Грубая Розка прижала некрупные кулаки к груди, возможно, собираясь произнести несколько теплых, благодарственных слов, выразить общую признательность семьи, но тут Юраня повел себя несколько странно, не сказать — слабоумно.

Полностью опустошив бутылку, он, сделав пару пробных взмахов над головой, со свистом запустил ею в открытое для гигиенического проветривания окно. Дамы буквально насторожились. Однако ни звона разбивающегося о мощеную дорожку стекла, ни каскадов ожидаемого отвратительного грохота не последовало. Последовало нечто непонятное: глухой удар, а потом негромкие, пугающие звуки: низкие и хриплые, отдаленно напоминающие лай и даже вой.

— Иопт, мля, — ошарашенно догадался Юраня, растирая крепкую грудь, — это я ж волка завалил… мля буду, волка…

— Что ты болтаешь! — сверкнула глазами Марго. — Какого волка? Ты, по-твоему, где? На Аляске? Или в сказке про Красную Шапку?

— Le chapeau rouge, — вставила образованная Лилька, кандидат филологических наук, укоризненно посмотрев на Юраню. — Дали вина, так и стал без ума….

— Хер тебе шапо руж, — перевозбудился Юраня. — Пиво это, а не вино! А я волка, мля, уработал, вот сейчас, я его еще угощу… горррряченьким…

Он быстро разжал руку Марго, вынул из нее бутылку и ловко метнул в притихшего было «волка».

Опять послышался глухой удар, мгновением позже «волк» громко разрыдался и тоненько провизжал: «Мамочкиии-и-и, больно-о!..»

Ополоумевшая от страха Лилька втащила на веранду родную дочь-ромашку, лихорадочно растирающую заджинсованное бедро и заливающуюся слезами.

— Подслушивала опять, — укоризненно сказала Розка.

— Охотник за оленями, — издевательски сказала Марго.

— Офигеть! — честно сказала Юля.

— Ребенок, — недовольно сказал Юраня. — Ну почему все лучшее в жизни тускнеет при их детском появлении?

Все женщины занялись уходом за младенцем Камиллой, завывающей на разные голоса, что Юраню премного устроило.

Как бы небрежно прогуливаясь близ холодильника, он как бы невзначай приоткрыл белоснежную дверцу, как бы случайно подцепил парочку холодных «Золотых Фазанов» и как бы устало опустился на табурет, очень довольный проведенной операцией.

—  Слушай, я тут вспомнила… У меня ром где-то должен болтаться. И мята есть сушеная. Как бы предполагается — для чая. Давай я нам по МОХИТО смешаю? Ты как?

—  То есть твой личный рецепт МОХИТО — это ром с травяным мусором из сушеной мяты?

—  Отчего же. Я еще водички добавлю. Сырой. Лимон мне тоже встретился в холодильнике, кстати.

—  Давай тогда я смешаю. Я же супербармен, ты не знала?

—  Догадывалась.

— Котище, — задумчиво спросила Кукла, рассматривая в пудреничное зеркальце свое лицо, — нам, наверное, стоит тоже принять участие?

Она уже успокоилась немного. И хотелось поговорить. Этакий послестрессовый синдром.

— Угу, — согласился Кот, не отрываясь от свежего номера GEO, — конечно…

— Соболезнования как-то выразить, — развивала тему Кукла, — траурную открытку подписать…

— Угум, — поддержал Кот, — обязательно, пупс… Кукла почуяла неладное.

— Канкан пойти станцевать, — продолжила она, — стриптиз там… Поминальный… Конкурс организовать… На лучший эскиз надгробного памятника и эпитафию.

— Разумеется, дорогая, — одобрил стриптиз, конкурс и эпитафию Кот.

Кукла вскочила и выхватила у него журнал.

— А вот фиг тебе, а не Гео! — заныла она обиженно. — Я с ним, как с родным, тут разговариваю…

— Я все слышал, — отмел подозрения Кот, — все-все слышал, верни, пожалуйста, журнальчик. Статья интересная. Про одно африканское племя и их обряд инициации мальчиков. После того как их официально объявляют мужчинами, они имеют право носить глиняную шапочку с белым пером и жениться. Верни, а?

— А в чем заключается обряд посвящения? — подозрительно спросила Кукла.

Кот не ответил, Кукла загородилась глянцевыми страницами и перевела дыхание. Она устала, очень устала. Провела рукой по лбу. Поправила толстую косу, сегодня просто перекинутую на грудь. Она хочет домой и чтобы все уже закончилось. Надо действовать, действовать. Чтобы быстрее.

— Давай обсудим наши планы, — серьезно сказала она.

Рыжий Кот поцеловал ее в нос:

— Отлично! Значит, я предлагаю конкретно вот что. Во-первых, вносим изменения — с учетом последних событий, и ты мне скажи, пупс, что думаешь по поводу фотографий?

— Если честно, — Кукла скривила губы капризно, — то мне не очень… Но возражать принципиально не буду, потому что…

Раздался деликатный стук.

— Войдите, открыто! — хором сказали Кукла и Кот. В дверях неторопливо — в соответствии с печальным моментом — появилась Лилька, во всем черном. Правда, это был спортивный костюм с тремя известными миру белыми полосами по лампасам. Лилька оглядела Травяную комнату, бывший кабинет отца, и громко вздохнула. Когда отцу поручали укладывать маленькую Лилю спать днем, он превосходно справлялся с поставленной задачей: молниеносно засыпал сам, а девочка уползала от раскатистого храпа подальше и спокойно играла, сначала в пирамидки и кубики, затем в плюшевых медвежат и глазастых кукол, потом начала читать его любимую книгу «Момент истины» автора Богомолова. Книга скорее ей нравилась, чем не нравилась, пусть и было непонятно многое. Еще отец был очень хорош тем, что доедал за Лилькой рыбу.

Лиля закрывает глаза. Она ненавидит рыбу. Она не может смотреть на розовую непристойность расслаивающейся под ножом лососины, на пошлейший желтоватый перламутр осетра, на влажную глянцевитую сельдь, на развратно разъятые рты свежеотловленных судаков, на глубокие хищные расщелины скумбрий горячего копчения. Кроме стыдной первобытной мякоти, рыба содержит отвратительные на вид кости, целый карикатурный скелет, его так легко нарисовать несколькими штрихами ученического мела на доске, темно-красной помадой на собственном податливом животе, указательным пальцем на чьей-то теплой руке… Эти предательские рыбьи кости, тупыми и ржавыми шипами лениво втыкающиеся невдалеке от сжавшихся от ужаса миндалин в нежное розовое горло, чтобы отделаться от них, необходимо съесть горбушку черного хлеба и запить водичкой, так Лилю учат в детском саду, так она и поступает, мучительно откашливаясь, пытаясь улыбнуться. Этот рыбий запах, запах скользких водорослей, прихотливо извитых раковин, гладких черных камней, общей йодистой и фосфорной безысходности, секса — рыба невероятно сильно пахнет сексом. Лиля ненавидит секс.

— Может, водой ее побрызгать? — задумчиво предложила Кукла, глядя на Лилю. Лиля стояла с закрытыми глазами, прислонившись к косяку, и уже довольно давно.

— Не надо, не надо, — отверг предложение Кот, — у людей большое несчастье, они хотят немного постоять у нас в комнате.

Лиля моргнула и пару раз кашлянула, собираясь заговорить.

Она хотела бы сказать о своей уединенности в большой семье, разобщенном клане, диком племени, о том, как плохо быть одной, а быть с кем-то она совсем не умеет. О том, что она охотно бы этому поучилась, и попробовала бы полюбить рыбу, но нет толкового учителя, да и бестолкового тоже нет.

Но излагать такое незнакомым людям невозможно, и Лиля, виновато улыбнувшись, бодро произнесла:

— Вам нет никакой необходимости прерывать ваш отпуск и съезжать. Траурные мероприятия вас не коснутся, не переживайте… Если только сами не пожелаете посетить поминальный обед, завтра, после двух… Нам будет приятно вас видеть.

Кот согласился, что, если возможно, они предпочли бы не съезжать а поквартировать до начала августа.

Кукла согласилась, что поминальный обед они посетят.

Лялина любовь набирала скорость, неслась уже с курьерской, грохоча без остановок мимо полустанков, дырявых полушанков, не обращая внимания на семафоры и прочие предупреждающие знаки. Виделись они с военным строителем почти ежедневно, причем прежняя осторожность в выборе места встречи была отброшена, как выеденная до зелени арбузная корка или использованный билет на тот же курьерский поезд.