Сейчас в Доме никто не любит кустов шиповника, не обнимается поутру с рафинированными ремонтантными розами hyhrida bifera, полученными в середине XIX века в результате скрещивания розы дамасской и французской (галлика) с чайной.
Но мне-то какое до этого дело?!
Старая сука верна себе, гоняет девчонок, даже не поднимаясь с барской высокой кровати, недовольна в принципе всем, утром затребовала себе категорически запрещенную яичницу-глазунью и трубно кричала, отвергая предлагаемые ей крутые, всмятку и остальные возможные яйца.
Перемены в ее внешности произошли, мне кажется, минимальные, разве что сильно исхудала, в результате лечения полностью облысела и лишилась ресниц и бровей — но это странным образом ее красит, придает утонченный, стильный и немного потусторонний вид. Абсолютно голая, трогательно обнаженная, инопланетная голова на тонкой шее, задрапированной натуральным шелком, — и непременно крупные серьги, «танцующие» — так она называла их в другой жизни. «Танцующие серьги» — красиво. Натуральный шелк — тоже. Тончайшие нити, размотанный кокон бабочки Bombyx mori.
Девчонки ужасны, особенно Розка, особенно Лилька и особенно Марго.
Признаюсь, были опасения и очень серьезные, что меня узнают, опознают, покажут пальцем и завизжат.
Но тут я льщу себе, льщу — никто не помнит, никто не вспомнит забитого подростка с тусклыми негустыми волосами, растущими на юго-восток и юго-запад, выводком прыщей на легко краснеющем и ничем не приметном лице.
Stupor 2009-06-09 11.03 am
Румпельштильцхен, а у тебя были прыщи? Да еще и выводок? бугага. Зашли фотку на поржать!
Umbra [7] 2009-06-09 11.36 am
С каждым днем мне наш «план» нравится все меньше и меньше. Я уже сильно сомневаюсь в какой-то психотерапевтической ценности для тебя всего этого. Предлагаю еще пару дней присмотреться, полюбоваться на старую немощь мадам, офигенную глупость увядающих Цветочков — и все! Все! Не надо больше ничего, давай не будем ничего, пожалуйста, это опасно, это нездорово, это разрушит тебя. И меня. Я откуда-то знаю.
RumpelstilZchen 2009-06-09 11.53 am
Все под контролем. Спасибо тебе, моя милая, что со мной и терпишь. Я не остановлюсь уже, просто не смогу.
На Южной веранде
— Просыпайся! — проныла Кукла и потрясла мужа за плечо. — Котище, просыпайся! Ну доброе утро, что ли! Я уже причесалась даже, а ты спишь! Спишь! Спишь!!! — повторила она и увеличила амплитуду потрясений.
Кот пробормотал что-то малоразборчивое, но оптимистичное.
Насчет «причесалась» Кукла немного преувеличила. Волосы она не подстригала с десяти лет (разве что неохотно подравнивая секущиеся время от времени концы), сначала волею своей тетки, женщины гневливой и скорой на расправу с несогласными, а потом уже и руководствуясь личными пожеланиями. Приведение густой тяжелой драгоценной массы в порядок занимало от часа до бесконечности. Все зависело от того, какие именно «вавилоны» намеревалась изобразить на своей голове Кукла. В ее производстве был даже котелок антикварного английского полицейского, чертовски уместный над шаловливыми живыми темно-вишневыми глазами. Сегодня она наметила ограничиться банальной косой и доплела уже до половины. Ну почти.
Черные глянцевитые пряди привычно скользили в руках, проворные небольшие мысли привычно толкались в голове, представляясь Кукле в виде живых существ, может быть, каких-то миниатюрных акулок.
Одна акулка, самая юркая, называлась: «И какого черта мы все это затеяли, экспериментаторы херовы», вторая, ближайшая к ней — «не было бы, мать вашу, хуже», третья отличалась смелой альтернативностью: «ну уж если так, то пусть быстрее, быстрее! надо уже начинать…»
Все мысли, подозревала Кукла, были немного больны. Больны. Рыбьим СПИДом? Она читала как-то, что есть и такой.
Поймав за хвост вновь родившуюся плавниковую «начинать надо прямо сегодня», Кукла решительно продолжила будить Кота. К раскачиванию его спящего тела она безжалостно добавила аудиопомехи: включила «Наше радио». «Две строчки, строка и шнурок с потолка-а-а-а-а!» — громко и жизнеутверждающе пропел Илья Черт, и Кукла радостно подхватила: «Верному псу — шнурок с потолкаааа!»
Кот испуганно открыл глаза.
— Не пой, а? — жалобно попросил он.
— Не буду, — охотно согласилась Кукла, — не буду, а ты просыпайся! Теряем время! Торчим здесь уже почти неделю! И ни коня, ни воза!
— Неделю? — удивился Кот, со вкусом потягиваясь. — Странно ты считаешь, неделю… Два дня назад приехали. Ну я так думаю. Нет, я точно знаю… Отлично здесь, пупс! Такой дом. Такие комнаты, одна — вся зеленая напрочь. Другая — золотая. Такой сад. С фонтаном! А конь с возом будут… Сегодня же займусь ими. Как и договаривались. А вот фонтан!.. Это сила!
Спросонья Кот был еще больше, чем обычно, похож на лохматого мальчишку из мультфильма про рыжего-рыжего, конопатого, убившего дедушку лопатою. Кукла очередной раз подумала, что все ее мужчины были в какой-то степени рыжими, и это странно, наверное.
— Хотелось бы знать, — ехидно поинтересовалась она, — просто любопытно… Ты фонтан собираешься использовать? Каким-то особым способом? Для нашего дела? Не хочу даже думать, как…
Про Дом. 1920–1945 гг
Двухэтажный Дом светлого камня, потрясающий воображение дачников, гостей, случайных прохожих и иногда даже самих хозяев, был непрост. Полностью симметричное, не перегруженное декором здание в ясном стиле архитектуры русского классицизма. Общая композиция проста: в центре главный Дом, четкие линии веранды с изящными колоннами, по бокам два флигеля, а перед домом — регулярный парк с фонтаном.
Выстроенный в начале двадцатого века богатейшим местным купцом, сахарозаводчиком, меценатом и жуиром в качестве загородной виллы, Дом, после трагических событий Революции, Красного, Белого и прочих терроров, был раздерган на квартирки и пожалован вкупе со флигелями под своеобразное общежитие бравому офицерскому составу ВЧК. Бодрые комитетчики со многими кожаными атрибутами и чистыми руками заселили парадные и остальные покои. Не особенно заморачиваясь в плане санитарии и гигиены, левый флигель, да и фонтан по теплому времени, превратили в общественные уборные. Молодой лейтенант [8]товарищ Старосельцев по праву занял Северную веранду и четверть низа. Правда, организация тогда уже именовалась ОГПУ, что главного не изменило, совершенно. Шли годы, остывали некогда горячие сердца, широко описанные в документальной и художественной литературе события способствовали как обретению чекистами теплых местечек, так и их стремительному взлету с них, а с теплых чекистских местечек тогда улетали далеко. Таким незамысловатым образом к владению четвертью низа Дома капитан уже НКВД Старосельцев присоединил еще одну четверть низа, а также и полверха, чего уж там. Гадить в фонтан соплеменники перестали, чему очень способствовало табельное оружие товарища капитана.
Долгие годы товарищ Старосельцев всего себя отдавал служению Родине и народу, буквально всего. Разве что немного себя оставлял на неизменно веселые гулянки с молодыми веселыми девицами, сплошь выпускницами — кто Бестужевских курсов, кто ФЗУ, а кто семилетки. Общество развратных полуодетых красивых женщин молодой офицер уважал безмерно. Но еще примерно лет эдак десять оставалось ему, чтобы именовать себя офицером вслух, ничего, он подождет, торопиться некуда.
Соответствующий образ жизни — безупречная служба и выдающееся блядство — не способствовал освоению всех пространств вертикальной половины Дома, например, на второй этаж товарищ капитан поднимался раз, много — два, активно пользуя нижнюю обширную гостиную, спальню и удобную веранду.