Но Томас отмахнулся от нее бесстрастным жестом.

— Я рассчитываю на ваш отъезд. Завтра же.

Его тон был беспощадным.

— Томас, вы не можете так говорить…

— Очень хорошо. Оставайтесь.

Не сказав больше ни слова, он повернулся с намерением удалиться. Только когда он завернул за угол главного коридора, Амелия очнулась. Неужели он и в самом деле сдался?

Инстинктивно она сделала попытку последовать за ним, но тут же остановилась. Сегодня ничто не могло бы растопить его гнева. И даже признание в любви не было бы принято должным образом.

Плотнее запахнув плащ вокруг дрожащего тела, она направилась прямо к своей спальне, так и не услышав и не увидев ни души.

Несомненно, завтра утром Томас будет в более спокойном настроении. А если не завтра, то послезавтра. И тогда он согласится ее выслушать. Этой мыслью и жаркой мольбой об этом она наконец убаюкала себя и уснула прерывистым сном.

На следующее утро за завтраком Амелия застала одну виконтессу. Она сидела во главе стола и пила чай из фарфоровой чашки. При появлении Амелии леди Армстронг поставила чашку на стол.

— Доброе утро, леди Армстронг, — вежливо поздоровалась с ней Амелия.

Пожалуй, слишком вежливо, принимая во внимание их недавнюю близость.

Виконтесса обратила к ней внимательный взгляд. На ее безупречном лбу обозначилась тонкая морщинка.

— Томас вернулся в Лондон.

Амелия вздрогнула и замерла — вокруг нее все обрушилось и разлетелось вдребезги, как стекло, упавшее на мраморный пол. Глаза защипало, дыхание прервалось.

— Он уехал? — спросила она задыхаясь.

Леди Армстронг поспешно поднялась с места и подошла к ней. Лицо ее выражало смесь жалости и беспокойства.

— Вчера вечером между вами что-то произошло?

Амелия была слишком подавлена, чтобы отвечать. Она могла ожидать всего: молчания, холодности, гнева, возможно, даже презрения, но не этого. Только не этого.

Она отказалась уезжать, и поэтому уехал он. Именно так. Не предупредив ни единым словом. Она убедила себя, что его слова — «Очень хорошо. Тогда оставайтесь» — означали: он даст ей возможность оправдаться и все объяснить. Но теперь он уехал. Он бросил ее тогда, когда она поняла, что не представляет жизни без него.

— У меня нет аппетита. Если вы меня извините, леди Армстронг, я вернусь в свою комнату, — ответила Амелия хриплым шепотом.

Виконтесса коснулась ее руки, пытаясь успокоить.

— Моя дорогая, вы уверены, что ничего не хотите мне рассказать?

Амелия вырвала руку и с отчаянной силой покачала головой:

— Нет, нет, мне надо прилечь. Если вы меня извините…

Она поспешно выбежала из комнаты и вернулась к себе в спальню, где могла без помех оплакать свою потерю, — в уединении и с сухими глазами.

Прошло три дня после отъезда Томаса. На третий день добровольного заточения Амелии в спальне виконтесса лично сообщила ей, что в гостиной ее ожидает посетитель. Она не сказала, кто именно, пояснила только, что таково желание джентльмена. Амелия почувствовала, что сердце ее забилось с удвоенной силой. Сначала в ней вспыхнула слабая надежда — а вдруг?.. Но она тут же одернула себя: будь это Томас, виконтесса едва ли стада бы проявлять такую сдержанность.

Может быть, лорд Клейборо? Нет, это невозможно. Их последняя встреча не оставила ему никаких сомнений в ее чувствах к нему, точнее сказать, в их полном отсутствии. А после того как она услышала его горькие сетования по поводу того, что он зря потратился на путешествие в Девон и как это нелегко для него, она весьма сомневалась, что он совершит подобный вояж снова.

Амелия вошла в гостиную, не зная, чего и кого ожидать там. Возможно, Томас прислал лорда Алекса или Джеймса поговорить с ней. Ее надежды рухнули, когда она увидела отца, сидящего в кожаном кресле.

Он поднялся на ноги.

— Амелия!

Он произнес ее имя нежно, почти с благоговением, что было для него несвойственно. Обычно он был весь поспешность и деловитость.

— Привет, отец, — проговорила она без обычной досады или безразличия.

Маркиз направился к ней, протянув руки, а потом опустил их, будто осознав неуместность этого жеста.

Вид у него был безупречный, одежда самого лучшего качества, но лицо его показалось ей утомленным и постаревшим.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал отец.

Он солгал. Она знала, что никоим образом не может выглядеть хорошо. От недостатка сна под глазами у нее образовались темные круги. Лицо было бледным. Но она не стала возражать.

— Ты приехал забрать меня домой? — спросила она равнодушно, подойдя к камину.

— А ты хочешь домой?

Амелия бросила на него взгляд через плечо. Когда отец спрашивал ее об этом? И вообще о чем-нибудь?

— Разве у меня есть выбор?

— Леди Армстронг очень хотела бы, чтобы ты осталась у нее до зимнею бала.

Амелия благодарно кивнула, но ничего не ответила. Ей хотелось бы остаться до возвращения Томаса.

— Вчера я видел Томаса, — сказал отец, резко меняя тему.

Серьезность его тона свидетельствовала о том, что беседа у них была не из приятных.

При упоминании имени Томаса сердце ее бешено забилось. Стараясь не выдать своего волнения, она проговорила:

— Да, я так и думала.

— Похоже, он считает, что я годами пренебрегал тобой.

На этот раз Амелия стремительно повернулась к нему:

— Он сказал это тебе?

Ее отец, маркиз Брэдфорд, аристократ из аристократов, избегал ее взгляда, будто ему было тяжело смотреть ей в глаза.

— Да, он укорял меня за что-то подобное, а потом еще упрекнул, почему я не сказал ему, что в детстве ты болела скарлатиной. — Он поднял на нее взгляд, и по тому, как отец сжал губы, она поняла, что он обижен этим упреком. — Вот почему я здесь. Я должен был приехать.

Амелия стояла молча, не зная, как понять то, что Томас говорил о ней с о гном. В ее сердце снова забрезжила надежда, но тотчас же и исчезла.

За последние несколько месяцев она многое узнала о Томасе Армстронге: он мог быть ужасным в качестве врага, но в то же время проявлял яростную и непоколебимую верность тем, кому повезло завоевать его привязанность. Без сомнения, последнее и вызвало всплеск его возмущения. Он заступился за тринадцатилетнюю девочку, которой она была тогда, а не за женщину, которой стала. Женщиной, которую он презирал.

— …и только когда я написал Рису, узнал правду. Он признался, что миссис Смит утаила от меня твою болезнь. Хотя я понимаю, почему они это сделали: я только что потерял твою мать, и всё же им следовало посоветоваться со мной. — Он разразился горьким мрачным смехом и смущенно покачал головой. — Наверное, я узнал бы об этом, только если бы они решили, что ты умираешь.

Его голос дрогнул, когда он произнес последние слова.

Амелия не была настроена слушать его признания и потому промолчала. Из этого злополучного инцидента с ее болезнью выросли и расцвели ее сомнения в чувствах отца. Эти сомнения столь глубоко укоренились в ее душе, что ничто, кроме настоящей бури, не могло бы их вырвать.

— Но… но…

Никакие разумные слова не шли у нее с языка.

— Конечно, я не ангел, но прошу тебя: не считай меня способным оставить тебя одну, когда ты больна… Умоляю тебя — напиши Рису, если я тебя не убедил. Он сможет подтвердить все, что я сказал.

Амелия медленно покачала головой. Ей не надо было писать Рису. Взгляд ее отца был полон таким отчаянием, что она безоговорочно поверила ему; он не лгал.

— Я верю тебе, — сказала она тихо.

Его плечи поднялись и опустились, у него вырвался долгий хриплый вздох облегчения. В течение нескольких секунд он смотрел на нее с такой нежностью, какой она никогда в нем не замечала. И когда он положил руку ей на плечо, она не отстранилась, но приняла эту руку, как целебное лекарство на долго гноящуюся рану.

— Девочка нуждается в матери, и ты не была исключением. Когда она умерла, я… я был совсем неравноценной заменой ей. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что слишком замкнулся в своем несчастье. Во мне не осталось места ни для чего, в том числе и для тебя. Ты нуждалась… ты заслуживала много лучшего отца, чем был я.