4 июля, четверг

<Тайный дневник, изъятый при обыске>

То, что происходит — это чудовищно! Я меняюсь! Мы меняемся. Все меняются! Мои приятели, товарищи по камере. Умные, сильные, веселые ребята! Только они, по-моему, этого не замечают. Что меняются. Это вчера они были сильные и веселые. А сегодня это просто обычные заключенные. «ЗК Васильев и Петров ЗК».

«Они»!.. А я?! Сам-то я?! То, что еще вчера мне казалось диким и безнравственным, унижающим человеческое достоинство, вызывало протест! — сегодня воспринимается уже как должное! Все эти проверки, лицом-к-стене-руки-за-спину! и пр., и пр. Я охранников боюсь! Своих же сокурсников! Хоть внешне-то я еще хорохорюсь, пытаюсь чего-то там рыпаться, но в душе — боюсь. Я начинаю их воспринимать как власть. Как хозяев! Мне психологически трудно не выполнять их приказы, не подчиняться им. Раньше мне было психологически трудно им подчиняться, а теперь — наоборот. Трудно НЕ подчиняться.

И дело даже не в страхе наказания! Нет! Это было бы еще полбеды. Да и какие тут могут быть «наказания»? Я и не знаю точно, есть ли здесь карцер-то? Да даже если и есть! Ну, что там может быть? Я же студент, в конце концов. А не настоящий зэк. Не будут же меня голодом морить?! А что еще? Зачет мне не поставят? За то, что я охранника послал? Ерунда! Да я и про институт-то уж забыл. Это все в другой жизни было. Сто лет назад и на другой планете. И вообще не со мной!

Так что дело не в наказании. С психикой что-то происходит! Что-то чудовищное, ужасное. Не могу я его послать! Язык не поворачивается. Приниженность, забитость какие-то вырабатываются... Безропотность. Покорность судьбе. Они — хозяева!

И у других точно то же, я же вижу. И это только четвертый день! Четвертый!! Что же дальше будет?! Что со мной через месяц станет? Во что я превращусь?

То, что я узнал о себе за эти 4 дня!.. Лучше бы я этого не узнавал. Никогда! Незачем это узнавать! Мне кажется, что я теперь никогда уже больше не стану таким, как прежде. Что-то во мне надломилось. Как будто меня изнасиловали психологически. Невинность я душевную потерял. "Увлажняется души промежность", — как какая-то шлюшка в Интернете в стишке писала. Про любовь, кажется.

Так вот, у меня там теперь, «в душе промежности», одни только обрывки плевы болтаются. Девственной. Вход открыт! Добро пожаловать! Сначала будет немного больно, а потом даже понравится! И это всего-то за четыре дня!!

И никто ведь меня не пытал и не мучил! Даже угроз-то никаких не было! Просто поместили в соответствующую обстановку — и все. Как, оказывается, меня просто сломать! Как всех нас оказалось просто сломать! Всех!! По обе стороны двери. Господи! Лучше бы я этого не знал...

* * *

4 июля во время обыска в камере тайный дневник у студента К. был обнаружен и изъят. Обыск был проведен после сигнала, поступившего от одного из сокамерников студента К., студента N. Он сообщил охранникам, что по его наблюдениям студент К. ведет какой-то второй дневник, который тщательно скрывает от остальных. Куда именно он его прячет, студент N не знает.

Впоследствии, в ходе разбора эксперимента, преждевременное изъятие тайного дневника у одного из участников было признано ошибочным. Необходимо было сделать это позже, лишь в самом конце эксперимента, желательно вообще в самый последний день.

Дальнейшие же записи официального дневника студента К. особого интереса не представляют и потому здесь не приводятся.

При желании с ними можно ознакомиться в Приложении I, где приведены дневники всех участников эксперимента.

В целом результаты эксперимента «Тюрьма» можно признать успешными. Они убедительно доказывают, что...

И т. д.

Еще 30 страниц машинописного текста.

* * *

И спросил у Люцифера Его Сын:

— Чем закончился эксперимент для того человека?

И ответил Люцифер Своему Сыну:

— Ничем. Он успешно сдал зачет, как и все.

И настал сорок первый день.

И сказал Люцифер:

— Многие люди искренно считают себя храбрыми и смелыми. И пребывают в этом счастливом заблуждении всю жизнь.

«Все отдав, я не встану из праха,

Мне не надо ни слов, ни похвал.

Я не жил, умирая от страха,

Я, убив в себе страх, воевал».

Р. Киплинг, «Эпитафия солдату»

«Я не смел на смерть взглянуть

в атаке среди бела дня,

и люди, завязав глаза,

к ней ночью отвели меня».

Р. Киплинг, «Эпитафия трусу»

Впереди стояла группа подростков. Человек пять или шесть. А то и больше. Отсюда не видно было. Но никак не меньше пяти, это уж точно. В черных коротких кожаных куртках с какими-то бляхами, в тяжелых армейских ботинках, наголо выбритые.

То ли скинхеды, то ли металлисты, — замирая, определил Лужин. Во рту у него мгновенно пересохло.

Подростки что-то оживленно между собой обсуждали, громко и противно хохотали, курили и поминутно сплевывали.

Лужин невольно замедлил шаги и почувствовал в душе какой-то нехороший холодок. Под ложечкой засосало. Время было уже позднее, место пустынное.

И черт их дернул через парк идти! Ну, вот не хотел же! Как чувствовал!

Лужин совершенно явственно ощутил, как напряглась идущая рядом жена. Она тоже заметила подростков. Делать, впрочем, было теперь уже нечего. Не останавливаться же и не поворачивать назад? Еще хуже будет. Как они на это отреагируют? Заметив, что он струсил и явно пытается удрать. Это как от хищника. Убегать нельзя. Сразу атакует! Да и неудобно как-то!.. И перед женой, и перед собой... Ладно, может, и обойдется.

Лужин на негнущихся ногах продолжал идти вперед. Но, чем ближе были эти проклятые скинхеды, тем все более и более не по себе ему становилось.

Блин! Надо было сразу разворачиваться и уходить! — запоздало пожалел он. — А теперь уже и не убежишь.

Подростки между тем были уже совсем рядом. Еще шаг... еще... Лужин уткнулся глазами в землю, мечтая как можно скорее проскользнуть, прошмыгнуть мимо них серой мышкой, маленькой и незаметной; а еще лучше вообще оказаться где-нибудь за тридевять земель отсюда! подальше!.. на какой-нибудь освещенной улице! там, где люди,.. машины,.. милиционеры ... с дубинками! с рациями и пистолетами!.. где можно снова будет почувствовать себя человеком! мужчиной! спокойным, гордым, невозмутимым и уверенным в себе... полным чувства собственного достоинства...

— Эй, мужик, закурить есть?

Лужин вздрогнул и остановился. Жена по инерции прошла пару шагов и остановилась тоже. Лужину показалось, что она вся дрожит.

От группы отделился один из юнцов и ленивой походкой, вразвалочку, не торопясь подошел к Лужину. Парень был ниже Лужина на полголовы и на вид совсем молодой — лет 14‒15. А то и меньше. Мальчишка совсем.

Пиздец! — молотом ухнуло в голове у Лужина, и он почувствовал противную, обессиливающую слабость. Руки у него затряслись частой, мелкой дрожью. — Самый худший вариант! Малолетки — они вообще безжалостные. Отморозки. Плюс комплексы у них все эти подростковые. Как бы кто ни подумал, что он боится!.. Насмерть, короче, могут забить! Или покалечить.

Лужин был обычным человеком. Не Рэмбо и не Чаком Норрисом. И вообще не суперменом. Да, физически он был довольно крепким молодым мужчиной. Даже в спортзал иногда ходил. Но что толку? Он уж и забыл, когда последний раз дрался-то!.. В школе, наверное. Или в детском саду. Что он один может сделать против этой стаи?! А если у них ножи? Или цепи какие-нибудь велосипедные?.. Нунчаки или кастеты?