— Стоп! Пусть говорит кто-нибудь один. После паузы заговорил Ласвэ из Гертвира:

— Госпожа, Руттул завещал правление тебе, а правит Малтэр.

— Ну и что? — отозвалась Карми. — Разве на него есть жалобы?

Ласвэ вывалил все обвинения против Малтэра: он заключил с майярцами позорный, кабальный договор и точно придерживается его, разоряя Сургару безбожными поборами. Тавин разграблен и наполовину разрушен, а Малтэр требует еще и еще, отстаивая интересы майярцев. Да и сам он майярец. Хоть и незаконный, но сын бывшего принца Марутту, родич всех этих высокорожденных правителей Майяра.

Малтэр бледнел, выслушивая обвинения. Они были и верными, и несправедливыми одновременно. Он не мог позволить себе нарушить заключенный договор ни в единой букве. Майярские гарнизоны были сильны и тотчас же привели бы его к послушанию — и все зимние ухищрения Малтэра сошли бы на нет. Рано нарушать договор — еще не высохли чернила, которыми он подписан, и нет в Сургаре силы, которая могла бы это сделать, и нет человека, который бы направил эту силу. Малтэр отчетливо понимал, что этим человеком ему не стать, потому что авторитет его в Тавине стремительно падает, и можно уже даже ожидать расправы. Правда, до появления в Тавине Карми (да, именно Карми, пусть хэйми называет себя как хочет, ведь эта девушка уже явно не принцесса и принцессой не будет), так вот, до появления Карми тавинцы держали при себе свои мысли. Теперь же, когда обвинения были выдвинуты, все зависело от того, как поведет себя хэйми. Если она найдет недовольство тавинцев справедливым, а действия Малтэра — преступными, до следующего утра Малтэр, пожалуй, не доживет.

И Малтэр взмолился мысленно: «О ангел-хэйо, помоги, ведь не для выгоды своей все делал, а для пользы сургарской».

Карми выслушала обвинения не перебивая. Потом, когда Ласвэ завершил речь, она сказала жестко:

— Не понимаю, господа, чем вы недовольны. Майяр обошелся с вами на редкость мягко. — Она жестом оборвала ропот тавинцев. — Разве вас повесили, как это полагается делать с мятежниками? Вас никто пальцем не тронул. Вспомнили о гордости сургарской? А не поздно ли, господа? Где была ваша гордость прошлой осенью? Когда надо было драться на Вэнгэ, вы спасали от наводнения свои сундуки с добром! Вольность тавинская и свобода… Вольно вам было не слушать Руттула? Так что вы сейчас вспоминаете о свободе, господа? Нет в Тавине мужчин, нет и не было! Стыдно мне даже имя произносить тавинское! Разве люди в Тавине живут? Нет, бараны безмозглые! Люди достойные все погибли в Воротах Сургары, а лучше б вам умереть, а им остаться. Когда надо было драться, вы добро свое берегли, а теперь, когда и свободу потеряли, и добро не уберегли, размахиваете кулаками и кричите о предательстве. Хорошо же кулаками махать после драки! И кричать о предательстве тем, кто и сам предавал! Уходите прочь, господа! Лучше быть нищей, чем править в Тавине!

Так говорила Ур-Руттул, которая теперь называла себя Карми, и, слушая эти горькие слова, буяны притихли. Она была права — тавинцы взялись за оружие, когда враг подходил к городу, а Руттул требовал этого уже тогда, когда о майярцах и слышно не было, — требовал усилить приморские гарнизоны, чтобы не допустить высадки.

— Уходите, — повторила Карми устало, и пристыженные тавинцы подались к дверям. Теперь вперед выступил Архас, все предки которого были сургарцами.

— Госпожа моя, — сказал он, — сейчас мы уйдем. Но позволь нам еще немного занять твое внимание.

— Говори, — отозвалась Карми.

— Сегодня перед рассветом, когда мы узнали о твоем возвращении, госпожа, мы гадали — и странным получилось наше гадание. Помоги нам, прошу.

Карми ожидала.

— Дощечки сказали нам, что правителем будет мужчина.

— Разумеется, — подтвердила Карми. — Мой наместник — Малтэр, я не собираюсь его смещать.

— Имя твое легло в Третий Круг — и не просто легло, а пересекло пополам Линию Власти. И в Звездном Кругу твоими оказались Одинокая Звезда, Северная Стрела и Соляной Тракт. Значит ли это, что ты слагаешь с себя власть и уходишь в монахини?

— Нет, — проговорил Малтэр, и все взгляды обратились к нему. — Скажи им, госпожа… Скажи…

Карми взвесила все обстоятельства. Да, пожалуй, момент подходящий. Именно сейчас стоило обозначить свое место в мире поднебесном; именно сейчас, чтобы придать особую значимость гневной речи Ур-Руттул. Итак, решено. И пути назад уже не будет.

— Недавно мне гадал миттауский монах, — негромко сказала Карми в хрупкой тишине. Она повторила изречение из священной книги, и громко ахнул Малтэр, услышав имя Тио Данови Кола. Он, знакомый с миттаускими божествами, понял все так, как никогда не поняла бы это Карми.

— Тио Данови Кола, — повторил он. — Третий Круг, Северная Стрела.

Карми, по его реакции понявшая пока только то, что случайности складываются в какую-то невероятную картину, продолжала:

— Я не буду править, ибо зовет меня далекий путь, но одиночество мое будет не одиночеством монахини, а одиночеством хэйми. — Слово было сказано. Тавинцы попятились и, кланяясь, стали поспешно выходить, толпясь в дверях. Следом, повинуясь знаку Малтэра, вышли и солдаты.

— Госпожа моя, — сказал Малтэр, когда они остались вдвоем, — ты сама еще не понимаешь, что сказала.

— Похоже, это так, — отозвалась Карми. — Что ты ахал, как барышня? Что я особенного наговорила?

— Теперь я знаю, кто твой хэйо, — осторожно сказал Малтэр.

— И кто же? — поинтересовалась Карми, — Скажи, а то я не догадываюсь.

— Я не сумасшедший, чтобы звать хэйо, когда разговариваю с хэйми, — ответил Малтэр. — Подумай сама, что общего у Северной Стрелы с Третьим Кругом? Какой небожитель?

— Третий ангел, — медленно произнесла Карми. — Ангел Судьбы.

— И миттауское пророчество…

— Хорошая шуточка получилась, — усмехнулась Карми. — Ничего, это даже лучше. Лучше иметь в хэйо ангела, чем безвестного демона.

Малтэр смотрел во все глаза: Карми говорила так, будто могла выбирать между разными хэйо.

«Святые небеса, — вздохнул Малтэр. — Вот еще задачка… Почему она открыла имя своего хэйо? Ведь это означает, что хэйо становится беззащитным перед заклятием! Ох, темны дела хэйо…»

— Ладно, — сказала Карми, налюбовавшись на растерянное лицо Малтэра. — Есть еще одно дело, которым стоит заняться. Скажи-ка, Малтэр, что принадлежит мне в Сургаре?

— Принадлежит?

— Ну да, — подтвердила Карми. — Что мне принадлежит помимо княжеского правления?

Теперь Малтэр понял, что надо давать отчет.

— Прошу в кабинет, госпожа моя.

Карми вошла в бывший кабинет Руттула и с любопытством огляделась.

— Все переменил… — заметила она. — Мебель-то зачем было перетаскивать? А в моих покоях все по-прежнему, — отозвалась Карми.

— А кто тронет вещи хэйми? — вопросом ответил

Малтэр.

— Вот как? — отметила Карми. — Ладно, продолжай. Малтэр разложил перед ней вощеные таблички с записями, касающимися ее имущества.

— Полный отчет я собирался сделать к концу года, госпожа, — сказал Малтэр. Он держался уверенно, но Карми, вслушавшись в его голос, учуяла какие-то странные интонации, как будто Малтэр чувствовал себя виноватым, но не собирался в этом признаваться.

Карми, разобравшись в денежных счетах, нашла объяснение этой виноватости: Малтэр вовсю использовал ее состояние (поместье в Савитри, долю в каперских экспедициях и в фарфоровой мастерской), использовал, как полагал Малтэр, исключительно для того, чтобы сохранить свое положение наместника. Дань майярцам была на треть уплачена ее деньгами и на восьмую — деньгами Малтэра: Малтэр не рискнул давить на тавинских горожан, опасаясь бунта. В результате сургарская принцесса оказалась на грани разорения, но Малтэр надеялся, что неопытная девушка этого не заметит. Однако он не знал, с кем связался.

— Ты хороший управляющий, — заявила Карми, изучив счета, и Малтэр насторожился, заподозрив усмешку. Но Карми была серьезной. — Я сама, пожалуй, не сделала бы лучше. Деньги мне не нужны, сам понимаешь — двор я держать не собираюсь. Для меня важнее, чтобы Сургара быстрее вернулась к своему величию. Поэтому мне нравится все, что ты сделал, но… все-таки у меня есть замечания…