На процессе Жака де Немура состоялась настоящая «раздача слонов» — список имеющих право на часть «наследства» растянулся до бесконечности. Непристойность, цинизм, разнузданная алчность — репутация судей и короля сильно пострадала.
Никто не обманывался насчет значимости этих дележей и их последствий в социальном плане. Но они не были вызваны неуправляемым стечением обстоятельств, заговорами и судебными процессами, мятежами и изменами. Наоборот: в том, как велись подобные дела, несомненно, просвечивал политический замысел, и от более-менее опытных наблюдателей не могло укрыться, что король преследовал четкие цели. Эти процессы и осуждения позволяли ему обратить в ничто крупные графства и герцогства, раздробить их территории на мелкие участки и в конечном счете распределить их между несколькими новыми вельможами — старательными слугами государства, — и почти стереть воспоминание о власти удельных владык. Это было грозное оружие в руках мастера, которому наказание за преступления давало возможность перекроить политическую карту страны.
Под конец жизни, оставляя записи для своего сына, призванного следовать его примеру, Людовик утверждал, что на протяжении всего своего правления многое сделал, чтобы увеличить «владения короны». Говоря это, он подразумевал только завоевания на севере и на востоке, а не земли, отнятые у мятежников. В этот плане он больше старался вознаградить верных людей, а потому постоянно противостоял
Парламенту, который каждый раз напоминал королю, что имущество, конфискованное у осужденных, должно в полном объеме отойти государству. Он неотступно требовал в настойчивых, зачастую угрожающих письмах, чтобы Палаты как можно быстрее и без дальнейших изысканий зарегистрировали его дары. Наградив владениями, например, Коммина, он потрудился заранее опровергнуть аргументы законников торжественными заявлениями. Эти земли и владения, приобретенные путем конфискации, были отданы без всякого удержания или взыскания, писал он, за исключением лишь полагающихся нам почестей и уважения. Все должно отойти к Коммину, несмотря на «ордонансы, изданные нашими предшественниками-королями». Людовик настаивал: это дело государственной важности, речь идет об «искуплении нашей особы и об избежании неминуемой опасности и беды для нее, а потому и для всего нашего королевства».
Сопротивление Парламента было вызвано в значительной мере желанием выслушать и признать правоту родственников осужденных, которые оспаривали некоторые решения, утверждая, что то или иное имущество не входило в наследство преступника, а принадлежало другим, или же что оно было продано до осуждения, или являлось частью приданого. Порой утверждалось, и не беспочвенно, что король или его советники не вели точного подсчета этих даров и дважды по-разному распоряжались некоторыми землями. Короче говоря, возникала большая путаница, с которой судьям порой не удавалось разобраться и за долгие годы.
Сопротивление на местах было ожесточенным, яростным, почти непреодолимым, поскольку обобранные могли рассчитывать на широкую и сильную поддержку. Некоторые попросту отказывались уступить, и новым владельцам не всегда удавалось их выселить. Герен д'Апшье, оруженосец из отряда Хуана де Саласара, захотел вступить во владение поместьями Сент-Альбен и Марсилларг в Лангедоке, конфискованными у Гильома Луве, союзника бургундцев во времена Лиги общественного блага. Имея при себе королевские грамоты, он столкнулся с этим самым Луве, который, «непокорный мятежник», направил против него оружие с помощью людей герцога Бурбонского и нескольких соседей-вельмож. Луи Луве, отец Гильома, пригрозил жителям Сент-Альбена сжечь их дома, если они сдадут город. В конечном счете Апшье сумел собрать солдат и захватил город силой, но без жертв. За это он получил королевское прощение, заверенное сенешалем Бокера, который до того ни во что не вмешивался — то ли не зная о происходящем, то ли не имея средств.
Зато дар короля купцу Жану Лa Гиру — лавка в больших мясных рядах в Париже, «доставшаяся нам через вероломство Бюро де Сент-Иона, преданного смерти правосудием за его злодеяния» — был оспорен, а затем и отменен мастерами общины мясников. Несколько лет спустя король отдал приказ вернуть ее купцу под гарантии. Но хлопотать таким образом и дожидаться, пока Парламент или упрямцы склонятся перед королевской волей, требовало большого терпения и внушительных денежных сумм, потраченных на судебные издержки. По большому счету, лучше было договориться. Николь Тилар получил в 1474 году «в награду за расторопность, с коей им был захвачен отравитель Жан Арди», 4737 ливров и семь земель или владений в окрестностях Провена, отнятых уже не у Арди, который был гол как сокол, а у Пьера де Бофремона, графа де Шарни, который якобы открыто состоял в сговоре с герцогом Бургундским — «мятежником и непокорным подданным нашим». Однако Бофремон умер 7 августа 1472 года, а земли были конфискованы два года спустя или около того. Наследники стали громко возмущаться, приводя в числе прочих доводов тот факт, что его дочь, Антуанетта де Бофремон, уже получила два замка на свадьбу с Антуаном де Люксембургом. Тилару хватило ума замять дело, выкупив (но только в 1480 году!) отказ наследников от их прав за тысячу семьсот франков, выплаченных наличными.
Сир дю Бушаж тоже с немалым трудом завладел наконец имуществом графа де Сен-Поля, его незаконнорожденного кузена Жана, сеньора де Обурдена, и другого Жана де Люксембурга, по прозвищу Колюс, — его побочного сына. Вступить во владение этими имениями ему удалось лишь после бесчисленных демаршей, тяжб, инцидентов, склок и силовых приемов, которые обошлись ему очень дорого.
Дело Коммина наделало несравнимо больше шуму. Как только он окончательно перешел на сторону короля, тот в грамотах от октября 1472 года подарил ему княжество Тальмон с баронствами, замками и кастелянствами, землями и владениями Олонн, Кюрзон, ла-Шон и Шато-Гонтье в Пуату, конфискованными ранее у Амбуазов Карлом VII. Через несколько недель он присовокупил к этому Бран и Брандуаз, все так же в Пуату. Затем выдал за него сестру госпожи де Монсоро, которая принесла ему в приданое еще двенадцать владений и баронство Аржантон. В июне 1473 года, в награду за оборону Турнэ, а на самом деле за то, что он отговорил военачальников Карла Смелого штурмовать город, Коммин получил еще около пяти тысяч ливров, которые предстояло получить с новых приобретений в области Турнэ, а потом, в октябре 1474 года, — земли Шайо под Парижем (полуразрушенную резиденцию, от которой осталась лишь старая башня, служившая тюрьмой).
Такой поток милостей, столько имений и феодальных поместий, подаренных за столь малое время и всего-то за одну-единственную измену, просто ошеломляли. Жители Турнэ и его окрестностей отказались выплачивать Коммину ожидаемые доходы. Решив прижать крестьян к ногтю, он одержал верх лишь благодаря «суровым письмам» короля, который прислал своих собственных комиссаров для взимания податей.
Став принцем де Тальмоном, он настроил против себя Амбуазов и их родню. Луи де Ла-Тремуйль, который тогда обладал значительным весом, не преминул напомнить, что земли, отнятые у Луи д'Амбуаза Карлом VII в 1431 году, были ему возвращены шестью годами позже, в 1437-м. А Тальмон был приданым его супруги, третьей дочери Луи д'Амбуаза. Он заявлял о неотъемлемых правах на возвращенные владения. Парламент из осторожности затягивал исполнение королевской воли и утвердил королевские грамоты, выданные в 1472 году, лишь в июле 1479 года, то есть семь лет спустя, и только на Тальмон с двумя другими владениями; прочие же должны были остаться Амбуазам.
А Людовик XI не знал покоя. Он велел сжечь и стереть с лица земли замок Шомон, владение Пьера д'Амбуаза, и заявил, что принудит одну из его дочерей, Франсуазу д'Амбуаз, вдову Пьера Бретонского, выйти замуж за одного из его близких слуг. Та сбежала, заперлась в монастыре и пробыла там до конца жизни. Николь де Шамб, вдова Луи д'Амбуаза и известная поэтесса, укрылась у Карла Гиеньского; по словам сторонников короля, она стала любовницей герцога, а по другим свидетельствам, умерла в один день с ним от того же яда.
