Доминика провела пальцем по его потной груди.
— Не возражаешь, если я покурю?
— Кури.
— Хочешь сигарету?
— Нет.
Когда она чиркнула спичкой и закурила, осветив лицо, он почувствовал прилив привязанности, нежности, желания ее защитить. Есть ли у нее постоянный сожитель? Надо будет спросить Жиголо Перри… Поймав себя на этой мысли, Трой вспомнил предостережение Джорджа и засмеялся. Теперь он понимал, о чем тот толковал.
7
Дизель торопливо бросил в чемоданчик носки и нижнее белье. Глория стояла в дверях спальни, скрестив руки, и, следя за ним, постукивала ногой. Он видел, что она теряет терпение и вот-вот взорвется. Лучше было на нее не смотреть. Он надеялся улизнуть еще до взрыва.
Он застегнул на сумке молнию, взял чемоданчик, стоявший у кровати, и пошел к двери.
— Значит, собрал свой арсенал, — заметила она.
— Ну и что дальше?
— Хочу знать, куда ты собрался. — При его приближении она загородила собой дверь. Он должен был остановиться — или отпихнуть ее. Ко второму он не был готов — пока. Он закатил глаза, словно приглашая Бога в свидетели своих мук, и шагнул назад.
— Пропусти меня, детка. Я не хочу ссоры.
Он был честен как на духу. Он готов был скандалить с кем угодно до хрипоты и кого угодно поколотить — за исключением одной Глории. Он нависал над ней и мог бы свалить ее одним ударом. Он был как минимум вдвое тяжелее ее. Но поднять на нее руку он не мог. Он знал, что будет дальше: она доведет дело до того, что он либо уступит, либо отшвырнет. Однажды так уже было — но стоило ему выскочить за дверь, как она повисла у него на спине! Сцена вышла постыдная: он вертелся как ужаленный, пытаясь ее сбросить. На соседских окнах раздвинулись занавески. О происшедшем наверняка потом долго судачили, а ведь ему нельзя было привлекать внимание.
— Либо ты мне скажешь, либо мы поссоримся. Опомнись, Карл, у тебя есть сын! Ты уже не можешь вытворять что тебе вздумается. Пора повзрослеть.
Он посмотрел ей в глаза, стиснул челюсти. Придется все ей выложить. Трой бы это не одобрил, но он ничего не узнает.
— Мы едем в Сакраменто, за Бешеным Псом.
— Бешеный Пес? Ты же говорил, что он психованный!
— Мало ли психованных на свете! Хотя бы я сам.
— Но ведь ты его терпеть не можешь.
— Трой сказал, что он ничего.
— Ну если сам Трой сказал, тогда конечно. Раз он такой умный, то почему столько времени просидел за решеткой?
— Ты спрашивала, я ответил. Больше на меня не дави, не вздумай мной помыкать.
Дизель откинул голову назад и чуть прикрыл веки. Его синие глаза налились кровью и остекленели. Глория прикусила губу и заставила себя замолчать. Он сказал, чтобы ей было спокойнее:
— После Сакраменто мы, наверное, съездим в Лос-Анджелес.
— Это еще зачем?
— Трою надо встретиться с тамошним адвокатом.
— Когда ты вернешься?
— Дней через пять, не позже… — Это была неправда. Им потребуется не меньше десяти дней.
— Если снова загремишь в тюрьму, не надейся, что мы с сыном станем тебя дожидаться. Не хочу, чтобы мое тело увяло в ожидании олуха.
— Ты уже пятьсот раз это говорила.
— А тебе как с гуся вода!
Ее презрительный тон пробрал его: он уронил сумку и выкинул вперед руку, чтобы сгрести ее за блузку. Потом остановился, но она сама смекнула, что пора отступить. Он поднял сумку, толкнул дверь плечом, вышел и сильно хлопнул за собой дверью.
Глория наблюдала, как он подходит к кабриолету, за рулем которого сидел в ожидании Трой. Дизель бросил чемоданчик на заднее сиденье и сел в машину. Трой тронулся с места, Дизель не оглянулся.
— Теперь Трой заказывает музыку, — пробормотала она, чувствуя в душе пустоту и страх. Муж неисправим… Нет! Она покачала головой, отгоняя мрачные мысли, чтобы его не сглазить и не отпугнуть удачу.
Она закрыла входную дверь и пошла на кухню. Что бы ни происходило, жизнь продолжается. Время готовить обед для сына. Может быть, хотя бы его жизнь будет достойной. Только на это Глория и надеялась. Открыв холодильник и осмотрев его скудное содержимое, она подумала: «Почему я не родилась богатой?» Приступ жалости к себе вызвал у нее улыбку. Нужно разогреть бутылочку для малыша. Будет ли Карл звонить регулярно? Наверно. В последнее время он стал сознательнее. Вдруг произойдет чудо и он вернется на честный путь? Впрочем, такая вероятность была равна шансу крупно выиграть в лотерею.
Даже на ровных пустых участках лучше было не разгоняться больше чем до восьмидесяти миль в час, чтобы не привлекать внимание линейных патрулей. В потоке, даже негустом, лучше было сбавить обороты до семидесяти миль в час, двигаться в скоростном ряду и соблюдать дистанцию. Семьдесят — в самый раз: быстрее — нарвешься на штраф, медленнее — потеряешь время. Когда-то Трой наткнулся на такое писаное правило. Действует ли оно до сих пор? Увидим.
— Ну как я вожу? — спросил он Дизеля.
— Что надо, учитывая перерыв.
— Это как в постели с бабой: один раз научишься — больше не забудешь.
— Кстати, что это за штучка была с тобой?
— Меня с ней свел Жиголо Перри.
— Хороша, пальчики оближешь! Я бы тоже от нее не отказался.
Трой удивился чувству собственника и злости, которую у него вызвали слова Дизеля. В их мире они не значили ровно ничего: речь шла не о жене и не о любовнице, и по уличным меркам эти слова нельзя было назвать даже непочтительными. Ведь она зарабатывает на жизнь торгуя телом! Если бы не предостережение Джорджа, Трой, не ровен час, в нее бы влюбился. Быть с ней было райским блаженством. После возвращения из Лос-Анджелеса он обязательно ей позвонит. С такой в самый раз появиться в приличном месте.
На закате они влетели на мост «Золотые ворота». На западе падал за горизонт оранжевый солнечный диск, чертя на море огненную дорожку и ненадолго превратив опоры моста в пылающие факелы. Шоссе ныряло в каньоны, где уже властвовали сумерки. Когда они миновали холмы, солнце уже село, воцарилась темнота. Приятели включили фары. Навстречу им текла река белого света, сами они неслись в потоке рубиновых огней.
Справа их обогнала машина дорожной полиции.
— Мои водительские права не вызовут подозрений? — спросил Трой.
— Не дрейфь, прорвешься, — заверил его Дизель.
— Эл Леон Кляйн, дата рождения — 15 декабря 1959 года, место рождения — Денвер, штат Колорадо. — На всякий случай Трой освежил в памяти информацию со своих прав. Он помнил, как погорел Буни, когда не смог назвать по буквам фамилию с удостоверения, которым пользовался. Бедняге не повезло: в правах стояла трудная польская фамилия — что ж, надо было ее заучить.
— Кто этот Кляйн? — спросил он.
— Права настоящие, мы только поменяли фотографию. Глиномес один. Умер в хосписе для голубых. От этого рано или поздно умирают.
— Рак?
— Не рак, а СПИД.
— Понимаю, — кивнул Трой. — Произносить словечко и то, небось, жутко.
— Уж больно страшная штука. И мрут от нее по-всякому! Иногда смерть бывает ужасной: что-то вырастает в горле, пожирает мозг… У вас в тюряге много было таких спидников?
— Не знаю. Кажется, несколько сот инфицированных, но не больных.
— Все впереди.
— Все там будем.
— Что верно, то верно.
— Заключенных с положительным анализом на ВИЧ переводят в отдельный блок.
— Представляю, как все боятся СПИДа!
— Да, у некоторых аж поджилки трясутся. Ну и дураки! Заболевшие — в основном пидоры, инфицированные — наркоманы. Скольких я перевидал после колонии: Джимми Вилла, Дон Вилкокс, Ведо Карате. Еще больше тех, кого я не знаю по имени.
— Добавь Эла Леона Кляйна, — подсказал Дизель.
— Вот ты и превратил меня в мертвого глиномеса.
— Все лучше, чем живой бегун.
— Кончай стебаться, а то отмочалю.
— Да что ты?
— Достукался? — И Трой умело прихватил пальцами жирную ляжку Дизеля. Дизель окаменел от страшной боли.