SaddaM 2009-07-01 11.03 am

А где же яйца Клаус? Так все хорошо начиналось… А тут какие-то сифилитичные микки. И маусы.

Пека Копейкин не считал свои отношения с дочерью Луизой противоестественными. Что может быть противоестественного в отношениях двух взрослых людей, думал он. Это же не отношения с собаками и разными другими животными, иногда птицами, по выбору. Это же не отношения с малолетними мальчиками, включающие в себя использование работающей дрели с победитовым сверлом. И даже не отношения с малолетними девочками в белых носочках, трепетно воспетыми запрещенным писателем. Говорится же «прах к праху», а в моем случае это просто звучит, как «кровь к крови», думал Пека. Узы крови — самые сильные узы, притяжение крови — самое сильное притяжение. У кого еще Пека мог бы обнаружить собственной формы стопу, три пальца которой — большой, второй и следующий за вторым — были одинаковой длины, наследственную склонность к аллергии на цитрусовые или собственное островерхое и треугольное ухо?

Но чаще он не забивал свою короткостриженую голову такой ерундой. Зачем.

И как это он мог вообразить, что ему хоть сколько-нибудь нравятся женщины с раскосыми черными глазами и черными волосами?

— Да, пожалуй, — согласился он с милой продавщицей в кокетливом белом кокошнике, не слыша ее вопроса. Наблюдал за Луизой, что-то высматривающей на прилавке в кондитерском отделе.

— То есть делаю две палочки? — ласково переспросила милая продавщица, манипулируя с сырокопченой колбасой.

— Да-да, — рассеянно отозвался Пека, не отрывая взгляда от дочери. Фиолетовая юбка-макси туго натянулась на крутом бедре, распахнутый недлинный пиджачок треугольным вырезом расчерчивал ее фигуру на две неравные части — полудетскую еще головку с личиком балованной девочки и спелое тело опытной женщины, каковой она и была. Луиза подошла ближе. Еще ближе. Как-то раз по долгу службы Копейкин посещал цех горячей штамповки и неосторожно подошел вплотную к огромному кузнечному станку. От краснеющей раскаленной металлической болванки полыхнула неведомым Копейкину доселе жаром. Это было по-настоящему страшно. От Луизы он тоже немного отшатнулся невольно. Боялся обжечься.

С тех пор как звякнули в традиционном граненом стакане подполковничьи звезды, Копейкин был прикреплен к единственному в городе магазину для спецобслуживания. И сегодня он решил именно спецобслужиться, погрузив дочь в автомобиль — последняя, седьмая модель «Жигулей» благородного цвета кофе с молоком. Страха руля у Розы после аварии не возникло, и автомобили в семье были всегда.

— Горошек положу? — ворковала тем временем милая продавщица. — Есть греческие маслины, еще не пробовали? Ой, возьмите, мужчина, не пожалеете… К пиву вообще идеально… Кстати, пиво будете брать? Есть бутылочное чешское! Ящичек. Вчера начальнику строительного треста супруга не позволила купить, очень строга насчет выпивки…

Пека с удовольствием соглашался на пиво, неизвестные маслины и горошек.

Следующим в очереди стоял комический старик с длинным лицом и большими ушами, неравномерно прижатыми к голове: левое плотно, а правое — с солидным отрывом. Из каждого уха торчало по мохнатому веничку седых волос, голова же старика была лысой. Старичок напоминал вредноватого гномика из детского мультфильма про кувшинчик и дудочку, где девочка пела нарисованным ротиком: одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю, а четвертая мерещится… Единственный в городе магазин спецобслуживания посещали персональные пенсионеры и героические ветераны, очевидно, старик принадлежал к одной из этих категорий.

— Кривопалов! — внезапно рявкнула милая продавщица, сверкая белками глаз и обнажившимся в глубине рта металлическим зубом.

«Надо же, — удивился Пека, — и так она умеет».

— Кривопалов, я к вам обращаюсь!

Комический старик вздрогнул и отвернулся чуть в сторону, будто бы окрик продавщицы, милой девушки с железными зубами, его нисколько не касался.

— Нет, ну ты посмотрите-ка вы! — сложно сформулировала продавщица. — Стоит и молчит, как неродной. Кривопалов, я тебе повторяю, не мути нам тут воду в ступе продуктов, тебя уже месяц как открепили от нашего магазина. Не полагается тебе пайка, Кривопалов. Никакого, Кривопалов.

— Так это не мне, — удивился Кривопалов, — на что мне твой паек, помилуй. Это внукам моим. Ты ж знаешь, с их болезнью им питаться надо. Железо. Гречка очень способствует. Росту гемоглобина. Мясо им надо, говядину…

— Кривопалов, — продавщица фальшиво улыбнулась в сторону Пеки и погрозила пальцем в сторону старика. — Иди домой, Кривопалов. А то придется как в прошлый раз. Милицию вызывать.

— Не надо милицию, — убедительно произнес старик, — продай, пожалуйста, гречки. Пять килограммов. И я уйду, обещаю.

— Ну какой же ты, Кривопалов, ушлый! — восхитилась продавщица. — А я тоже не того, не пальцем деланная… Хрена тебе, а не гречки, Кривопалов!

Она сложила пухловатые пальцы небольшим рупором, прижала к маленькому ротовому отверстию и прокричала в глубины магазина:

— Йура-а-а-а! Звони в милицйу-у-у! Тут Кривопалов опя-а-а-ать!

Старик не стал дожидаться милиции, развернулся и пошел к выходу, сильно ссутулившись. Луиза, с красным яростным лицом метнулась к нему и с силой потянула за рукав:

— Постойте, пожалуйста! Простите, пожалуйста!

Схватила с удобного нарядного прилавка какие-то уже упакованные покупки семьи и стала лихорадочно пихать в стариковские руки пакеты и свертки в пергаментной бумаге и сосиски гирляндами.

— Возьмите! Пожалуйста! Вот это! И еще вот это!

Пакеты и свертки в пергаментной бумаге падали из трясущихся пальцев на плиточный пестрый пол. Продавщица, милая девушка, приоткрыла от неожиданности маленький рот. Из подсобки появился Юра. Задумчиво почесывал нос.

— Ну, дорогая моя, остались мы с тобой безо всякой еды…

— Зато с чистой совестью, — горячо и совершенно невпопад возразила Луиза, родственница чекистов, рассыпая светлые кудри по обнаженным покатым плечам.

— Д-да, — немного удивился Пека, — что верно, то верно…

В дверь громко постучали. И позвонили. И еще несколько раз.

— Кто бы это мог быть? — удивился Пека, приподнимаясь на локте. — Павел вроде как в Орджоникидзе отправимшись? Сам его в аэропорт отвозил.

— Не знаю, — легкомысленно ответила Луиза, смешно поведя очень коротким и очень прямым носом. — А-а-а, поняла, поняла, это тетенька-техник от электричества. Или дяденька-техник. Мы задолжали пару десятков рублей… что ли…

— О господи, — проворчал Пека, — я же давал деньги… Почему твой болван даже заплатить вовремя не может? Чем таким занят? Просто государственный человек…

— Только чего это они по вечерам шастают, техники? Совсем уже с ума посходили, — Луиза раздраженно заматывалась в халат, голубенький стеганый халатец из ядовитого полиэстра, производства ГДР, — уроды…

— Глупышка моя, — Пека потрепал дочь по румяной щеке, — не переживай. Пойду, разберусь…

От очередного сильного удара содрогнулся и треснул косяк, собачка замка, жалобно кляцнув, вырвалась на свободу. Дверь с шумом распахнулась.

Павел не был в Орджоникидзе.

Циркулярная пила в его руках была очень, очень неуместна.

МЕТКИ: СЕЙЧАС, ТЫ

…Клаус возвращается вечером, и всегда раньше тебя, он подходит ко мне сзади, отбирает серебристо поблескивающую оптическую мышь, рывком ставит на ноги, его крепкие руки, поросшие негустыми светлыми волосками, хозяйски оглаживают мою довольно большую грудь с уже набрякшими сосками, его колено в наглаженных брюках костюма от Эрменеджильдо Зенья проникает между моих бедер, и, когда он сделает следующий шаг по направлению к кровати (Клаус страшно традиционен) — на брюках завлажнеет пятно.