иногда слева серебрилось море, справа темнели холмы с огнями Вентуры, Санта-Барбары, Санта-Марии, Писмо-Бич, Сан-Луис-Обиспо и других городков, и так до самых южных пригородов Сан-Франциско.
До дому он добрался глухой ночью. На подъездной аллее красовался новенький «форд»-минивэн. Он сам подумывал о том, чтобы купить жене новую машину, но разозлился, что она купила ее сама, без спросу. Он ворвался в спальню, включил свет.
— Черт! Откуда взялся этот гребаный минивэн?
— Чарльз, Чарльз!.. Подожди! Я могу везти его обратно, честное слово. Мы так условились. Хочешь, покажу?
Жена спрыгнула с кровати в одних трусиках и пошла к комоду. Она была без бюстгальтера, и груди у нее подпрыгивали в такт шагам. Он знал, что она не врет, и не собирался копаться в бумажках. У него уже появились другие намерения. Он подошел к ней сзади, обнял, сжал груди. Она задрожала, соски напряглись. Губы Дизеля потянулись к ее уху. Он уже нес ее на кровать, когда захныкал Чарльз-младший. Дизель закатил глаза и рухнул навзничь на кровать. Жди теперь, пока она убаюкает малыша! Он надеялся, что в этот раз обойдется без опостылевшего ему состояния, когда он чувствовал себя после близости с женщиной грязным и сожалел о том, что они этим занимались. Воспоминание о любовных ласках не должно вызывать отвращение. Но, зная это, он ничего не мог с собой поделать. Ей хотелось обниматься, ему — убраться подальше. Он дал себе слово, что в этот раз хотя бы не покажет свои чувства.
Проводив Дизеля, Трой аккуратно сложил свои сто семьдесят тысяч в багажник «ягуара». Запах мертвечины выветрился — возможно, его поглотили нафталиновые шарики, которые он предусмотрительно насыпал в багажник. Коврики выглядели как новенькие. Все было чисто. Никто никогда не заподозрит, что здесь несколько дней гнил обезглавленный труп. Трою хотелось бы забыть про него так же быстро, как этот труп покинул багажник его машины. Но перед глазами то и дело вспыхивало пламя, ударившее Бешеному Псу в затылок. Выстрел — и он беззвучно упал, словно сдавили пальцами свечной фитиль.
Прежде чем запереть багажник, Трой открыл чемоданчик и взял из него пачку двадцатидолларовых купюр. Немного поразмыслив, он забрал тупорылый «Смит-Вессон» калибра 0,38 и закрепил его в кобуре на поясе, под пиджаком. У него и в мыслях не было отстреливаться от полиции, снова идти надело — простая самозащита в родном городе.
Выезжая из подземного гаража, он позвонил Алексу.
— Ты не голоден, брат?
— Я думал, ты отправился отдыхать на север.
— Отправлюсь завтра. Как насчет ужина?
— Увы, у меня дела. Жаль.
— Позвони мне, когда освободишься. Если нет, то увидимся, когда я вернусь.
Алекс пробубнил что-то на прощанье, но Трой его не расслышал из-за неважной связи. Отключился он с недовольной миной, потому что рассчитывал провести вечер в компании Алекса.
Утоляя голод за стойкой в «Муссо-Франк», Трой размышлял, чем заняться вечером. Он отчасти сожалел, что не уехал с Дизелем. Сходить в кино? Нет. Больше всего ему хотелось женского общества, только это должна была быть не грубая уличная шлюха и не минет в массажном салоне. Он мечтал о беседе, о женском смехе. Он был готов расстаться за вечер с целой тысячей долларов, если будет за что платить. Но он понятия не имел, куда обратиться за девушкой по вызову. Потом на память пришел коктейль-холл на краю Стрипа — излюбленное место проституток высокого полета.
Но, едва там очутившись, он понял, что ошибся. Вместо темного дерева, красной кожи и голоса Фрэнка Синатры из музыкального автомата он обнаружил зеркальные стены, одних мужчин и пение Джуди Гарланд. Трой почувствовал, что краснеет, и быстро ретировался. Через несколько минут он расхохотался, удивляясь своему смущению.
После этого он двинулся по бульвару Сансет на восток, подальше от глянца Стрипа и богатства Беверли-Хиллс, к задрипанному центру и раскинувшимся за ним восточным кварталам. Там, откуда начинается бульвар Сансет, зародился Лос-Анджелес. Ближе к Юнион-стейшн он вспомнил о коктейль-холле на Хантингтон-драйв в Эль-Серено, излюбленном месте бывших заключенных-латиносов. Не прошло и двух месяцев с тех пор, как красавчик Генри Сото, вернувшийся в Сан-Квентин, рассказал, кроме прочего, что клубом «Клевер» теперь владеет Видал Агилар, хотя официально право торговать спиртным принадлежит кому-то другому. Трой не встречал Видала уже несколько лет, но в свое время они целых три года просидели в соседних камерах, много раз завтракали и обедали бок о бок. Видал всегда был серьезной фигурой в преступном мире Лос-Анджелеса и водил знакомство с Алексом Греко. Трудность с мексиканцами заключалась в том, что слишком многим из них хотелось верховодить. Дух мачо при нежелании сотрудничать.
За мостом через реку Лос-Анджелес красовались граффити — имена местных громил-малолеток. Трой тоже помнил многих, носивших клички Япо, Ворчун, Алфи, Ворон, Ведо и Вето.
Вдоль дороги потянулись неприглядные жилища бедноты. Между домами чернели кучки местных бездельников. В некоторых окнах горели рождественские огоньки, многие оштукатуренные домики были обвешаны лампочками, отчего Трой почувствовал себя еще более одиноким. Он редко когда кому-нибудь завидовал, но сейчас, представляя себе, как Дизель проводит рождественское утро с сынишкой, он ощутил укол зависти. Жаль, что жизнь не позволила ему обзавестись сыном.
Он повернул на Сото, миновал Хазард-парк и холмы Эль-Серено, еще не застроенные, не считая радиовышек с мигающими красными огоньками. Однажды в молодости он, перебрав, залез на такую башню. Он не дополз бы и до половины, если бы не мексиканский мачо по имени Гато, карабкавшийся на соседнюю башню: тот отказался остановиться на полпути и подал пример Трою. Но сделанное в двадцать два года невозможно было воспроизвести теперь. Он припомнил, как меньше двух недель назад рассказывал об этом Бешеному Псу, и попытался поскорее об этом забыть.
Сото превратилась в исток Хантингтон-драйв. Трой увидел зеленую вывеску клуба «Клевер», на которой буква «Л» лишь слабо мерцала. Трой остановился, не доезжая до цели, на боковой улочке и пошел в клуб пешком. Декабрьский вечер был на удивление теплым. С соседних дворов до него доносились веселые голоса детей.
Двери клуба были распахнуты, наружу лилась музыка «марьячос». Все столики и кабинки были заняты, стойку тоже облепили посетители. На низкой эстраде играл квартет, в небольшом круге танцевали «банду», крепко обнявшись и сильно раскачиваясь, несколько пар. Черт, подумал Трой, этот гребаный Видал цветет и пахнет!
Он подошел к бару. По нему скользнуло несколько недовольных взглядов — гринго вторгся в страну ацтеков! Но никто ничего не сказал, никто не проявил враждебности. Единственным свободным местом у стойки было пространство, временно занятое официанткой, как раз отчаливавшей с тяжелым подносом. Он заметил, что у нее здоровенная круглая задница, какие предпочитают мексиканцы, — в Беверли-Хиллс ее сочли бы великоватой. Он протиснулся к стойке. У бармена, крупноватого для мексиканца, был расплющенный нос и толстые брови бывшего боксера.
