— Они могут назначить хоть сто адвокатов. Я только знаю, что Кип — мой брат. Вы видели, что они с ним сделали.

— Мы слышали версию мальчика. Мы еще не слышали, что скажут об этом ваши дядя с тетей.

— Вы считаете, что Кип лжет?

— Я только хочу сказать, что мальчик может сказать все что угодно, чтобы остаться с сестрой, чья жизнь кажется ему такой роскошной.

— Кипа не роскошь привлекает. Я единственная могу дать ему любовь и защиту, в которых он нуждается. И я не собираюсь снова отпускать его.

— Суд позаботится…

— Прекратите. — Она прижала ладони к ушам и в отчаянии отвернулась. — Перестаньте убеждать меня, что о нас позаботятся другие. Всю жизнь я это слышала. Но я знаю правду: только мы сами можем позаботиться о себе.

Мэтт видел, что долгие часы напряжения начали сказываться. И Александра, и ее брат были на грани истерики.

— Почему Кип не может переночевать здесь, детектив Поттс? — спросил он.

— Потому что у меня приказ. — Полицейский крепко взял мальчика за руку и повел его к двери.

Алекс старалась не заплакать на глазах у младшего брата. Ей необходимо было быть сильной за них обоих.

— Что с ним будет?

— Его показания рассмотрят, и судья назначит слушание, чтобы определить, что для мальчика лучше.

— Где он будет сегодня спать? — спросила Алекс сквозь слезы.

— В приюте для подростков. Социальный служащий свяжется с вами завтра, мисс Кордей, и даст всю необходимую информацию.

Когда детектив с Кипом вышли из комнаты, Алекс оперлась на руку Мэтта, чтобы не упасть. Ее сердце колотилось так, словно она только что взбежала по лестнице, а в ушах звенело. Мэтт обнял ее и прижал к себе. Он чувствовал, как ее бьет дрожь, как она старается сдержать готовые прорваться рыдания.

— Пойдем, Алекс. Я хочу, чтобы ты поспала.

Она подняла на него глаза:

— Как я могу спать, когда Кипа только что увели?

— Сделай это ради Кипа, — говорил Мэтт, ведя ее в спальню. — Тебе надо поспать, чтобы ты смогла утром ясно соображать.

— Ох, Мэтт. Мне кажется, я не смогу вынести новой разлуки с ним. После всего, что он пережил, как они могут быть такими жестокими и отнять его у меня?

— Они его не отнимут, Александра, — пообещал Мэтт и поцеловал ее. — Я обещаю тебе, не отнимут. Мы будем бороться. И победим.

Мы. Она цеплялась за это успокоительное слово. Мэтт здесь, с ней. И он только что дал ей обещание. У нее вырвался долгий, медленный вздох, затем она опустилась на край кровати.

— Как мы будем бороться?

— В суде. — Мэтт поднял край одеяла и помог ей лечь.

— Но я подписала документ…

— Который тебя заставили подписать обманом, — мрачно возразил он. Устало потер затылок и подошел к окну. Ее довели до крайности. Теперь ей пора начать сражаться.

Он поднял телефонную трубку.

— Кому ты звонишь, Мэтт?

— Другу. Пора попросить кое-кого об одолжении.

Притихшая толпа в зале суда напряженно ловила каждое слово во время допроса Алекс.

— Вы хотите, чтобы суд поверил, что вы подписали этот документ, не читая?

— Дядя намеренно дал мне понять, что обе бумаги — это два экземпляра одного и того же документа, назначающего его исполнителем завещания бабушки. У меня не было причин думать, что он лжет.

— Почему вы так долго ждали, прежде чем выразить желание стать опекуном вашего брата?

— Дядя сказал мне, что мне должен исполниться двадцать один год, чтобы получить опекунство. Если бы я знала, что по закону этот возраст должен быть всего восемнадцать лет…

— Вы никогда не сомневались в словах дяди?

— В то время я не думала, что должна в них сомневаться.

— Итак, вы считали вашего дядю разумным человеком, с добрыми намерениями?

— Сначала — да.

— Ваш ответ — «да», мисс Кордей?

Алекс ответила утвердительно.

— Возможно ли, мисс Кордей, что вы считали удобным не принимать во внимание нужды одиннадцатилетнего ребенка, пока делали собственную карьеру?

— Это неправда. Я хотела, чтобы Кип жил со мной. Но тогда я не могла его обеспечить или послать в школу…

— Тогда? Может быть, вы сможете помочь суду получить представление о своей нынешней жизни. Скажите, мисс Кордей, вы когда-нибудь проводите на одном месте больше одной или двух недель?

Алекс глотнула, стараясь сосредоточиться. Ее внимание привлек Кип, сидящий между социальным работником и адвокатом, назначенным судом. Она не видела его, и ей не разрешали навещать его с тех пор, как его увели из ее номера. Его обследовала целая толпа психиатров, психологов и педиатров, которые дали показания о том, что мальчик становится то угрюмым, то ранимым, то застенчивым, то отрешенным, то дружелюбным, то мрачным. Каждый называл противоречивые причины его поведения, но никто не хотел возлагать вину на его нынешних опекунов.

Она встретила упорный, немигающий взгляд Кипа и попыталась улыбнуться, но слишком нервничала. Алекс снова перевела взгляд на адвоката:

— Я провожу на одном месте столько времени, сколько требует контракт. Это может быть неделя, это может быть месяц и больше.

Она обвела взглядом море лиц. Джейсон Тремонт, выпускник юридического колледжа Гарвардского университета и старый друг Мэтта был нанят, чтобы представлять ее интересы. Он требовал закрытого процесса, поскольку дело касалось подростка. Но так как его требование не удовлетворили, зал суда был переполнен журналистами и любопытными до отказа.

Винс и Бернис вместе с их лос-анджелесским адвокатом, казалось, рады вниманию публики. Винс старательно улыбался и махал рукой друзьям и соседям, когда судья заняла свое место и призвала публику соблюдать порядок. Теперь он откинулся назад, сложив руки на животе, а его адвокат продолжал допрашивать Алекс.

— Но у вас нет места, которое вы называете своим домом, мисс Кордей?

Ее обидел этот вопрос. Она понимала, что пытается сделать адвокат дяди: он старался доказать судье, что она не может создать дом для брата.

— Наш дом, тот дом, где мы с Кипом жили вместе с Нанной — нашей бабушкой…

— Избавьте нас от излишних подробностей, мисс Кордей. Просто отвечайте — да или нет. У вас есть место, которое вы называете своим домом?

Она опустила глаза.

— Нет.

Мэтт сидел в первом ряду, рядом с Бадди и другими музыкантами группы. Он не отрывал взгляда от Алекс, пытаясь влить в нее силу и заставить сохранять спокойствие. Он отдал бы все, чтобы оградить ее от этого, но все, что он мог, — это быть здесь, в суде Южной Дакоты, чтобы проявить свою любовь и оказать ей поддержку.

Он доверился Джейсону Тремонту. Джейсон был сильным адвокатом, очень сильным. Если кто-то и мог убедить судью принять решение в пользу Алекс, то только он.

— Не скажете ли суду, мисс Кордей, в котором часу вы обычно приходите домой после выступления?

— Обычно около полуночи.

— После концерта вы сразу же идете спать?

— Нет. Не сразу.

— Что вы обычно делаете после шоу?

— Ем. — Она улыбнулась, начиная расслабляться. — Я всегда слишком нервничаю перед выступлением, поэтому всегда голодна после пары часов, проведенных на сцене.

— Значит, едите. Это ваш ужин?

— Да.

— Итак, вы ужинаете около часа или двух ночи?

— Да.

— А что потом?

Она казалась озадаченной.

— Потом ложусь спать.

— Одна, мисс Кордей?

Глаза Алекс прищурились. Ей следовало знать, к чему он клонит.

— Я живу одна.

— Я не спросил у вас, живете ли вы одна, мисс Кордей. Я спросил, ложитесь ли вы спать одна.

Зал отчетливо ахнул. Алекс взглянула на судью, которая, в свою очередь, пристально посмотрела на адвоката.

— К чему этот вопрос, господин адвокат? — спросила она.

— Мисс Кордей — артистка. Ее образ жизни должен быть рассмотрен, если ей предстоит взять на себя заботу и ответственность за малолетнего подопечного.

Судья кивнула.

— Насколько я понимаю, мисс Кордей, с вами путешествуют шесть музыкантов вашей группы, все мужского пола.