— Хм-м. — Предполагалось, что это звучит уклончиво, но попытка Бака говорить на эту тему как бы между прочим, потерпела неудачу.

— Ты так не думаешь?

— У тебя есть другие такие же?

Карли предпочла не заметить, что Бак не ответил на ее вопрос. Все нормально. Она может притвориться.

— Еще один. На пару дюймов выше этого.

Бак поднял джерси еще выше, открывая простые белые трусики, которые Карли надела под его майку. Спустив резинку вниз, Бак нашел второй шрам, потрогал его пальцем.

— Что в них интересного?

— Ничего.

Карли ждала, размышляя. Он собирался рассказать, что у Лоры были такие же шрамы в точно тех же места? Если это так, она не хочет этого слышать. Она не хочет этого знать.

— Ну, если вы интересуетесь шрамами, шериф, — сказала Карли с деланной легкостью, — то вы попали к нужной вам женщине. У меня их достаточно.

Бак передвинулся на постели и лег рядом с ней на подушку.

— Мы оба интересуемся ими. Только некоторые из них видны больше, чем другие. — Бак убрал волосы с ее лица и поцеловал в лоб. — Ты сумеешь побыть здесь одна пару дней?

Ее горло вдруг пересохло. Почему эти особенные шрамы и все остальное на ее теле так интересуют его? И почему он старается притвориться, что все эти вопросы не имеют значения, когда очевидно обратное! Это связано с его внезапным решением уехать?

— Я была одна большую часть трех лет, — ответила Карли смущенно. — Куда ты планируешь поехать?

Бак посмотрел на нее долгим взглядом, потом сел, и Карли пришлось повернуться на бок, чтобы увидеть его лицо.

— В Сиэтл.

— А-а-а… — Итак, он собирается разыскивать ключ к ее жизни, к ее личности. — Я поеду с…

— Нет. Я еду ненадолго, самое большее, на два дня. Оставайся здесь. Позволь мне сделать по-своему.

— Но ты не знаешь дорогу.

— Я могу читать карту.

— Я могу представить тебя людям, которых тебе надо будет увидеть.

— Когда я спрашиваю, я предпочитаю представляться сам. Если ты будешь со мной, то единственные ответы, которые люди дадут мне, будут те, какие, как они думают, ты хотела бы услышать. — Бак улыбнулся, но Карли не нашла это забавным. — Я еду ненадолго, Карли, и я хорошо сделаю то, что в моих силах.

— Я знаю, — сказала она нехотя. — Я только… Я только не хочу находиться здесь, в Новере, когда тебя нет.

Карли не хотела переезжать в его дом только из-за того, что он уехал в ее дом в Сиэтле; ей жаль было терять эти несколько дней, которые они могли провести вместе. Она хотела быть вместе с ним в каждую из предстоящих ночей.

— Когда ты решил сделать это?

— Сегодня вечером. Мы оба хотим получить ответ, а я не много могу сделать, если буду сидеть здесь.

— Когда ты собираешься выехать?

— Возможно, во вторник утром и вернусь в четверг вечером. Двадцати четырех часов должно хватить.

Карли села, натягивая джерси, чтобы прикрыть ноги.

— Ну что ж, делай как считаешь нужным. Я не буду мешать тебе.

Его лукавая усмешка вызвала такую же у Карли.

— Угу, — сказал Бак, — правильно.

— Тебе, наверное, будут нужны ключи от моей квартиры? — Бак кивнул. — Ладно, я подожду здесь.

— Спасибо. — Бак обнял ее, притянув к себе. — А теперь… — Его усмешка вернулась. — Дай мне оказать тебе достойный прием в моем доме.

Рано утром в понедельник Бак вызвал Харви в свой кабинет; билеты на самолет были заказаны, и теперь ему нужно было поговорить со своим помощником, который оставался за него.

— Я уверен, мы ничего не узнаем, сидя здесь. Мы еще не получили ответ из ФБР о ее отпечатках пальцев?

Харви, чья работа включала просмотр почты, сухо посмотрел на него.

— Если бы что-то было, я первым делом сообщил бы тебе.

— Тут есть кое-что, что я упустил. Если она Лора, то существуют некоторые способы доказать это. А если не Лора, то она же должна иметь родственников, друзей, еще кого-нибудь. — Бак барабанил пальцами по крышке стола. Опустив глаза, он увидел свидетельство о рождении Карли. То, которое она передала ему на прошлой неделе. То, которое брала с собой в путешествие, потому что оно удостоверяло ее существование, потому что оно доказывало, что у нее есть семья. У нее были родители. Которые умерли.

— Все, о чем я спрашивал клерка при разговоре о свидетельстве о смерти, была дата смерти родителей, — сказал Бак задумчиво. — Я не спрашивал о родственниках.

— Но Карли была их единственным ребенком, естественно, они указывали ее, как родственника.

Марк Джонсон умер на три года раньше Хелен, и его свидетельство о смерти, в соответствии с сообщением клерка, говорило то, что Бак ожидал: его жена была указана как ближайшая родственница.

Но с Хелен было что-то странное.

Бак сидел неподвижно, и ответ клерка эхом отдавался в его мозгу. В свидетельстве о смерти Хелен Джонсон было указано, что у нее нет семьи.

Но это невозможно. У нее была дочь. Свидетельство о рождении доказывало это. Может, это приемная дочь? И она отказалась прийти в больницу и повидать свою умирающую мать? Но только не Карли. Не нашлось бы обстоятельства, могущего удержать ее вдали от смертного одра ее матери. Бак размышлял, как объяснить, что женщина, которая родилась в Далласе, жила и умерла там в одиночестве, никто вокруг не знал о ее дочери. Ведь у нее были друзья, знакомые. Наверняка она сама указала бы Карли, как лицо, с которым следует связаться при чрезвычайных обстоятельствах.

Но ее врач не знал о ее дочери.

В больнице не знали.

Ее друзья, если допустить, что они были у нее, тоже не знали.

Или, может быть…

Бак закрыл глаза, потирая веки, чтобы унять внезапную боль. Он не хотел больше думать об этом. Он только хотел позвонить, чтобы аннулировать свой заказ на билеты, пойти домой и сказать Карли, что, если она хочет обладать именем, пусть выйдет за него замуж и станет миссис Логан.

Но Бак не мог так поступить.

— Шериф? — голос клерка громко звучал в его ушах. — Вы здесь, шериф Логан?

— Да, я слушаю.

— Должен ли я что-нибудь еще сделать для вас сегодня?

Тяжело вздохнув, Бак сказал:

— Да, есть. Проверьте для меня еще одно имя.

Он продиктовал ее возможные имена и стал ждать.

— Вот она, шериф, — сказал клерк.

Он прочитал ему информацию медленно, предполагая, что он делает заметки. Но Бак даже не взял карандаш. Он вообще не двигался, за исключением того, что положил телефонную трубку, спокойно поблагодарив его.

Оцепенело он развернул свое кресло к окну. Так много неуловимого, так много места для чувств и инстинктов. Так прекрасно было бы любить Карли, потому что она абсолютно точно не Лора Фелпс…

Когда, он наконец заговорил, его голос был безмерно усталым и безжизненным.

— Карли Энн Джонсон; единственный ребенок Марка и Хелен Джонсон, умерла двадцать лет назад в июне месяце. Ей было двенадцать лет.

«Я не хочу плакать». Карли упорно твердила это себе каждый раз, когда к горлу подкатывался комок и на глазах выступали слезы. Пока ей удавалось сдерживаться. Крепко зажав руки между коленями, она неподвижно сидела на софе в гостиной Бака, а он, водрузившись на кофейном столике перед ней, что-то говорил. Слова его были доброжелательными, но это не имело никакого значения, хотя в глубине души она чувствовала им цену. Слова, ничего не значащие слова.

Может быть, для него это действительно неважно и ничего не меняет. В конце концов, он с самого начала был уверен, что она не та, за кого саму себя принимает.

Но для нее это было важно. Для нее это чертовски важно.

Все, что у нее осталось, единственное, что у нее осталось после аварии, это имя, свидетельство о рождении и несколько фотографий. А теперь он говорит ей, что это не ее имя. Не ее свидетельство о рождении. И любящие родители на фотографиях тоже не ее.

Она прилепилась к чьей-то чужой жизни.

Заметив, что Бак перестал говорить и смотрит на нее с беспокойством, она сумела заставить себя улыбнуться.