Весной 1482 года, ослабевший и больной, король, преодолевая усталость, отправился в Сен-Клод в горах Юры помолиться на могиле Иоанна Гентского, святого человека, тоже славящегося своими чудесами. В память о нем Людовик «неоднократно подавал милостыню и многие деньги... а также оклад из позолоченного серебра, красивый и почтенный». Он хорошо об этом помнил и через несколько месяцев, осенью, написал якобинцам из Труа, утверждавшим, что Иоанн Гентский, умерший в 1419 году, был похоронен в их городе, чтобы в точности узнать место погребения. В письме он напоминал, что за несколько недель до своей смерти «сей святой отшельник» предсказал дофину Карлу (Карлу VII) победу над англичанами и рождение сына (Людовика XI). Говорят, что он тогда отправился к английскому королю Генриху V, чтобы побудить его заключить мир, иначе говоря, отказаться от притязаний на французский престол. К папе Сиксту IV король отправил доминиканца Пьера Форже, инквизитора из епископства Труа, чтобы ускорить канонизацию отшельника Иоанна, «сотворившего много благих дел к укреплению веры нашей... и много великих чудес», в частности изгнание англичан.

Монахам из Сен-Клода он уступил «ради благополучия и здоровья его особы и дофина» несколько кастелянств в Дофине, соляные склады в Бриансонне, делопроизводство в Валентинуа и Диуа, а также дорожные сборы в Монтелимаре. Он хотел знать обо всем: «Скажите же нам, готов ли ковчег для мощей монсеньора святого Клода, и покоится ли в нем его славное тело, и в каковой день оно было туда положено, дабы мы могли это отпраздновать»; соблаговолите оповестить нас о том через нарочного и сообщите также, какова длина и ширина «дверец, через которые можно приложиться к раке монсеньора святого Клода».

То, что король в те годы почитал святые реликвии, не вызывает сомнений. Об этом свидетельствуют предпринятые им шаги и многочисленные письма. Однако только злонамеренные авторы, насмешники или несведущие люди могут этому удивляться и представлять его святошей, предающимся каким-то страхам, выжившим из ума, впавшим в своего рода старческий маразм. Задолго до него, в самом начале истории христианства (а также других религий и верований), люди приписывали большую силу святым мощам и стремились к ним, зачастую тратя много сил, денег и идя на большие жертвы и серьезный риск. Когда венецианцы и генуэзцы пришли на помощь франкским «паломникам» во время Первого крестового похода, их первым успехом, благодаря которому они с триумфом вернулись домой, стало то, что они привезли с Востока святые реликвии. И только со второго раза они занялись налаживанием торговли. Святой Людовик, король Франции, над которым никогда не насмехался ни один современный ему автор и ни один более поздний историк, приобрел за золото терновый венец Христа и щепку от Креста Господня. Их прибытие в Париж в 1239 и 1241 годах было встречено крестными ходами и благодарственными молебнами, в которых участвовали все сословия и общины города и представители властей — Церковь, Университет, Парламент, эшевены, цеховые старшины. Для хранения этих реликвий, а также орудий страстей Христовых, привезенных в 1242 году, король велел выстроить великолепную Святую Часовню — Сент-Шапель, освященную в 1248 году папским легатом и архиепископом Буржским как раз перед его отъездом в Крестовый поход на Восток. Иоанна Беррийского, богатого владыку и большого мецената, жившего много позже, нам не показывают предающимся благочестию, молитвам или размышлениям. В наших учебниках он представлен, скорее, покровителем художников, собирателем редких, ценных, экзотических, даже причудливых вещей. Почему же не упомянуть о том, с каким необычайным старанием он собрал невероятное количество реликвий, от самых ценных до самых незначительных?

При Людовике XI ничто не изменилось, и напрасно было бы искать принца или вельможу, свободного от смешного «обскурантизма», о котором столь охотно говорят наши сочинители учебников; государя, который действовал бы иначе и не интересовался бы святыми мощами, не тратя на них времени и молитв. Король Рене, герцог Анжуйский и граф Прованский — «добрый король Рене», — был, конечно, просвещенным меценатом, другом художников и поэтов, а также любителем игрищ и праздников; нам говорят, что он умел наслаждаться жизнью и велел посадить в Провансе виноград сорта «мускат»... Все это верно, однако он своей рукой написал благочестивые произведения, например «Укрощение тщетного наслаждения», «воссоздал» мощи святой Марии (и не одной!) и посвятил им храм.

А новые времена? Где те независимые и вольные умы, которые оставили позади «мрак Средневековья»? Принять на веру некоторые клише снова значило бы допустить ошибку. Скептик и великий реалист Монтень поклонялся в Италии святым мощам в разных церквах. Он лично убедился в том, что его обетные дары церкви Богоматери в Лоретте выставлены на виду. Да и «неверие» Рабле было лишь мифом, созданным комментаторами его произведения — дурными читателями, придерживающимися «правильных» позиций. На протяжении всего «нового» времени художники, нанятые разными людьми или общинами, постоянно изготовляли ковчеги, монстрации и раки, от которых теперь, после революционного террора 1791—1794 годов, сохранилась лишь малая толика в сокровищницах церквей.

А в наши дни? Выставлять благочестие на посмешище, словно пережиток иной эпохи, даже иной культуры, является, конечно, хорошим тоном, но и признаком невежества или глупости, а то и обоих вместе. Кроме того, это значит плохо знать свою эпоху. Политические или литературные «паломничества» в дома и к могилам «великих людей» еще никогда не вызывали такого рвения, не собирали столько «святош» из разных слоев общества. И это в то время, когда платья, меха, драгоценности или предметы домашнего обихода какой-нибудь принцессы, герцогини, «звезды» экрана уходят с аукциона — настоящей мирской мессы — по ценам, выходящим за рамки разумного!

Молитвы и благочестие Людовика XI, особенно в преддверии смерти, не были ни чем-то особенным, ни чем-то безрассудным. Для него, как и для его современников разных сословий, поддерживать в себе надежду и молиться об избавлении от страданий и болезни было обычной отдушиной. Он не выжил из ума и совсем не изменился в последние годы. На протяжении всей его жизни пожертвования церквам часто сопровождались просьбами помолиться за его здоровье или за здоровье его близких. Зимой 1469/70 года его верные подданные читали девятины и совершали паломничества к святым местам, чтобы королева Шарлотта родила сына. Она вверила себя покровительству святой Петрониллы, римской девственницы, а король, со своей стороны, пообещал церкви Нотр-Дам-дю-Пюи дар из серебра, который весил бы столько же, сколько новорожденный дофин; и действительно, сразу после рождения сына он выплатил двадцать тысяч золотых экю. Годом позже юный Карл заболел, и его родители принесли Петронилле обет: если он выздоровеет, отстроить часовню в ее честь при соборе Святого Петра в Риме. Когда опасность для жизни ребенка миновала, Людовик послал тысячу двести экю для проведения этих работ и передал римским банкирам суммы, необходимые для содержания двух капелланов. В то же время, сраженный болезнью и тревожась за себя самого, он велел купить сто шестьдесят четыре фунта воска, чтобы изготовить по обету свое изображение, которое приказал установить в знак своего благочестия перед алтарем церкви Святого Мартина в Канде. В апреле 1475 года, снова подхватив болезнь, кото-рая не вызывала у него пока большой тревоги, но сковывала его деятельность, мешая передвижениям, он попросил монахов Нотр-Дам-де-Саль в Бурже молиться за него; просьбу сопровождало заманчивое обещание: «Скажите мне, сколько потребно денег для красивой церковной ограды».

Потом дофин Карл снова заболел, и король дал обет снова преподнести Богу серебро на вес своего сына, если тот выздоровеет. Немного спустя Жан Бурре сообщил, что юный Карл здоров. В выполнение обета пришлось набрать сто тридцать две марки серебра (около тридцати двух килограммов), что составляло, если брать по десять ливров и пять су за марку, восемьсот сорок четыре экю. Король быстро велел доставить восемь сотен, не требуя «уведомлений». В то же время он преподнес колокол церкви Сантьяго-де-Компостела и засыпал подарками каноников из Кёльна, чтобы, вернувшись в свой город, они молились блаженным волхвам, покровителям новорожденных и малых детей.