После разгрома китайцами государства Северная Юань, в начале XV в. на территории современной МНР возникло государство, руководимое именно представителями народа халха (т. н. «малыми ханами»), которое сохраняло относительную независимость от китайцев до XVII в. (там же, 137–139). С этим государством китайцы также продолжали воевать, и рассматривали их именно как часть монголов – своих политических противников.

Но этнос халха-монголов китайцы татарами не уже не называли, в отличие от этноса ордынских ханов Тугыз-Тимура и Туган-Тимура, и их предков и соплеменников. От средневековых татар к тому времени в данном регионе, скорее всего, мало оставалось, а оставшиеся ассимилировались в среде «окружавших их черноволосых и черноглазых племен» своих союзников,[35] приняв их облик и «язык, который мы ныне называем монгольским» (31, 413).

Достоверно установлено, что и арабы, и персы, и европейцы контактировали с Китаем, и, соответственно, с Центральной и Средней Азией с VIII–IX вв. н. э. (73, 51–54), (там же, 70–71). Следовательно, они, также как и китайцы, хорошо знали, что представляет собой «монгольский, или как он себя называл в то время,[36] татарский народ» (8, 255).

И никак не могли средневековые авторы летописей и записок – арабы, армяне, грузины, европейцы, китайцы, персы, русские взять и назвать предков халха-монголов по «ошибке» татарами, вместо другого народа – «татар до Чынгыз-хана». Но современные официальные историки пытаются уверить нас в том, что «ошибались» их средневековые коллеги, «перепутали», мол, два совершенно разных народа. Но причин этой «ошибки» средневековых авторов вразумительно пояснить не могут.

Факты говорят однозначно: все народы Европы и Азии татар называли так, как и повелось издревле – «татары», но мы уже знаем, что было еще одно название средневековых татар – по названию державы, «официальное», принятое Чынгыз-ханом – «монголо-татары», или просто «монголы». И оно применялось наряду со старым привычным названием «татары», и применялось как политоним – «собирательное наименование политического комплекса» разных народов. А с XVI в., с распадом Монголо-татарской империи, и соответственно политического комплекса «монголы», название это начинает выходить из употребления и остается лишь этническое наименование данного народа – татары (24, 121).

В. П. Васильев, не соглашаясь с распространенным уже в его время утверждением западников о том, что языком этноса первооснователей державы Монгол был язык халха-монголов, пишет: «Скорее всего, мы можем допустить, что Чингиз-хан не говорил языком, который мы ныне называем монгольским» (17, 129), вряд ли говорили на этом языке и единоплеменные с Чынгыз-ханом «древние монголы».

«Хотя, – как замечает В. П. Васильев, – язык монгольский (халха-монгольский. – Г. Е.) существовал с давнего времени, только не назывался этим именем» – то есть, «монгольским» (там же, 131). Но и татарским он не назывался и не называется.

Оценивая доступные нам сведения о родном языке Чынгыз-хана и его татар, необходимо учитывать следующее замечание В. П. Васильева: «Не забудем, что все три языка – турецкий (тюркский), монгольский (халха-монгольский) и маньчжурский – имеют одно общее грамматическое устройство, следовательно разность произошла в словах (которых однакож очень много общих)» (17, 36).

Л. Н. Гумилев приводит для наглядности слова «древних монголов», как он называет этнос древних и средневековых татар: «К именам тех или иных монголов присоединяются своеобразные эпитеты: багадур (батур); сэчэн (сэцэн) – мудрый; мэргэн – меткий, бильге – умный, тегин (тюркск.) – царевич; буюрук (тюркск.) – приказывающий… а жены их величаются – хатун и беги» (31, 419).

Как следует из предыдущей главы, названием и самоназванием этноса «древних монголов» Чынгыз-хана был этноним «татар». Поэтому поинтересуемся наличием приведенных Л. Н. Гумилевым слов в современном татарском языке, и убедимся, что все эти слова в нем имеются. И, несмотря на искажение некоторых слов транскрипцией и на изменение языка со временем, их узнает любой знающий татарский язык: например, слово «батур» (современное – «батыр») – означает «герой», «богатырь». «Сэчэн» – современное литературное официальное написание «чичен».[37] «Мэргэн» – эпитет «меткий стрелок» и в современном значении. «Билге» – современное звучание будет «билгеле» – известный, знаменитый. Слово «билге» тоже есть в современном татарском языке, и означает оно ныне «знак», «отметка», «оценка», «отличие». А жены у татар и поныне величаются «хатун» (современное литературное написание «хатын») и «беги» (соответственно «бике» или «бичэ»).

Теперь сравним, насколько приведенные Л. Н. Гумилевым слова (кроме слов определенно из тюркского языка, к которым относится и современный татарский язык) соответствуют языку, «который мы ныне называем монгольским».

На халха-монгольском языке жена будет величаться так – гэргий, или эхнэр, или авгай. Умный – ухаантай, или авъяастай, еще варианты: овсгоотой, сэргэлэн.

Далее: герой – баатар, меткий стрелок – мэргэн буудагч, мудрый – сэцэн.

При этом учтем, что приведенные слова – это эпитеты «древнемонгольского» – средневекового татарского языка, и именно такой смысл и значение они сохранили и в современном татарском языке. А в халха-монгольском языке они почему-то превратились в прилагательные.

Как видим, наглядное сравнение не в пользу халха-монгольского языка – все слова, приведенные Л. Н. Гумилевым из языка соплеменников Чынгыз-хана, сохранились в современном татарском языке, и лишь три слова, смысл и значение которых достаточно изменился, имеются в современном халха-монгольском языке. Притом это слова, которые легко могли быть приобретены из другого (старотатарского) языка: «герой», «мудрый», «меткий».

Интересно проследить за ходом мыслей В. П. Васильева при переводе текстов средневековых китайских авторов. В. П. Васильев, подобно многим переводчикам, постоянно «примеряет» «древнемонгольские» слова, встречающиеся в тексте, к современному ему халха-монгольскому языку,[38] так как в его время уже «раскручивалось» утверждение о том, что татары Чынгыз-хана были халха-монголоязычными: Мэн-хун пишет в своих «Записках о монголо-татарах» (1219 г.): «Их посланники называются сюань-чай (т. е. отряжаемые для разглашения)» (17, 231). В. П. Васильев пробует подобрать аналогичное слово на современном ему халха-монгольском языке, находит слово «эльчи» – «посланец», то есть «посол». Есть также слово на халха «цзам» – «дорога». В. П. Васильев пробует сравнить сюань-чай с «цзамчи» – не подходит. Ученый замечает – «невозможно, чтобы монголы не имели своего названия в то время для посланцев» (там же, 231–232).

Рассмотрим ситуацию со словами «сюан-чай» (в значении «посланник», «отряжаемый для разглашения»), и «эльчи» применительно к татарскому языку: посол на татарском языке будет «ильче», от слова «иль» – страна. Слово «ильче» применялось в официальных письмах, и можно предположить, что его могли усвоить из чужого языка, как татары, так и халха. Но при этом необходимо учитывать, что слово «ильче» образовано из татарского слова «иль» – «страна», а на халха «страна» будет совершенно по-другому.

Но в современном татарском языке есть слово «сюнче» – буквально означает «тот, кого направляют, или кто приходит с доброй вестью». Таким образом, и слово «сюаньчай», означающее посланника, можно найти в современном татарском языке: у татар доныне существуют выражения «сюнче жибэр» («направь человека для оглашения, сообщения»), и еще «сюнче килде», что значит «пришел человек с доброй вестью». Выражения эти применяются в повседневности, и маловероятно, что его могли усвоить носители другого языка – поэтому в язык халха и не перешло слово «сюнче», в отличие от слова «эльчи», «ильче» (посол), и некоторых других татарских (и общетюркских) слов, имеющихся в их языке и ныне.