— Милосердия? — Луи расхохотался. — Не хотелось бы снова увидеть вас в гневе, миледи.

— Пойдемте, дети, — сказала Одри, покраснев от гнева. — Сейчас не время для этого разговора.

У Фионы закружилась голова. Ее мать. Прямо перед ней. Девочке так хотелось броситься к ней и крикнуть: «Как же это все несправедливо!»

Фиона прижалась плечом к Элиоту. Пусть она не всегда радовалась, что брат рядом — он ее то и дело раздражал, попадая в разные переделки, — но она хотя бы знала, кто он такой. И за всю жизнь он ей ни разу не солгал.

Фиона посмотрела на него, а Элиот — на нее. Он кивнул. Значит, чувства и мысли у них были одинаковыми.

Фиона повернулась лицом к матери. Город вокруг них пылал, но они не желали уходить, пока не добьются ответов.

— Для этого разговора никогда не находится подходящего времени. Отвечай. Немедленно.

— Юная леди, это звучит почти как угроза, — подняла тонкие брови Одри.

— Почти? — прошептала Фиона. — Скажу точнее: это и была угроза. Еще один приказ, еще одна ложь — и мы сейчас же уйдем отсюда вместе с нашим отцом. Он, по крайней мере, готов с нами разговаривать.

— Прекрасный ультиматум, моя дорогая, — захлопал в ладони Луи. — И даже с примесью иронии. Блестяще!

Несколько секунд Одри стояла неподвижно, молча размышляя.

— Хорошо, Фиона, — наконец произнесла она. — Ты получишь правду. Всю правду. — Она опустила глаза, не в силах выдержать пристальный взгляд дочери. — Я отсекла свою материнскую привязанность, — прошептала она. — Все чувства… Я вынуждена была так поступить. Введение домашних правил, требование дисциплины — ни одна мать не стала бы требовать такого от своих детей. Когда-то я вас так сильно любила, что ни в чем бы вам не отказала.

Бессчетное число раз, думала Фиона, ей мучительно хотелось материнской любви — а вместо этого были правила, обязанности, уроки истории. Слезы залили глаза девочки, и она увидела перед собой десятерых Одри.

— Если бы я не сделала этого, — продолжала Одри, — если бы вы узнали о своем происхождении, если бы раньше открылись ваши таланты, вас бы непременно нашли. Но тогда вы не были бы готовы к встрече с представителями обоих семейств. Выдать себя за вашу бабушку, внушить вам, что ваши родители погибли, — это был единственный способ держать вас в изоляции… сохранить вам жизнь.

С точки зрения логики это имело смысл. Но жить рядом с эмоционально далекой бабушкой вместо любящей матери, на положении отшельников… Фиона и Элиот научились полагаться друг на друга, а не на любящего родителя. Но возможно, именно это и помогло им выстоять против членов семейств бессмертных и инферналов.

Но все же Фиона не могла найти в своем сердце прощения.

— Вы должны дать ей еще один шанс, — прошептал Луи. — Мы все совершаем ужасные поступки, потому что думаем, что так будет лучше. — Он посмотрел на Одри. — Даже теперь я не могу ненавидеть тебя, дорогая.

Одри с трудом сдерживала владеющие ею чувства.

— Еще один шанс? — прошептала Фиона.

Как она могла простить свою мать, когда чувствовала только холодную тоску и кипящую ярость? Элиот прикоснулся к ее руке.

— Все закончилось. Все проверки, все испытания. Оба семейства, — добавил он, бросив взгляд на Луи, — себя показали. Мы можем все начать сначала.

Фиона вспомнила слова Си в ту ночь в больнице: Одри тоже что-то отсекла внутри себя и пошла на большую жертву ради нее и Элиота. Она отсекла любовь к собственным детям? Что же осталось? Только материнский долг? Фиона не могла представить, каково это. Акт высшей любви? Или извращенное проявление слабости? Или и то и другое?

— Ладно, — шепнула Фиона, глядя на Одри, и перевела взгляд на Луи. — Все кончено. Мы с Элиотом не позволим, чтобы за нас сражались, как за призы. Мы выдержали три испытания, назначенные бессмертными, — я уж не знаю, что там для нас задумывало другое семейство, но это мы тоже выдержали. И мы заслужили право, чтобы к нам относились пусть не как к бессмертным или инферналам, но как ко взрослым.

Элиот встал ближе к сестре, чтобы показать родителям, что они с Фионой заодно.

Несколько секунд Одри и Луи молчали.

— Восхитительно, — наконец выдохнул Луи. — Настоящий дух мятежа. Я горжусь тем, что вы мои сын и дочь.

Фиона не смогла понять, всерьез он это говорит или с насмешкой. Но что было на уме у Луи, не имело никакого значения. Они с Элиотом чувствовали, что так и должно быть.

— Конечно, — проговорила Одри. — Как вы скажете, так и будет.

— И насчет правил тоже, — сказал Элиот. — Следует изменить список.

Одри поджала губы. Это требование ей явно не понравилось, но она все же кивнула.

Только теперь Фиона поняла, что все действительно закончилось. Завершилась одна жизнь и началась другая. Она не знала, будет ли эта новая жизнь лучше, но, по крайней мере, они теперь могли сами диктовать условия.

— Пойдем, — сказала Фиона брату.

— Да-да, идите, — кивнул Луи. — Но куда? Мое предложение остается в силе. Вы сможете познакомиться со многими новыми родственниками. — Ну… — он ткнул пальцем в обезглавленный труп Вельзевула, — он не считается.

— Я не думаю… — начала Фиона.

— Есть разные миры, — продолжал Луи, — есть новые страны, которые вы никогда не видели и даже не можете себе представить. Вы сможете путешествовать по ним, завоевать их и сделать своими.

— Мы не говорим «нет», — сказал Элиот отцу. — Просто мы пока еще не готовы принять твое предложение. Должно пройти какое-то время, чтобы мы поняли, кто мы такие, где наше место в этом мире. Только тогда мы сможем встретиться с твоими родственниками.

— Понимаю, — со вздохом произнес Луи. — Очень мудро. Но я всегда к вашим услугам. Просто позовите меня, и я приду.

Он шагнул в тень, отбрасываемую одним из полуразрушенных зданий, повернулся и поклонился Одри.

— Миледи, примите мои глубочайшие сожаления в том, что все получилось так, а не иначе.

— Если я тебя еще раз увижу, — скрипнула зубами Одри, — если я хотя бы услышу о том, что тебя видели рядом с Элиотом и Фионой, — я разыщу тебя, Луи, и на этот раз лишу тебя не только твоей силы.

— С нетерпением жду этой встречи, — рассмеялся Луи. — Я ведь уже говорил, как я восхищаюсь тобой и как сильно люблю тебя?

С этими словами он снова отвесил Одри поклон и отступил еще на несколько шагов в тень. И хотя ширина этой тени была всего несколько десятков сантиметров, он скрылся из виду. Отец Фионы и Элиота — Луи Пайпер, Люцифер, Князь тьмы — исчез.

— Прощай, отец, — прошептала Фиона. Она вдруг почувствовала, что будет скучать по нему — наверное.

А в следующую минуту Одри с детьми вышли на Мидуэй-авеню.

Элиот подбежал к своей скрипке, вытащил ее из водосточной канавы и прижал к груди.

Одри недовольно сдвинула брови, посмотрев на инструмент, опутанный порванными струнами, но ничего не сказала.

Город Дель-Сомбра погибал — все дома были разрушены или охвачены пламенем. На окраине еще мигали огни, валил пар, но центр города никто даже не пытался спасти.

По улице мчался джип. Другие машины шарахались в стороны, уступая ему дорогу. Джип остановился. Из него вышел Роберт и открыл дверцу для Фионы.

— Поехали, — сказала Одри.

Фиона в последний раз оглянулась на город, в котором прожила всю жизнь. Пиццерия Ринго, «Розовый кролик»… и дальше, впереди, в конце улицы, — горящий Дубовый дом. Все три этажа были охвачены огнем и дымом.

Все ее книги. Все ее вещи. Все, что было ее прежней жизнью, — все пропало.

— Поехали — куда? — спросил Элиот.

— Отсюда. — Одри бережно положила руки на плечи Фионы. — Это место сыграло свою роль. Больше оно нам не нужно.

Фиона села в джип.

Она не знала, куда они отправятся, какая судьба их ожидает, но, по крайней мере, рядом с ней будет Элиот, а еще — мать, а еще — неведомо где — Луи.

Какими бы странными, опасными, неловкими и неумелыми все они порой ни были, для нее они были и навсегда останутся семьей.