Впоследствии главной жертвой этих гонений или, по крайней мере, человеком, поднявшим вокруг них больше всего шуму, стал Тома Базен. Сын мещанина из Кодебека, разбогатевшего на торговле пряностями, владевшего тремя домами в Руане и еще несколькими в Кодебеке, Тома стал епископом Лизье. Некоторое время находясь в рядах сторонников короля Людовика, он выступил во время кризиса в защиту Карла. После он здраво рассудил, что только изгнание поможет ему выпутаться из этой истории. В июле 1466 года он отправил свои книги и мебель в Лейвен, куда Карл незадолго до того посылал его с поручением, и выехал туда сам, надеясь на поддержку герцога Бургундского. Здесь его ждало разочарование, и он решил повиниться своему королю, который очень плохо принял его в Орлеане и сказал, что хочет дать ему должность в Перпиньяне. Базен воспринял это как ссылку: «Я уже был знаком с другими людьми, которые были прежде меня посланы в Перпиньян; они достаточно рассказали мне об удовольствии там жить». Нормандец по рождению, он думал о лихорадках, о летней жаре. Однако смирился и в начале апреля 1467 года отправился туда в качестве канцлера графств Руссильон и Сердань. В следующем году Людовик XI позволил ему вернуться (в феврале 1468 года), но два месяца спустя аннулировал свое письмо и отправил его с посольством в Барселону к Иоанну Калабрийскому. Базен повиновался: «Нужно было вести кое-какие малоинтересные и малополезные, даже ненужные дела». Когда он вернулся, его ждал приказ не покидать Перпиньяна. Тогда он понял, что его еще долго хотят держать в удалении. Спешно выслав вперед багаж, он приехал в Женеву, где скрывался три месяца. Из Базеля он снова попытался умилостивить короля. Прибыв в Брабант, он попросил Карла Смелого вступиться за него во время встречи в Перонне, а потом несколько лет прожил в Трире, с января 1471-го по июнь 1476 года, пока окончательно не поселился в Утрехте.

Разумеется, король все эти годы преследовал Тома Базе-на, который вдохновенно описывал свое житье в Трире наподобие изгнания на Патмос святого Иоанна, преследуемого Домицианом. Людовик считал его виновным, по меньшей мере, в преступном сговоре с его врагами, к тому же ему не нравилось, что Базен воззвал к иному правосудию, нежели его собственное, обратившись в Бургундию и Рим. Под давлением своего брата Карла, теперь бывшего с ним в мире, он согласился снова пожаловать изгнаннику епископство, но не в Нормандии, а в Лангедоке. Этим он ограничился в своем прощении и без колебаний расправился с его родственниками, подозреваемыми в соучастии: бра-тья Тома — Томассен и Луи (последний был смотрителем соляных складов в Лизье и получил дворянство в 1464 году) — были брошены в тюрьму в Туре. Более того, заинтересованные лица старались сделать так, чтобы приговор стал еще более суровым. Больше всех усердствовали Маннури, которые прибрали к рукам епископство Лизье и не собирались его отдавать. Робер де Маннури, телохранитель короля, был назначен хранителем доходов епископства и сделал своими помощниками своего брата Анри и своего отца Гильома; Робера сменил его кузен Жан де Маннури. Все они крепко вцепились в свое добро, и Базен обвинял их в том, что они хотят добиться избрания другого брата или кузена епископом, место которого все еще оставалось вакантным. Он сумел частично вернуть себе благорасположение короля, лишь когда отказался от борьбы в 1474 году, находясь в Риме, и принял от папы, в плату за покорность, неплохую пенсию... и архиепископство Цезареи.

Другая несчастная жертва этого сведёния счетов, Жан Балю, вызвал гораздо больше разговоров. Сын скромного служителя казначейства в Пуату, он, неприметный клерк, был отмечен и взят под свое покровительство епископом Анжерским, который сделал его своим наместником и помог сколотить состояние. Людовик XI тоже его отличил, взял себе в духовники в 1464 году, регулярно призывал на Большой совет и доставил себе много хлопот, неоднократно обращаясь к папе, чтобы тот, несмотря на всем известное аморальное поведение Балю, сделал его кардиналом. Балю получил кардинальскую шляпу и 22 ноября 1468 года устроил для своих друзей большой пир с несметными и роскошными блюдами. Но тут поползли слухи, обвинявшие его в разных нечистоплотных поступках. Его все более многочисленные враги изо всех сил стремились его погубить. Дурная молва росла, крепла и дошла до ушей короля, который, убежденный в том, что Балю замыслил и устроил ловушку в Перонне, исключил его из Совета и лишил своего доверия.

Вместе с епископом Верденским Гильомом де Арокуром, Жан Балю, кардинал и епископ Анжерский после смерти своего покровителя, переметнулся тогда на сторону Карла Гиеньского и вызвался служить ему при герцоге Бургундском. Заговор был раскрыт после ареста их гонца 22 апреля 1469 года. На следующий же день заговорщики были арестованы и брошены в тюрьму, где они провели долгие годы, так и не представ перед судом: Балю — до 1480 года, Аро-кур — на два года дольше. Их судьба, особенно судьба Балю, который тщетно взывал к Риму, прося папу о поддержке, в наших учебниках представлена в качестве примера того, как король мог унизить, обесчестить, преследовать своей местью, а главное — выказывать свое презрение. Однако, говоря о жестокости Людовика, его мелочности, жажде растоптать человека, который ему изменил, а теперь был лишен всех почестей и обращен в ничто, не следует забывать, что эта опала была не просто капризом государя, а результатом интриг со стороны завистников, которым не терпелось получить освободившиеся таким образом должности.

История оставила нам образ государя, постоянно борющегося с оппозицией и раскрывающего заговоры, охотно выдумывающего их, чтобы воспользоваться ими как предлогом и сразить тех, кто утратил его благорасположение, и тех, чье имущество он рассчитывал конфисковать. В такой обстановке соперничество между отдельными людьми, а также кланами, хитроумные интриги, клеветнические кампании, разумеется, только усугубляли тлетворную, быстро ставшую невыносимой атмосферу страха и тревоги.

В прошлом несколько вынесенных приговоров уже вызвали скандал, рассматривались как произвол, суровость, выходящая за рамки разумного. Несколько даже верноподданных авторов, ни в коей мере не враждебных королевской власти, обличили их, назвав оскорблениями, нанесенными Богу и правосудию. Процесс над тамплиерами, затем, при Филиппе VI, публичные казни в Париже знатных нормандцев, потом еще целая серия «дел» против Брезе, Ксенкуэна, Жака Кёра, порученные Карлом VII комиссарам, выбранным им самим, явно не встретили одобрения со стороны лояльных подданных и несколько омрачили славу этих королей, как и их тогдашних фаворитов. А тем паче большой «политический» процесс над Жаном д'Алансоном в конце царствования, в августе 1458 года. При Людовике XI такого рода процессы перестали быть прискорбной случайностью, став обычным уделом в политической игре, обыденностью продуманной политики. Каждый ощущал себя под угрозой и мог опасаться падения, бесчестья и позора, неизбежного разорения для своей семьи, того, что его имущество перейдет к подлым противникам, завзятым доносчикам, гнусным интриганам, сумевшим втереться в доверие к господину.

Никто не мог считать себя в безопасности в такое время, когда принцы, сплотившиеся против короля, искали союзников, рассылали более или менее тайно гонцов к королевским чиновникам, чтобы попытаться перетянуть их на свою сторону или побудить выступить в свою защиту. Встречи друзей или сторонников, обычно проводившиеся вдали от Парижа и даже королевства — в графстве Бресс или в Савойе, — бросали тень на многих людей, сообщников поневоле, которых в нужный момент можно было назвать виновными. Везде царил страх, ибо королевский полицейский аппарат располагал целой армией агентов, приставов и комиссаров, способных действовать где угодно и быстро. Закон, изданный 22 сентября 1477 года, обязывал их разыскивать и налагать наказание на всех, «кто проведает о сговоре, замыслах, заговорах и предприятиях против короля». Такие люди подвергались той же каре, что и сами заговорщики.