В двенадцать лет здешние ребята еще мечтают о работе, в шестнадцать выбирают самый быстрый путь к получению рекламируемых благ — становятся торговцами наркотиков, которые в предместьях в ходу. По подсчетам профессора Жильбера Фурнье из университета в Шатено-Малабри, ежедневная доза парней из предместий — от 30 до 40 самокруток Самое сложное парижское предместье — департамент Сена-Сен-Дени. На 1999 год в нем проживало 300 тысяч эмигрантов. Каждая четвертая семья здесь — выходцы из Африки или Турции. Но проблема не в том, что в департаменте много эмигрантов, а в том, что в их среде (и особенно среди молодых) очень распространены безработица и преступность. Современные молодые люди из предместий агрессивны, обижены на забывшее их общество, не ощущают себя французами. Это они чаще всего освистывают Марсельезу на футбольных матчах. Их словарный запас беден, темы сводятся к обсуждению марок машин и одежды. Юноши из этого круга становятся жертвами радикально настроенных имамов, вербующих наемников для ведения джихада в Чечне и Афганистане.

Политический исламизм во Франции начал выдыхаться, но на смену ему пришел салафизм. Он ставит в пример верующих предков, призывает сконцентрироваться на морали и порвать все отношения с европейским обществом. Фанатики-бородачи забивают псевдо-религиозной чушью пустые головенки, и едут двадцатилетние французы по паспорту и изгои по самоощущению в далекие страны непонятно за что сражаться и непонятно за кого погибать. Те, кто не попадает в сети к исламистам, связываются с бандитами — почти половина изнасилований и ограблений, совершаемых в Париже, дело рук юношей до 19 лет из предместий. Часты нападения на женщин-автомобилисток Однажды напали и на меня. В тот день я ехала в мой любимый магазин в Сенте-Сен-Дени. Сумка небрежно брошена на переднее сиденье, все мысли о предстоящих покупках. Я даже не заметила двух темнокожих пареньков на мопеде, притормозивших на светофоре справа от машины. Неожиданно меня оглушил грохот — один из них проломил ломом боковое окно, завалив всю кабину осколками, просунул в образовавшееся отверстие черную худую руку, похожую на лапку лемура, испуганно схватил мою сумку, вскочил за спину приятеля, тот дал газу, и мопед, пару раз вильнув задом, был таков. Я не надеялась, что воров поймают, но решила подать заявление в полицию, чтобы страховая компания оплатила ремонт машины. Притормозила возле группы арабских юношей и спросила адрес ближайшего отделения — те только довольно хмыкнули, с кривой улыбкой поглядев на разбитое стекло.

Наконец я нашла отделение, вошла в светлый холл и огляделась. Все стулья были заняты людьми с мрачными физиономиями, ждавшими своей очереди. За стойкой сидел молодой полицейский-мулат. Он записывал имена потерпевших, их беду и передавал сведения сидевшим по кабинетам невидимым коллегам. Сразу после меня в холл вошла рыдающая негритянка: «У меня обокрали квартиру! Все перевернуто вверх дном, вынесено самое ценное!» Мулат с невозмутимостью телохранителя Нефертити записал имя негритянки в здоровенный талмуд и попросил подождать. Просидев с час, я поняла, что рискую остаться здесь на ночь — очередь продвинулась на одного человека, а ограбленные, обворованные или побитые все прибывали. Неразговорчивый мулат сжалился надо мной, объяснил, что заявление можно подать по месту жительства, и я с радостью покинула эту обитель слез. В комиссариате моего благопристойного района было на радость пусто, и уже через пять минут я увлеченно рассказывала о злоключении внимательно слушавшему полицейскому.

— Сможете опознать нападавших?

— Да.

— Мы с вами свяжемся, как только что-нибудь узнаем.

Я вышла с копией заветного заявления для страховки, об инциденте забыла и страшно удивилась, когда через две недели меня пригласили на опознание — у одного из задержанных нашли мою банковскую карточку. И вот я в очередном комиссариате очередного неблагополучного предместья, но на этот раз меня быстро ведут в кабинет, усаживают рядом с молодой женщиной и просят подождать пару минут. Моя соседка оказывается адвокатом. На нее тоже напали в машине, выхватив сумку и чемоданчик.

— Что самое глупое, — говорит она с улыбкой, — в чемоданчике у меня была адвокатская мантия — ехала в суд для защиты. Я бежала за мопедом и кричала: «Дураки, отдайте мантию! Может, мне придется вас в ней защищать!»

Адвоката пригласили на опознание первой. Вернувшись через пять минут, она вздохнула:

— Не уверена, поэтому решила никого не называть. Бог с ними.

Теперь мой черед идти в темную комнату и смотреть в окошко на ярко освещенных пареньков с номерками в руках. Один араб и пятеро негритят. Мне кажется, что на меня напали номер 2 и номер 5 — они изо всех сил стараются принять невинный вид и слегка косят в сторону.

— Если я никого не назову, их освободят? — спрашиваю я сопровождающего меня полицейского.

Тот отрицательно качает головой. Значит, оболтусов посадят, я своим опознанием только увеличу срок На ум приходит фраза юристов: «Лучше оправдать виновного, чем осудить невиновного».

— Никак не могу опознать.

— Вы же говорили, что запомнили лица, — удивляется полицейский.

— Оказывается, нет.

Полицейский разочарованно пожимает плечами и провожает меня по выкрашенным темно-синей масляной краской коридорам до выхода…

А через несколько месяцев на мою южнокорейскую приятельницу — экскурсовода Мийе Делавалле, уже ограбленную однажды в машине, нападут вечером на улице. Проводив свою группу туристов до отеля «Конкорд-Лафайет» на площади Порт-Майо, она шла к машине. Неожиданно мотоциклист ударил ее сзади и попытался вырвать сумочку с казенными деньгами. Мийе в нее из последних сил вцепилась. Тогда мотоциклист швырнул ее на асфальт и стал бить ногами по голове. Стоявшие поблизости здоровенные охранники отеля не вмешались. Мийе оказалась на больничном с сотрясением мозга. Вспоминая об этом вечере, она судорожно, как незаслуженно наказанный ребенок, вздыхает и с несмываемым годами жизни с мужем-французом акцентом тихо говорит: «Эта история меня осень сирьно траматизировара».

Первыми жертвами эмигрантских предместий становятся живущие там девушки-мусульманки. Их заставляют носить чадру (последние годы на улицах все чаще можно встретить молодых мусульманок в чадрах и черных, до полу, пальто), беспрекословно слушаться старших братьев и отца, выходить замуж за претендента по выбору старших. Отвозят четырнадцатилетнюю девочку на школьные каникулы на историческую родину, и домой она больше не возвращается. Не спросив ее согласия, родители организовали свадьбу и оставили дочь в чужой стране с незнакомыми людьми. 70 тысяч девушек во Франции — потенциальные жертвы подобных свадеб. Отказ чреват наказанием.

В предместье Нёйи-сюр-Марн 13 ноября 2005 года была облита бензином и подожжена восемнадцатилетняя Шахерезада Белайни. Это сделал 25-летний пакистанец Амер Бутт за то, что она не захотела выйти за него замуж. Больше половины тела Шахерезады сожжено, лицо превратилось в неподвижную маску. В парижском пригороде Витри-сюр-Сен была заживо сожжена бывшим поклонником Соан Бензазин семнадцати лет. Чтобы заставить себя уважать, некоторые девушки становятся «амазонками». Носят мальчишескую одежду, дерутся, коротко стригут волосы. В лицеях объединяются в кланы и держат в страхе мальчишек Решение проблемы? Думаю, другая крайность.

Более интересным представляется создание в 2003 году ассоциации под названием «Ni putes, ni soumises» («Не проститутки, не подчинившиеся»). Президентом его выбрали Фаделу Амара, а «крестной» — Самиру Беллиль, уроженку Алжира, преподавателя, автора книги «В аду групповых изнасилований». В ней она рассказала о том, как в 14 лет ее похитил и изнасиловал лучший друг каида [10]ее предместья. Девочка решилась обратиться в полицию, и преступника приговорили к восьми годам тюрьмы, но родственники и друзья от нее отвернулись. Самира рассказала о ставших привычными групповых изнасилованиях, о грубоватых полицейских, о жестокости близких: «Зачем выходила из дому без чадры? Теперь не жалуйся!» Книгу она посвятила: «Подругам по несчастью, чтобы они знали, что с бедой можно справиться».