В прошлый раз Смирол был слишком слаб, чтобы всерьез интересоваться чужеземной техникой. Теперь же он в полном восторге лазил по всем углам, все хотел потрогать.
— Сиди смирно, — прикрикнула Карми. — А то выкину наружу, понял?
Смирол присмирел, но ненадолго. Несколько минут спустя он вздумал продолжить обследование машины, однако Карми сказала:
— Приехали.
Они выбрались из глайдера, и Карми отправила его в тайник кэйвеского озера.
По ночной дороге они пошли к темнеющему вдали Ралло-Орвит.
— Кто идет? — окликнули их у ворот.
Они назвались, а когда подошли ближе, разглядели двух парнишек-коттари — обычную охрану Ралло. В принципе можно было бы вообще никого не ставить на посты — кому же в голову придет нападать на хокарэмов?
— Есть какие-нибудь новости? — спросила Карми.
— Да нет, госпожа, — отозвался один, а второй шмыгнул в караулку и вернулся с факелом.
— Не проводить ли тебя, госпожа? — спросил мальчик.
— Я провожу, — сказал Смирол. Он взял у коттари факел и обернулся к Карми: — Ты где живешь?
По двору они прошли молча; Смирол только удивился, что Карми не протестует, когда ее называют госпожой.
— Так называют меня только коттари, — проговорила она, заметив его вопросительный взгляд. — Логри полагает, что это полезно для дисциплины.
Факел для прогулок по ночному Ралло был данью уважения к высокой пленнице, сами хокарэмы обычно ходили впотьмах.
— Вот здесь я и живу, — указала Карми.
— Ишь ты, — восхитился Смирол. — Дверь навесили… Может, еще и замок приладили?
До сих пор, он знал, в замке Ралло двери были только в кладовых, где распоряжалась Нелама; все прочие проемы, как дверные, так и оконные, были свободны от каких бы то ни было заслонов.
Они поднялись по лестнице.
— Факел вон там, на столбе, укрепи, — показала Карми.
Смирол вставил факел в кольцо, потом огляделся, оценивая обстановку.
— А Стенхе где? — осторожно спросил он.
— А что ему здесь делать? — отозвалась Карми. — У нас был тяжелый разговор, и я дала ему отпускное письмо.
— И… и что он?
— Обиделся смертельно.
— Зачем же ты его обидела?
— Не могла я на него смотреть. Как ни посмотрю, злость берет.
Ей было трудно объяснить, что ее до сих пор приступами посещает ярость, когда приходится вспоминать о падении Сургары.
Она, принцесса Сургарская, в это время развлекалась в Миттауре, и Стенхе, который все знал, даже слова не промолвил об этом. Да еще Маву, которого она оставила охранять Руттула, в это время прохлаждался в Интави. И как же, скажите на милость, после всего этого доверять хокарэмам?
— Да-а, — протянул Смирол. — Похоже, у тебя с хокарэмами отношения сложные.
Он попрощался, хотя еще несколько минут назад, когда случилось ему некстати завести разговор о Стенхе, твердо решил, что остаток этой ночи проведет с Карми; однако неловкое напоминание о ссоре со Стенхе разрушило у Карми всякое желание говорить с ним. Смирол это понял и пошел на кухню: там всегда можно чем-нибудь подкрепиться и найти угол для ночлега. Он вошел и спросил негромко:
— Я поем, можно?
Услышав в ответ неясное междометие, Смирол с чистой совестью направился к ларю, где обычно бывали сложены лепешки, нашел на столе плошку с тягучим летним медом и, макая в нее лепешку, поужинал. В том углу, где можно было устроиться на ночлег, уже кто-то спал. Смирол взял себе несколько шкур, чтобы помягче было лежать, разделся, положил на одежду замшевый футляр с очками и моментально заснул.
Проснулся он оттого, что кто-то осторожно что-то из-под него тянул. Он открыл глаза.
— Герхико, — узнал он. — Откуда ты, душа моя? Герхико рывком выдернула из-под него свой келани.
— Умник ты, — сказала она, — нашел куда пристроиться. — Она натянула одежду. — Тахар в том углу ночевал, так ты к нему не пошел.
— Не коли мне глаза моей оплошностью, — заявил Смирол, одеваясь. — Был бы я бабником, я бы только соседством не ограничился. — Он зевнул. — Не выспался я, сестренка. Полночи с сургарской принцессой по дорогам шатался.
— Карми вернулась? Занятная девица, — заметила Герхико, заглядывая в ведро с молоком. — О, подоить уже успели. Молочка хочешь?
— Лучше сливок, — отозвался Смирол.
— Взбитых… — бросила Герхико.
— …и с ягодами, — прибавил Смирол. — Но я могу и кашки съесть. — Он принюхался: — По-моему, это кашей пахнет?
— Ешь кашу, — послышался из кладовой голос Неламы. — Мяса все равно нет.
— Каша полезна, — ехидно заметила Герхико. — Каша силу дает.
Опять, как в детстве, Смирола попрекали хилым сложением, но Смирол слушать не стал, водрузил на нос очки и, вооружившись ложкой, принялся накладывать в миску кашу.
— Ой, Рыжий, какой ты красивый, — ахнула Герхико, увидев очки. — С чего бы ты это?
— Слепну, — коротко отозвался Смирол. — Сама знаешь, какой я везучий.
Герхико пожалела, что только что смеялась над Смироловым здоровьем.
— Бедняга, — протянула она. — Что с тобой стряслось? Смирол, однако, не чувствовал себя ущербным, как прежде.
— Логри в замке? — спросил он.
— Где ж ему быть, — проворчала Нелама, появляясь в дверях кладовой. Она придирчиво глянула на Смирола: — Вечно с тобой что-то случается, Лисенок. Но ничего, не расстраивайся, дела наладятся.
— Не сомневаюсь, — кивнул Смирол, доедая кашу. — Не с чего мне расстраиваться.
Логри он нашел во дворе, где тот хмуро следил за тренировками коттари. Мальчишки заинтересованно косили глаза на сооружение, венчающее Смиролов нос, но сбиться с ритма не посмели. Зато Логри спросил резко:
— Что это ты нацепил на себя?
— Очки, мастер.
— Ты плохо видишь?
— Да, мастер. Вот отпускное письмо принцессы Байланто.
Логри развернул свиток, прочитал.
— Так что с тобой все же случилось? — поинтересовался он, опуская свиток.
— Заячья болезнь.
— О, это серьезно, — задумчиво проговорил Логри. — Как ты себя сейчас чувствуешь?
— Хорошо, только вот зрение испортилось. Пришлось заняться механикой. Вот. — Он протянул Логри еще один свиток. — Это мой трактат о преломлении света в прозрачных средах.
Логри лишь мельком глянул на оглавление:
— Я в этом не разбираюсь.
Логри предстояла сейчас нелегкая обязанность. Обязанность, исполняя которую он обычно чувствовал себя палачом; случаи, подобные этому, бывали в его жизни очень редко, но каждый такой случай оставался в памяти навсегда. Можно ли со спокойной совестью сказать этому юноше, что все годы его подготовки пошли прахом?
— Смирол, — проговорил Логри, — к сожалению, должен тебе сказать, что никто из государей майярских или их вассалов никогда не пригласит тебя на службу…
— Да, я знаю, — беспечно отозвался Смирол. — Меня это не беспокоит.
— Тем лучше, — не моргнув глазом продолжил Логри. — Однако, если тебе понадобятся деньги, я попробую найти работу для тебя.
— Спасибо, мастер, — кивнул Смирол.
— Где ты будешь жить?
— Большей частью у мамы, если Аранри не прогонит, — сказал Смирол. — Но вообще-то я пока не строил планов.
— Но ты уже думал, чем будешь заниматься?
— О да, мастер, — без тени смущения заявил Смирол. — Я буду ухаживать за Карми. Она цветок моего сердца.
— Будет она обращать внимание на подслеповатого рыжего наглеца, — проворчал Логри.
Ему показалось подозрительным намерение Смирола. Какая корысть была в этом для рыжего хэйма? Или он просто шутит? Не дело для хокарэма, бывшего или настоящего, навязываться даме королевской крови. Правда, Карми, если вспомнить, тоже ведет себя странно, но все же следовало оградить ее от излишней назойливости.
— Послушай, сынок, — сказал старый хокарэм, положив руку на плечо Смиролу, — я должен поговорить с тобой о Карми…
Смирол оборвал его:
— Прошу прощения, мастер. Моя бывшая госпожа, ясная принцесса Байланто-Киву, — заявил он, специально сняв свои замечательные очки и устремив на Логри кристально-чистый взгляд, — запретила мне вести с кем бы то ни было беседы о госпоже Ур-Руттул Оль-Лааву, бывшей принцессе Карэна.
