— Тебе не часто доводилось прислуживать высоким господам, девочка?
— Да, госпожа, — призналась Карми.
— Не стоит смущаться, Сабад, — отозвалась настоятельница. — Главное — уверенность, остальное неважно.
— Тебе просто советовать, ясная госпожа, — проговорила Карми. — А как быть уверенной, когда не знаешь приличий? Я вот даже не знаю, могу ли я уже сесть и выпить вина?
— Полагается сделать реверанс, спросить, не нужно ли еще чего, и только потом, после еще одного реверанса, садиться. А пить ты можешь, только когда я сделаю три глотка. Но сейчас всего этого не надо. Садись, Сабад, и можешь пить — ведь ты не прислуга, а моя гостья.
Карми, изображая смущение, произнесла:
— О, я не смею…
Старая монахиня покровительственно похлопала ее по руке:
— Не стесняйся, девочка моя. Я уверена, мы с тобой хорошо поладим.
Настоятельница завела разговор о Южном Павильоне, где намерена была поселить Карми:
— Боюсь, тебе покажется там скучно, Сабад. Павильон стоит на отшибе, место тихое, а сейчас, зимой, даже угрюмое.
— Я как раз хочу сейчас тишины и одиночества, — сказала Карми. — Не хочу, чтобы меня теребили и расспрашивали. Мне надо многое обдумать, ясная госпожа.
— Зимними ночами там бывает жутко, — проговорила настоятельница. — Но Ваунхо-гори — монастырь не очень просторный, скорее у нас тесно. А в Южном Павильоне жить зимой никто не хочет. Как-то совестно отправлять тебя туда одну, девочка.
— Я не одна, — ответила Карми. — Со мной лайгарка. Вдвоем не так страшно.
Настоятельница подумала, что уединение с дикаркой в качестве компаньонки ее устрашило бы больше одиночества, но ничего не сказала, раз Сабад не видела в том никакой угрозы для себя.
— Кстати, о лайгарке, — вместо этого произнесла она. — Может быть, стоит подумать о том, чтобы обратить ее в истинную веру?
Карми помолчала, обдумывая ответ.
— Госпожа моя, — сказала она, — майярцы отобрали у Джанай Кумет родину, семью, честь, высокое положение… Было бы жестоко отбирать у нее и веру предков.
Настоятельница уловила в словах Карми еще ни разу не прозвучавшую жесткость. Но она уже определила «девушку Сабад» как сильный характер, и лишнее подтверждение этого лишь позабавило ее.
— Что. ж, дитя мое, — молвила она, — может быть, ты права. Но что я тебя задерживаю? Уж стемнело давно, а тебе еще надо устроиться в павильоне… Прости старухе болтливость, детка. Иди, иди, ты, наверное, устала с дороги…
Пока Карми беседовала, Джанай Кумет и две монахини приводили павильон в жилой вид. Сквозь щели в ставне намело снегу; холод в комнатах стоял, казалось, даже больший, чем снаружи.
Монахини выгребли снег из комнаты, где стояла кровать. Лайгарка метелкой из хвойных веток смела сор и начала распаковывать узлы, с которыми приехала Карми. Сначала она положила на доски кровати волосяной тюфяк, сверху бросила пуховую перину, подложив изголовье, потом на перине расстелила нежную меховую простыню и накинула поверх двухслойное одеяло из рыжего лисьего меха.
Монахиня растопила очаг, но теплее в комнате не стало. Жаровню с угольями поставили в ногах кровати. Из кладовки принесли огромный котел, подвесили над очагом и набили его снегом.
Карми подошла к павильону как раз в то время, когда снег в котле растаял. Джанай Кумет, выскочив во двор, нагребала в широкий противень снег, чтобы добавить еще; Карми помогла ей занести противень в комнату.
— Искупаемся сегодня? — спросила Карми. — Уж очень я замерзла!
— Ох, вода еще не скоро нагреется, — с сомнением сказала Джанай Кумет. — И я не думала, что ты, госпожа, тоже захочешь купаться.
— Я разбаловалась в Ралло, — проговорила Карми, подбрасывая в очаг дрова. — В Ралло горячей воды много, ее боги греют. Купайся сколько хочешь — трудов никаких.
— А у нас греть приходится, — вздохнула Джанай Кумет. — Хорошо еще, в нашем доме служанок было много, они воду и таскали.
Пока вода грелась, девушки приготовили ужин и поели; потом наконец Джанай Кумет, приподняв крышку, сказала:
— Ну вот, можно и искупаться.
Она поискала ведра, чтобы перетаскать горячую воду в стоящую рядом высокую лохань, но Карми покачала головой — это делается не так. Она прикрепила к специальному пазу в котле желоб и опустила другой его конец в лохань. Налегая всем телом на рычаг так называемого хорайто-лоту, направила груз, подвешенный к другому концу рычага, прямо в котел. Опускаясь, груз вытеснял воду, и она побежала по желобу.
Джанай Кумет, поняв, в чем дело, принялась помогать. Грузом в хорайто-лоту служил огромный глиняный кувшин, в который насыпали песка, чтобы он не всплывал в котле. Кувшин заполнял вовсе не весь объем котла; когда кувшин лег на дно, в котле оставалось еще около четверти объема воды, но это было уже неважно — остаток воды девушки набрали в ведра.
Ежась от холода, девушки разделись, облились водой, быстро намылили друг друга и еще раз облились водой. Места в лохани хватило обеим; обе прыгнули в воду и замерли, нежась в горячей воде. Из лохани выбираться не хотелось, но вода стыла быстро, и девушки с визгом перебежали на кровать зарываясь в одеяла.
Утро было солнечное, приветливое; оно осветило убогие стены павильона и беспорядок в комнате.
— Какой ужас! — вздохнула Карми. — Хо-олодно, студено.
Ей уже не раз приходилось бывать в северных краях; задерживая дыхание она нырнула в промороженную одежду. Джанай Кумет последовала ее примеру. Поспешно затягивая шнурки платья, она спросила:
— Убирать будем, госпожа?
— Да-а, — пробормотала Карми. — Будем убирать. Тщательно обмели от паутины потолки и стены, устелили пол сухим камышом, для свежего запаха набросали елового лапника. Ставню поправили, оконницу обтянули промасленным полотном взамен того, что изгрызли мыши.
— Ну вот, теперь и жить можно, — с удовлетворением отметила Карми. — А не искупаться ли нам?
Искупаться, впрочем, удалось не сразу. Вода не успела нагреться, а за Карми прибежала вертлявая послушница — госпожа настоятельница звала гостью к себе.
Оказалось, Карми допустила два промаха: во-первых, не была на утренней молитве, во-вторых — не явилась и в трапезную.
— Ох, молодость, — качала головой настоятельница. — Проспала небось, притомившись с дороги?
Карми, скромно потупившись, виновато кивнула.
— Так ты, верно, голодная по сию пору сидишь?
— Мы доели дорожные припасы, госпожа, — ответила Карми.
— Ну дело ли это — всухомятку жить? — укорила настоятельница. Чувствуя к юной гостье истинное расположение, она приняла ее под свою опеку. — Я пришлю тебе девушек прибрать в павильоне…
— Там уже убрано, ясная госпожа. Мы с утра как раз этим занимались, — ответила Карми.
— О! — удивилась старая дама. — Быстра ты, девочка моя. И как тебе новое жилье? Там, конечно, холодно, неуютно…
Карми, сравнивая монастырский павильон с башней в замке Ралло, не видела никакого особенного неуюта. Она горячо заверила, что жилье ей вполне по нраву.
— Особенно хорошо, что можно воду греть, — говорила Карми. — Я без купаний себе жизни не представляю…
Она осеклась.
— Экая ты дикарка, — заметила настоятельница. — Недаром с лайгаркой так спелась.
Карми пожала плечами. Жест был несколько вольным — никто не стал бы вести себя так в присутствии настоятельницы, и та была неприятно удивлена.
— Девочка, где твое почтение? — резко спросила она. Карми опомнилась:
— О боги! Опять я что-то сделала не так.
— Кто тебя воспитывал, девочка моя ? Карми промолчала.
Ох, трудно сдерживать свои привычки. Они то и дело подводили ее — и в то же время все больше вызывали симпатии монахини. Она видела в этих невольных, порой не замечаемых самой Карми, проступках нечто от первобытной непорочности; такие, как она, думала настоятельница, если и грешат, то по неведению и чистота их помыслов остается незамутненной даже среди житейских бурь…
Монастырская жизнь не казалась Карми скучной; пока она привыкала к новому укладу, осматривала все, что было в монастыре достойно внимания, а такого здесь было много: древние иконы, статуи, храмовая утварь. Иные предметы вызывали в памяти разные исторические события: вещи были подарены монастырю великими людьми прошлого или созданы легендарными мастерами, а иные вещи и сами по себе были легендой — они упоминались в старинных священных книгах.
