— На все нужно время.

— Сколько времени? Сколько дней, недель, месяцев?

— Окно выходит на север, сегодня пасмурно… пожалуй, полтора-два месяца.

Тьфу, пропасть, я хотела услышать совсем другую цифру. Конечно, нельзя допустить, чтобы он вышел из строя так надолго. День за решеткой я еще вытерплю, но полтора месяца… Я бросила взгляд на тело Томаса. Мне ведь еще надо разобраться с убийцей.

— Если ты сейчас отсюда выйдешь, успеешь вовремя добраться до безопасного места?

— Да. — Лицо его стало задумчивым. — Но почему тебя так беспокоит моя судьба?

— Хватит со мной в игры играть, Малик! Когда сюда наконец нагрянет полиция, меня, скорее всего, арестуют по обвинению в его убийстве! — Я махнула рукой в сторону трупа. — А ты шел за мной, и я готова спорить, что ты точно знаешь, где я была каждую минуту со вчерашнего вечера! — Я улыбнулась, прекрасно зная, что до глаз улыбка не дошла. — Ты — мой купон «Из тюрьмы — бесплатно!».

— Ты хочешь, чтобы я подтвердил твое алиби? — уточнил он, как будто сам об этом не задумывался.

— По-моему, с того раза за тобой должок, правда? — Это был не вопрос, а утверждение. — К тому же тебе кое-что от меня нужно. — Причем я подозревала, что речь идет не только о крови. — А иначе зачем ты полез за мной сюда, чтобы, так сказать, предложить помощь? — Это тоже был не вопрос, а утверждение. — Если я буду сидеть в тюрьме, пока ты не поправишься, никого из нас такой выход не устроит, так?

Малик наклонил голову, молчаливо соглашаясь со мной, затем двинулся к открытой двери в торговый зал и прикоснулся к косяку. Когда его рука задела охранительные чары, волшебство вспыхнуло, словно спичка.

— Перед нами по-прежнему стоит некоторое препятствие, Женевьева.

— Ерунда, — отмахнулась я с уверенностью, которой вовсе не ощущала.

Встала перед черным ходом и включила магическое зрение. На двери пульсировала черная решетка оборонительных чар, а когда я присмотрелась внимательнее, то увидела, что и те, и другие, и третьи чары — на обеих дверях и на окне — соединены словно бы длинными черными проводами. Если я хочу выпустить Малика, надо убрать все заклятия. На то, чтобы снимать их как положено, не оставалось времени, а взламывать было нельзя: пекарня была слишком маленькая, никому не хочется оказаться под градом осколков стекла и острых щепок, а значит, оставался только один вариант — впитать чары. Разумеется, и у такого варианта были свои недостатки.

— На всякий случай, чтобы ты знал… — начала я, поворачиваясь к Малику, и вытаращила глаза: он достал мобильник и писал сообщение. Зачем, а главное, кому?! Мне всегда казалось, что он одиночка, в отличие от прочих лондонских вампиров, к которым по первому писку сбегаются все члены их кровных семей. Я тряхнула головой и продолжила: — Когда я сниму чары, скорее всего, от магии со мной что-нибудь сделается, но ты, пожалуйста, не обращай на это внимания, договорились?

Малик поднял голову и с любопытством посмотрел на меня:

— Что же с тобой произойдет?

— Трудно сказать — ну, вырублюсь на пару секунд, волосы дыбом встанут, а может быть, и ничего не случится. Волшебство — штука капризная, но обычно все быстро проходит. Так что беги спасайся, а на закате вернешься с моим алиби.

— Как пожелаешь, — отозвался он и снова защелкал кнопками.

Напоследок я еще раз взглянула на Томаса; мне не хотелось оставлять его здесь одного, но я понимала, что в силах для него сделать только одно — найти убийцу.

Потом я набрала побольше воздуху, вытянула руки и призвалачары.

Магия обрушилась на меня, словно тонна кирпичей, она дробила кости и крушила плоть, набила мне легкие пылью, так что казалось, будто я дышу бритвами. Краем сознания я слышала собственные крики — раскаленное пламя охватило меня с ног до головы. Огонь застилал глаза. Жесткие руки схватили меня за запястья, рванули, выдернули плечи из суставов. Рот наполнился кровью — густой, медно-сладкой; нос заложило от запаха горелого мяса. А кирпичи все падали и падали — и меня засыпал целый курган волшебной щебенки.

— Женевьева, дорогая, я буду вам очень признателен, если вы поскорее придете в себя. — В голосе Графа слышались легкие нотки скуки, но, поскольку он относился к окончательно и бесповоротно мертвым вампирам, я решила, что это страшный сон, и вернулась к неспешному парению в мерцающей дымке и золотых солнечных лучах, от которого он меня отвлек.

— Я сказал — поскорее, дорогая, — повторил Граф уже настойчивее, и острая боль в руке заставила меня резко открыть глаза.

Красно-черно-розовая мгла рассеялась, и я увидела собственное ошарашенное отражение в огромном зеркале на потолке. Разглядев подробности, я вытаращилась еще сильнее. Я лежала на застеленной черным атласом кровати размером с небольшое футбольное поле. В тыльную сторону левой руки была воткнута капельница с прозрачной жидкостью, прилепленная пластырем, к груди крепились три датчика от сердечного монитора — куда уходили провода, мне было не видно. Мою медовую кожу сплошь покрывали желто-зеленые синяки, которые перемежались с блестящими розовыми участками, напоминавшими поджившие ожоги.

Вид у меня оставлял желать лучшего, — честно говоря, чудовище Франкенштейна наверняка выглядело пристойнее. В довершение дикой картины одета я была в облегающий красный атласный пеньюар, совершенно не подходящий к моим янтарного цвета волосам — подпаленным и всклокоченным. Ко всему прочему, облегающая красная ночнушка была мне на пару размеров велика в области бюста и распахивалась спереди, не оставляя простора ничьему воображению. Прочий интерьер комнаты был до тошноты выдержан в той же черно-красной гамме — и ковер, и стены, и даже узорчатые шторы, обрамлявшие огромные, от пола до потолка, окна и предрассветное небо. Бе. Да, это точно сон: больничные палаты редко оформляют как провинциальные дома терпимости.

— Доброе утро, Женевьева.

Граф сидел на краю постели, светлые волосы падали на бледный аристократический лоб, голубизна пикейной рубашки подчеркивала лазурный оттенок глаз. Синий блейзер и серые мягкие брюки завершали образ «светского льва на отдыхе в загородном имении» — только этот образ был иллюзией: на самом деле Граф венчал своей особой пищевую пирамиду лондонских вампиров — по крайней мере до того, как я его убила. Тьфу, пропасть. Ну почему мне не снятся нормальные страшные сны — например, когда бежишь по дикому лесу, а за тобой гонится безымянное зубастое нечто, — вместо сюрреалистических снов с участием покойных вампиров посреди диких больнично-бордельных декораций?

Граф широко улыбнулся, сверкнув клыками:

— Я начал было беспокоиться за вас, дорогая. Мне уже довольно долго не удавалось пробудить вас к жизни, как я ни старался.

— Отвали, — ответила я, но получилось что-то вроде «ава-а-а-а-и».

— Так я и знал, что вы будете рады меня видеть. — Граф похлопал меня по ляжке, прикрытой красным атласом. — Хочу вас успокоить — я не сон и не галлюцинация, вызванная болеутоляющими… — он приподнял мою безвольную руку с простыни, — …несмотря на то что ваш организм насыщен морфином. — Тут он пережал капельницу, и меня снова охватила острая боль.

— Уберируу… — выдавила я, мечтая, чтобы он сказал «Пуфф!» и растворился в воздухе — или что там полагается делать воображаемым мертвым вампирам.

— Вижу, вам трудно с этим свыкнуться. — Граф выпустил мою руку, и мы оба проследили взглядами, как она упала на постель и чуть спружинила. — Признаться, мне и самому поначалу было нелегко, однако в конце концов я примирился с мыслью, что в действительности не умер.

Боль в руке утихла, и я попыталась перевернуться на бок, чтобы снова окунуться в мерцающую дымку и положить конец кошмару. Но попыталась я только в мыслях. Тело осталось лежать как было. Сверху на меня уставились собственные перепуганные глаза — я поняла, что не могу пошевелиться, сердце тяжко ухнуло, ужас вполз в душу на острых как бритва когтях, лишь немного притуплённых лекарствами. Может быть, это и не сон.