— Ничего похожего! — кипятился Юраня. — Русской кухне вообще не свойственно обжаривание каких-либо ингредиентов. Это тебе не украинская, где сала невпроворот…

Юраня погрозил Марго пальцем, будто бы уличив ее в жарке ингредиентов блюд русской кухни. Марго вздохнула.

Появилась Танюша, расставила тарелки. Звякнула столовыми приборами. Неприязненно подвигала чашкой с чаем.

— Ты скажи лучше, что обо всем этом думаешь? Лилька в больнице. Розка с разбитой головой в больнице. А ты говоришь: щи…

— Разговоры, не имеющие ни малейшего шанса повлиять на исход какого-то события, не должны вестись вообще, — пожал плечами Юраня. — Мы же сейчас заехали поесть. Потом сразу к сестрам твоим. В больницу…

Он положил на колени полотняную желтенькую салфетку с вышитым крестиком знаком зодиака. Кажется, Близнецами. Или Рыбами. Марго поморщилась — некрасиво. Журнал «Работница» в свое время предлагал советским женщинам не только несколько затейливых способов испечь праздничный торт из черствого хлеба, луковой шелухи и манной каши, но и образцы маловразумительных вышивок.

— Ага. А разговоры про пережаренный лук? — вредно поджала губы она.

— Так это я как раз на тебя влияю!

Юраня проглотил очередную ложку щей.

Марго погладила рукой чуть шероховатую стену, в старомодных глянцевых фотообоях с видом на море. Солнце почти не заглядывало в полуподвальное помещение ресторана, стена была холодной. Взяла чашку с чаем. Сделала глоток.

— Слишком много новых людей появилось в Доме, — неторопливо проговорила, — жильцы, педагоги.

Юраня взял в руки высокий запотевший стакан с, клюквенным морсом. Посмотрел на Марго.

— Да-да, а некоторые еще с успехом изображают идиотов. Я в детстве обожала книжку Успенского, «Школа клоунов», по-моему. Там были клоун Наташа и клоун товарищ Помидоров…

Юраня помолчал.

— Товарищ Помидоров? — уточнил через некоторое время.

— Зачем ты это делаешь? — Марго смотрела в стенку. Смотрела в сторону. Отыскивала взглядом официантку Танюшу. Не смотрела на Юраню.

— Это моя защитная стена, — ответил Юраня, отпив, наконец, морсу. — Двойной ров. Пионерская комната. Медпункт. Келья.

— А можно без аллегорий?

— Разумеется. Я так отдыхаю. Просто отдыхаю.

Маленький столик, обычно используемый Котом и Куклой для вечерне-утренних чаепитий, ломился от разнообразных спиртных напитков, выставленных батареей. В глаза бросалась квадратная резная бутылка золотистой текилы и гигантских размеров водочный штоф зеленоватого стекла. Пестрели этикетками чинзано и пара сортов мартини — bianco и extra dry, девичий вкус Куклы. Незатейливо тускнела пара пива, оттеняемая благородным Black Label, заботливо распакованным из коробочного плена. Как говаривал однокурсник Кота, интеллигентный алкоголик Хрюнов: «Водка для тех, кто собирается бухать, и вино — для тех, кто думает, что не собирается…»

Кот нервно отдирал фольгу с бутыли шампанского, некрасивыми лохматыми клочьями, нервно отбрасывал их на благородного дерева пол террасы, наконец, отодрал и принялся нервно раскручивать проволочные путы. Молчал. Нервно.

Кукла, аккуратно причесанная, длинные волосы громоздким узлом собраны у основания высокой шеи, плотно сжала губы темно-красного, чуть зловещего оттенка, комкала подол нарядного горошкового платья и мучительно придумывала, чего бы такого сказать людям, сидящим напротив.

«Может быть… Признаете ли вы автономность Южной Осетии? Нет, не то… Или вот: а как вы относитесь к магии цифр? В этом году случится десять, десятое, десятое, наверняка будет свадебный ажиотаж… Не то, не то… Надо что-нибудь такое, общего типа… Про кризис… Повторится ли финансовый кризис в будущем, и как этого избежать?.. Нет, нет… Дура, быстрей давай соображай… что-то такое, оригинальное, самобытное…»

— Великолепнейшая стоит погода, не правда ли? — оригинально произнесла она, встретилась глазами с Котом и быстро добавила самобытности: — Такая мягкая!..

Люди, сидящие напротив, неуловимо напоминали Кукле персонажей каких-то классических диснеевских мультфильмов, однозначно не Тома и Джерри, не русалочку Ариэль и морского конька, и не Микки-Мауса с его верной женушкой, распустехой Минни.

«Белоснежка и семь гномов!» — сообразила Кукла и откинулась на спинку складного деревянного кресла, довольная.

Да, женщина своей гладкой прической в форме танкистского шлема, игриво украшенной чуть сбоку миниатюрным красным бантиком, и педагогически-строгим выражением скуластого лица, страшно была похожа на беглянку Белоснежку, изгнанную королевну. Ноги она геометрически точно сложила, перекрестив лодыжки в атласных бантах от королевских туфелек.

Мужчина был вылитый гном, один из семерых, собирательный образ. Никакой бороды, разумеется, а гладковыбритое румяное лицо, пшеничного цвета кудри, круто вздымающиеся вокруг головы, смеющиеся голубые глаза, общее впечатление умудренности и некоторой хитрости. «Гномьи качества», — подумала одобрительно Кукла.

— Смешной случай сегодня со мной произошел, господа. — Мужчина заговорил хорошим голосом, низким, но не чрезмерно. — Видите ли, я работаю немного за городом. Двадцать пять километров, ничего страшного, и езжу ежедневно одной и той же дорогой. Да другой просто нет, — мужчина пожал плечами, — так вот. Всю прошлую осень я с большим удовольствием покупал у одной из таких сувенирных старушек, что продают всякие дары леса у обочины, прекрасные соленые грузди. Старушка роскошно называлась бабкой Никифоровной. Потом пришла зима, старушки и грузди вполне логично исчезли, по весне стали понемногу проявляться. Сморчки, строчки, топинабмуры там всяческие… Но моей нет и нет. А я, понимаете ли, все на службу опаздываю в последнее время.

Мужчина-гном почему-то сердито взглянул на жену. Женгцина-белоснежка раскраснелась аллорозой.

— Опаздываю, потому что трудно приходить на работу к девяти, если из дома выходишь полдесятого. Сегодня наконец останавливаюсь около старух, спрашиваю: любезнейшие, а не подскажете ли, отчего не видать бабки Никифоровны. Я бы купил ее прекрасных груздей, честное слово. С чесночком и укропчиком.

Кот откупорил-таки шампанское, немедленно разлил по фарфоровым чайным кружкам. Все выпили, глухо стукнувшись чашками.

— Благодарю, — мужчина-гном промокнул губы обширной бумажной салфеткой в желтеньких утятках — дар Кукле от Розки, остатки детского дня рождения.

— Грузди? — вежливо напомнила Кукла, опасаясь очередного провала в разговоре.

— А бабкины товарки и отвечают мне хором: «Никифоровна-то наша… товой!.. А груздей мы тебе и так, сынок, выдадим!..» Я, признаться, перепугался, говорю: «Нет-нет, не стоит беспокоиться, не надо мне ваших никаких груздей…» Ну, потом выяснилось, что Никифоровна не совсем «товой», покушамши грибов, а вовсе даже и напротив — ушла в запой…

— Обнадеживающе, — усмехнулся Кот, вновь разливая шампанское.

Кукла несколькими жадными глотками осушила свою неподходящую случаю чашку. Независимо подвигала ею по столу. Потом поменяла ее местами с блюдцем, полным нарезанных лимонов, будто бы собиралась продемонстрировать почтеннейшей публике фокус с посудой и кроликами. Но фокуса с посудой и кроликами Кукла демонстрировать почтеннейшей публике не стала, потому как, во-первых, не знала такового, а во-вторых — почтеннейшая публика ожидала от нее другого.

МЕТКИ: РЕВЕРС

Ты знаешь мою двойную дрожь, да и тебе ли не знать, как я покрываюсь мурашками не только снаружи, ну и внутри, под кожей. Если она овладевает мной, то не оставляет долго, так долго. Это моя болезнь. Мой морок. Из него никогда не вырастает ничего жизнеспособного.

Впервые он одолел меня тем самым летом, которое началось странным маем, продолжилось холодноватым июнем, потом жарким ослепительным июлем, закончилось классически нежным августом, как и положено.