Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Обезглавленные, изуродованные трупы еще служили свою службу: их возили по всему королевству, чтобы сообщить и о преступлении, и о всемогуществе государя. Жан Арди, который хотел отравить короля, был арестован в 1473 году, четвертован на Гревской площади, его голову насадили на пику, воткнутую перед ратушей, а четыре отрубленных члена отвезли в четыре верных города на четырех концах королевства, снабдив их «эпитафией» с объяснениями для зевак. Туловище сожгли, а пепел бросили в Сену; наконец, его дома разрушили, а «место его рождения сровняли с землей, как будто его и не было, и там поставили эпитафию, дабы знали о том, как велико его злодейство». Все, кто помог графу д'Арманьяку отбить Лектур, понесли тяжкое наказание в назидание другим, и это стремление наказать в назидание и сокрушить сообщников простерлось тогда очень далеко, приняв поразительный масштаб: «и с тем снесите, сломайте, уничтожьте и сожгите огнем... города, замки, крепости, селения, дома, амбары и прочие строения, принадлежащие споспешникам оного Арманьяка»; и проследите, чтобы об этом сообщили по всем сенешальствам, бальяжам и областям.

Не имея возможности захватить изменника, чтобы казнить его прилюдно, оставить его тело на виселице на многие дни, а отрубленные члены приколотить к городским воротам, король изощрялся, чтобы подвергнуть виновного поношению, рассылая глашатаев, распространяя постыдные изображения и бесчестящие картинки. Епископ Парижский, умерший 1 мая 1472 года от скоротечной болезни в один день, был всеми любим — «святой, добрый человек и великий церковнослужитель, с великой скорбью оплакиваемый». Поэтому «чернь» толпилась в часовне епископского дворца, чтобы проститься с покойным, помолиться за него, поцеловать его руки и ступни. Но король не мог с этим смириться, зная, что епископ был другом его брату Карлу Гиеньскому. Людовик написал мещанам и купцам, что епископ при жизни «был недобр к нему и не споспешествовал его пользе»; приказал изготовить и положить на его тело дощечку с эпитафией, напоминающей о том, что он вступил в сговор с герцогом Бургундским и прочими вельможами, враждебными королю, во время войны с Лигой общественного блага (семь лет тому назад). Позднее, 7 июня 1477 года, с началом бургундских походов, на перекрестках Парижа под звуки труб выкликались именем короля злодеяния и государственная измена Жана де Шалона, принца Оранского, который, находясь во Франш-Конте, принял сторону Марии Бургундской и прогнал французов. Принц, которого король теперь называл не иначе как «Принц Тридцати Сребреников», виновный «в четырнадцати изменах, притом призывавший дьявола как еретик и совершивший великие злодеяния, как явствует из писанного его рукой, и прогневивший Бога и Церковь», был лишен ордена Святого Михаила, а его изображение было повешено на виселицах в разных городах королевства.

Объявить человека, принадлежавшего к противной партии, врагом Господа и Церкви, назвать его еретиком и обвинить в сношениях с дьяволом было обычным приемом, а ни в коей мере не нововведением. Любой, вступающий в сражение, причислял себя к силам добра, борющимся за правое дело и справедливость во имя Бога и общего блага с теми, кто, одержимые безумной гордыней, продались лукавому. На протяжении по меньшей мере двух-трех веков правители придерживались такого подхода к делу, называя свои предприятия «доброй войной». Во время гражданских войн, в частности во Франции в 1400-е годы, в результате ссор между партиями — непримиримых, поддерживаемых словесным неистовством, которое трудно себе представить, — получилось так, что конфликты уже не ограничивались политикой, но продолжались в духовном плане, в особенности через обвинения в ереси. Не так давно в Париже бургиньо-ны, с благословения епископа и Университета, устраивали длинные процессии с реликвиями, извлеченными из святилищ, прося Бога сокрушить арманьяков, — и с полным на то основанием, поскольку те были отлучены от Церкви.

Людовик XI взял это за образец и постоянно использовал такие приемы, память о которых была еще жива, дополнив их другими, более зрелищными, предназначенными для толпы. Тела казненных не только выставляли у городских ворот, но, согласно его личным и твердым указаниям, разделывали, а части отправляли в другие города, до самых границ королевства. Другие способы ославить и унизить сраженного противника явно были почерпнуты из древних времен или опыта других стран. Разрушенные дворцы, особняки и дома, возможно, напоминали разрушение римлянами Карфагена или, что более вероятно, приговор, выносимый «мятежникам» в вольных городах Италии, где партия, празднующая победу, превращала в постыдную пустошь, покрытую грязью и нечистотами, земли, где некогда возвышались дворцы вождей побежденной партии. Оскорбительные картины, карикатуры и позорящие изображения этих поверженных, изгнанных или казненных людей, сопровождаемые долгими назидательными речами с перечислением их проступков, вывешивались на виду на стенах административных зданий целыми десятилетиями, пока их потомки, долгое время служившие мишенью для насмешек и презрения толпы, не выкупали, наконец, свое прощение унизительным раскаянием... и за крупные суммы денег.

Людовик XI также широко использовал, по примеру тех же самых итальянских «коммун», политическое изгнание, изгоняя из королевства всех, кого не мог сразить, но надеялся ослабить благодаря долгому отсутствию. Возможно, эти репрессивные меры с целью унизить «изменника» и покрыть его позором, не приняли во Франции такого масштаба, как в Италии во времена войн между гвельфами и гибеллинами или, в эпоху самого Людовика, между Медичи и Пацци. До нас дошло мало образчиков позорных изображений, заказанных королем, и есть все основания полагать, что он не обращался с этой целью, подобно современным ему властителям Италии, к известным художникам, поскольку сами художники стыдились подобной работы, сравнимой с обязанностями палача. Но отношения с Миланом, Флоренцией и Венецией, постоянные обмены гонцами и посланниками поставляли ему множество сведений о способах дискредитировать своих противников, обвинить их в измене и публично провозгласить врагами общего блага. В этом состояло политическое искусство, которым он владел в совершенстве.

4. Дележ добычи: перекроенная Франция

Во Франции, как и во всей Западной Европе, осужденный за мятеж и измену тотчас после вынесения приговора лишался своего имущества в пользу государя, который располагал им по своему усмотрению, часто раздаривая его верным людям, доносчикам или даже судьям. Такая практика сложилась уже давно. Крестовый поход против альбигойцев и суды инквизиции способствовали большому числу неправого присвоения собственности, передачи вотчин, земель и владений военачальникам, а чаще всего просто соседям-завистникам, мастерам доносов. Полвека спустя, при Людовике Святом, еще не все споры были улажены, и агенты короля по-прежнему старались распутать клубок темных интриг. Опала Жака Кёра в 1450 году, а также нескольких финансовых чиновников непосредственно перед ним ко временам короля Людовика еще не стерлась из памяти. Сыновья Жака Кёра, его друзья и помощники являлись к королю с завидным постоянством, хорошо были им приняты и постоянно напоминали о том, что и так все знали: о бессовестном, порой незаконном присвоении имущества новыми фаворитами, записными мошенниками, отпетыми лжецами.

Еще будучи дофином, Людовик, разумеется, находился в курсе всех этих дел. Он осуждал их, поскольку страдали слуги его друзей. Однако при нем конфискация и раздел отобранного имущества приняли такой размах, что вызвали громкий ропот и нескончаемые тяжбы, не прекратившиеся даже после его смерти. Он часто прибегал к этому средству, возведя его в ранг метода правления. Например, чтобы вознаградить за услуги, не опустошая казну, он выдал тысячу экю из «конфиската» в Бурже Амори де Плюманга — оруженосцу, наместнику капитана де Валоня, который долго служил, не получая жалованья. Гораздо чаще земли и вотчины, отнятые по решению суда, переходили к людям, которые, еще не достигнув высших почестей и не сколотив состояния, отличились во время преследования подозрительных, арестов и судебных процессов: это был способ вызвать или поддержать усердие доносчиков, следователей, комиссаров. Конфискованное имущество также передавалось верным людям, уже занимающим высокие посты, — капитанам или советникам, иностранцам или людям скромного происхождения, которых король хотел сделать богатыми землевладельцами и феодалами.

67
{"b":"159129","o":1}