Волшебница, порядком оторопевшая от обилия вываленной на нее информации, несколько раз хмыкнула. Дескать — да, хм-хм, понимаю; на вашу долю — хм-хм, выпали тяжкие, хм-хм, испытания… А вот правильно ли говорил мне мэтр Карвинтий, что вы, уважаемая госпожа Ханна, — не сочтите за оскорбление, имеете честь быть ведьмой?

— Я? — уточнила Ханна. — Да ни в жисть!

— Тетя Ханя, — подал голос Карвинтий. — Вы не волнуйтесь: и мы сейчас не в Кавладоре, и мэтресса Вайли сама понимает толк в черной магии… Так что рассказывайте, как есть.

Ханна посмотрела, печально вздохнула и рассказала.

Оказывается, в их деревне от ведьм — просто продыху не было. В каждом поколении хоть одна девчонка да и имела особый талант — сглазить кого-нибудь, излечить увечного рыцаря, а потом ускакать с ним на белом коне замуж… А, нет, это из другой сказки. Короче, в их деревне ведьмы были всегда. Потому как оно, в смысле ведовство, в деревне завсегда сгодится — мужика приструнить, детишек сказочкой потешить, или курицу у браконьеров отобрать… И Ханне выпала честь быть соседкой самой сильной исподвысковочковской ведьмы. Старушка, умирая от зимней чахотки, передала все свои тайны, все знания, все колдовские рецепты милой и послушной соседушке, и вот, Ханна теперича тоже почти ведьма. Почти — потому как "академиёв не приканчивала", но ученее племянника, чтоб ему…

Рассказ был ярким, эмоциональным, изобиловал ненужными подробностями (в частности, Ханна в лицах пересказала отчаянное сражение старушки-ведьмы с медведем, который вылакал весь липовый мед, которым та собиралась лечиться от простуды) и поверг мэтрессу Вайли в ступор. Она даже подумала, а не переборщила ли с травяным отваром — потому как не чувствовала в деревенской выскочке магии ни на ломаный грошик… А может, это обман чувств? — решила некромантка, и попыталась выведать профессиональные секреты другим способом.

— Карвинтий рассказывал, что вам особенно удаются проклятия, — проворковала волшебница, подкладывая Любомарте еще сладких пирожков — девица ела за троих энбу…

— Энто могем, если надоть, — искренне обрадовалась Ханна. Достала из растрепанной кики шпильку, поковырялась в гнилом зубе, поцокала и предложила: — Кого вам надоть проклясть?

— Ну, как бы сказать, — с сомнением произнесла Вайли. Вид у путешественниц был не самым располагающим: Любомарта в грязном когда-то розовом сарафане, с жуткими зелеными бусами на шее нуждалась всего лишь в бане и хорошей стирке, но вот ее матушка… Эта песья лезущая клоками шуба, эта согнутая спина, маленькое сморщенное личико, угодливая улыбочка… Тьфу, и это— попробует проклясть Мориарти? — Знаете ли, я, вообще-то, предпочитаю сама… Чтоб, значит, не было лишних жертв, — не слишком понятно возразила Вайли.

— Не будет, — уверенности Ханны способствовали пять чашек особого чая, составленного из самых употребительных трав Восьмого Позвонка. — Я и того беглеца подзаборного, который Любушку мою бросил, в девках страдать оставил, прокляла, и кралю, которая Карвишу послала на все четыре стороны…

— Вы это о ком? — уточнила Вайли. Кажется, чай подействовал на гостей как-то не так: и мэтр Карвинтий засмущался, как красна девица, и Любомарта — наоборот, набычилась, как бывалый рубака…

— О мэтрессе Далии, — хихикая, ответил алхимик. — Она на меня спустила свою гномку! Из-за нее за мной охотился зомби!..

— И что? — спросила волшебница.

— Я ее и прокляла. Как пожоле… по-ло-же-но, — созналась Ханна. — Слепила восковую куклу, в нее, значит, лоскут с ее одежи, иголку поглыбже воткнула и говорю: чтоб тебя поманила в неизвестные дали петляющая дорога! Чтоб воры залезли в твой сундук! И чтоб тебе не было спасения от любви!

— Потому как от любви, кроме встречи с козлами, — пробасила, уточняя, Любомарта, — ничего хорошего не случается.

"Странное проклятие", — подумала Вайли.

Позже — когда день шестнадцатый благополучно передал полномочия своему семнадцатому собрату, мэтресса Вайли, ощущающая изрядный прилив вдохновения после шестикратно превышенной дозы отвара листьев липы обыкновенной, Тьялтидосы, лепестков подсолнечника, ягод тиса, мелко нарубленных шипов терновника, свежих мухоморов, сыроежек, девясила, корневища лютика весеннего, цветков мандрагоры и лапчатки драконообразной, все-таки решила испробовать проклятие по методу Ханны.

Она слепила фигурку из черного воска, вложила в нее волосок, подобранный с книги, которую Мориарти читал последние дни; чтоб подействовало наверняка — положила фигурку в чашу, наполненную кровью морской черепахи, пронзила серебряным кинжалом и торжественно изрекла:

— И не будет тебе спасения от любви!

Пронзенная фигурка как плавала, так и продолжила плавать.

— Надо добавить паучьего яду, — решила Вайли.

Добавила.

— Чего-нибудь сладенького.

Добавила сгущенный кленовый сироп, финиковую косточку и горсть изюма.

Фигурка плавала.

— И какой-нибудь мертвый компонент.

Сбегала, принесла черепок тушканчика.

Не подействовало.

— Может, всё следует сжечь? — поразмыслила некромантка.

Не получилось.

— Что ж, попробуем другое Начало… Может быть, Земля?

Мэтресса пробежалась до конца лагеря, вылила содержимое чаши в вырытую услужливым энбу ямку.

Посидела. Подождала.

Ждала, ждала, ждала, пока не заалел рассвет.

Ничего не происходило.

Плюнула, пристукнула посохом со скорпионом по мокрой глине и сказала себе, что больше никогда в жизни не будет слушаться ведьм.

Дом мэтра Вига и прилегающая таверна "Песчаный Кот"

Возможно, правы те маги, которые утверждают, что всё, происходящее в мире — есть проявление Музыки Сфер, где каждое событие связано со всеми последствиями, какой бы странной, незначительной и умозрительной ни казалась эта связь. Возможно, правы те, кто утверждает, что Вселенная живет по закону космического свинства, и здесь случается только то, чего ожидать нельзя и прогнозировать не получается. А возможно… правы и те и другие.

В любом случае, если бы мэтресса Вайли осталась ночевать в своем шатре, очень даже могло случится так, что некоторые события развивались бы совершенно в другом направлении.

Но увы, все произошло именно так.

Точкой притяжения для трех совершенно незнакомых между собой мужчин стала походная таверна "Песчаный Кот" и абсолютно естественное в половине первого ночи желание выпить чего-нибудь крепкого.

В час воров, вампиров и оборотней мэтр Карвинтий, изгнанный из собственной палатки теткой и кузиной, не смог заснуть — ворочаясь на тоненькой подстилке между болотцем ташунов и клеткой с хорьками, он размышлял о несправедливости жизни. Почему он, такой умный, образованный, интеллигентный, поддается на уговоры полуграмотной Любомарты? Та только нахмурилась, а он уже отдал им палатку. Слышите рокочущий гром и посвистывание? Вот, они уже спят… А тут, знаете ли, ташуны затеяли возню в болоте… Как прикажете засыпать, зная о неразборчивости и непривередливости сих представителей магической фауны в вопросах пропитания?

Карвинтий встал и отправился спасаться от бессонницы старым дедовским способом.

В таверне, по ночному времени, уже не было так шумно как два-три часа назад. Часть посетителей спала, уткнувшись носами, мордами и клювами в столешницы. Часть продолжала затянувшееся веселье — и Карвинтий сразу стал подыскивать столик поспокойнее. Он нашелся — в самом углу накрытого тентом дворика, практически рядом с домом того единственного на всю Пустыню хитреца, который додумался обзавестись недвижимостью на время гонок Покровителя Года.

За столиком уже сидел молодой человек лет двадцати семи — тридцати, немного сальный, немного самоуверенный, одетый по моде герцогства Пелаверино. Он неторопливо потягивал вино из глиняной кружки, да время от времени подбрасывал своей собаке косточки. Холеная, с длинной черной шерстью борзая при виде Карвинтия всего лишь подняла морду и чуть заметно вильнула хвостом; вследствие чего была оценена алхимиком как воспитанная и заслуживающая доверия.