Конечно, Стенхе не сомневался, что повесить его — для миттаусцев задача непосильная, но такое положение создавало излишние сложности, а Стенхе этого не хотел. Поручив же Саву покровительству принца Твирани, он мог быть уверен, что с принцессой не случится ничего дурного, разве что какой-либо несчастный случай: но несчастному случаю и хокарэм не помеха.

А Сава, едва отъехав от монастыря, начала изыскивать повод избавиться от горячего гостеприимства миттаусцев. Она нашла его на первом же привале, когда веселые паломники остановились перекусить.

Сава, случайно споткнувшись о трухлявый пень, увидела, как из-под коры выскочил огромный паук. Сава и сообразить ничего не успела: действовала как бог на душу положит, очень быстро, но, как оказалось, верно. Она упала на землю, будто потеряла равновесие, вскрикнула и принялась колотить по мечущемуся пауку подхваченной с земли палкой. Действовала она как будто неуклюже, но не давала пауку прыгнуть на нее и укусить.

Кто-то из подскочивших парней раздавил паука сапогом.

— Что там? — спросили у него.

— Ануури, — ответил парень, разглядывая паука. — Он тебя не укусил, Карой?

— Укусил, — заявила Сава, показывая подходящую царапину на руке. — Кисть судорогой сводит. Это яд, да? — И лицо ее было таким испуганным, что миттаусец поспешил успокоить.

— Ничего, не умрешь, — сказал он. — Только к вечеру рука распухнет и жар, может быть, поднимется. Что делать-то будем? — обернулся он к остальным.

— Надо его к отцу отправить, — предложил Твирани. — Это совсем недалеко, и к тому же монахи противоядие дадут. Лармир, Тивэ, проводите Кароя, а потом нас догоните.

— Не надо, — ответила Сава. — Я дорогу помню. Не беспокойтесь, господа.

— Ну уж нет, Карой, — проговорил Твирани. — Больно ты невезучий. Это надо, в такую пору на ануури наткнуться. Кто тебя знает, в какую еще историю ты попадешь по дороге…

Теперь перед Савой встала другая проблема: как избавиться от провожатых, а не то через пару часов они сдадут ее прямо в отеческие объятия Стенхе. На ее счастье, миттаусцы вовсе не горели желанием сопровождать укушенного пауком майярского подростка, в то время как их приятели развлекаются. Примерно в полулиге от монастыря Саве наконец удалось их убедить, что она не настолько плохо себя чувствует, чтобы вывалиться из седла. «Укушенная» рука, покрасневшая от тайных щипков и массажа, выглядела правдоподобно, но не очень опасно. Миттаусцы решили, что яда попало не так уж и много, и согласились, что Карой может доехать и один. Поэтому они наскоро распрощались и помчались догонять своих друзей. Удачно получилось и то, что Стенхе перед ее отъездом отвлекли. Сава успела подменить и спрятать сверток с арзрауским мечом. Теперь ей предстояло забрать его и отправиться в Сургару. Она опасалась, что Стенхе следит за ней украдкой. Но издали она рассмотрела, как хокарэм степенно беседует с настоятелем, — Стенхе ничего не знал и, надеялась Сава, не узнает на протяжении всей недели Атулитоки.

Неделя форы — это было бы великолепно, но Сава разрешила себе думать только о двух днях — и, как оказалось, не очень ошиблась.

Стенхе узнал о ее побеге на четвертый день Атулитоки.

В монастырь, где Стенхе усердно симулировал радикулит, приехала очередная компания юных паломников, и среди них оказался молодой человек, который несколько дней назад ездил с принцем Твирани.

— Добрый день, сударь! — поздоровался он со Стенхе. — Как здоровье Кароя?

Стенхе замер.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он медленно.

— Ты не узнаешь меня? — юноша снял маску.

— Узнаю, — ответил Стенхе. — Но последний раз я видел Кароя, когда он уезжал с компанией принца Твирани.

— Его в тот же день укусил ануури, и он отправился обратно, — недоуменно рассказал юноша. — Он не доехал? Как же так?

Стенхе, забыв о простреле, вбежал в комнаты. Он распотрошил сверток, в котором, полагал он раньше, находился арзрауский меч.

«Обманула… — понял Стенхе (что тут было не понять?). — Три дня назад. Ничего, до Сургары я ее еще догоню».

Он немало удивил миттаусцев невесть откуда взявшейся прытью, когда мигом собрался, оседлал коня, вихрем вырвался за ворота и погнал коня по дороге к границе. Конь его не выдержал и пал за несколько лиг до Интави; эти лиги Стенхе пробежал — в Миттауре коня чужаку никто не продаст.

Вот когда он понял, что уже старик.

«Глупый старик», — твердил он себе, задыхаясь на бегу. Он был так уверен, что до конца Атулитоки сумеет удержать принцессу, и перед отъездом в Нтангра тайно встретился с Маву и приказал тому быть в Интави, а после праздника уходить караулить на перевал. Теперь же окажется, что Сава минует перевал раньше их.

Но когда он был уже около Интави, Сава опережала его не более чем на день — это он установил, расспросив ирауского купца. Ей приходилось беречь коня, — если Стенхе знал, что Павутро даст ему другого, то Саве на это рассчитывать не приходилось.

Когда до Интави оставалось не больше лига, Стенхе остановился. Город лежал перед ним как на ладони — с крутого склона горы он был виден как с высоты птичьего полета.

Было утро, а если вспомнить, что это утро последнего дня Атулитоки, то и вовсе можно было сказать, что утро было ранним. Жители еще не проснулись после ночного веселья; город был тихим и сонным.

И в городе наверняка был слышен звонкий «хокарэмский» свист Стенхе. Этим свистом он приказывал Маву немедленно выезжать за ворота, имея еще одну лошадь для него.

Слышал ли Маву? Ответного сигнала Стенхе не получил, но к Интави уже не бежал, а пошел быстро.

Когда он уже подходил, из ворот выехал всадник, ведущий за собой оседланную лошадь, заворочал головой, высматривая Стенхе. Тот коротко свистнул, привлекая внимание. — Сбежала? — поинтересовался Маву.

— Сбежала, — устало подтвердил Стенхе и рассказал, как было дело.

— Догоним, — легкомысленно заявил Маву. — Кони у нас свежие, а обогнала она нас не более чем на сутки.

— Ох, — проговорил Стенхе, — не говори «гоп»…

— Ты пока отдыхай, а я еду вперед, — предложил Маву. — Так? Я ее догоняю, задержу и поеду тебе навстречу.

— Да, — согласился Стенхе. — Но если ты ее не догонишь…

— Ну что ж, — рассмеялся Маву, — тогда ты с меня три шкуры спустишь, я уверен.

«Он догонит, — думал Стенхе устало труся на лошади вслед умчавшемуся Маву. — В этой части Миттаура нравы не такие строгие, прохожие не откажутся подсказать, видели ли они подростка-майярца».

Действительно, встречные помогали Маву определить, далеко ли ускакал «его братишка», и он довольно много выиграл у беглянки. Но на развилке Тавинирона, у часовни, монах указал не дорогу в Майяр и далее на перевал Твалли, а на почти непроходимую в это время года тропу к верховьям Ландры.

«Так, — сообразил Маву, — значит, она думает, что Руттул будет у озера Праери. Может быть, может быть…»

Он двинулся по тропе и очень скоро обнаружил, что перед головокружительным ветхим оврингом Сава бросила коня и пошла пешком. Пожалуй, она поступила правильно, избавившись в опасном месте от уставшей лошади, но в этом случае шансы Маву ее догнать повышались. И он наверняка догнал бы ее, если б на обледенелом склоне его лошадь не поскользнулась и не упала с тропы. На его счастье, склон здесь был сравнительно полог; разбиться он не разбился, но в результате падения лишился всех преимуществ перед Савой: лошадь пропорола себе брюхо на остром осколке скалы, и ее пришлось прирезать; сам он был изрядно помят в этом падении, и хотя переломов и вывихов как будто не было, ступать на правую ногу стало больно. Вдобавок довольно много времени он потратил, выбираясь обратно на тропу, так что в долину Праери он добрался, когда совсем стемнело. Савы в долине не было.

Маву настойчиво прислушивался к каждому звуку; в ночной тишине он услышал бы любой шорох, но ничто не тревожило его чуткие уши. Он проковылял к обычному месту стоянки. Здесь стояли шатры, но не понравился их вид хокарэму. Не было в этих шатрах ни единой живой души, заиндевевшие холсты порезаны в клочья, шатровые шесты завалились, кое-где в неглубоком снегу валялись окоченевшие трупы. Маву стер снег с лица одного из мертвых, навзничь лежащего у шатра, и узнал конюха Тарву. Судя по всему, резня произошла уже давно, по крайней мере недели полторы назад.