— А вас очень бы взволновало, если бы мы питали интерес друг к другу?

Томас расслышал собственное затрудненное дыхание, когда попытался вздохнуть. Взволновало? Если бы она взяла кочергу и ткнула ею в него изо всей силы, то это не смогло бы причинить ему большей боли.

Откашлявшись и избавившись от комка в горле, он посмотрел ей в лицо, одним взглядом впитав ее черты, от которых у него захватывало дух: ее безупречную кожу, полные розовые губы. И мысль о том, что она могла бы целовать ими другого мужчину, вызвала в нем бурю чувств.

— Да, меня бы это обеспокоило.

Он говорил тихо, лишь взглядом стараясь выразить то, насколько он был бы обеспокоен.

Сапфировые глаза широко распахнулись, а руки скрылись в складках малиновой юбки.

— И я думаю, вы знаете почему, — продолжал он тихо, удерживая ее взгляд, не позволяя ей отвести глаза и скрыть ее чувства под маской равнодушия, которую она носила слишком долго и продолжала носить до сих пор.

Он вспомнил жаркое и влажное прикосновение ее плоти, когда она лежала в его объятиях. И воспоминание об этом вызвало в нем столь сильный отклик, что он испытал потребность немедленно удовлетворить свое желание.

— Я не вполне понимаю, чего вы хотите от меня. Сначала я думала, что вы решили соблазнить меня из мести, но теперь в наших отношениях все изменилось.

Он расслышал в ее голосе ранимость, и это вызвало в нем нежность к ней и раскаяние. Их отношения развивались так стремительно, что он не мог не признать: первоначально его намерение было именно таким. В будущем они могли бы даже посмеяться над этим.

— Вы и в самом деле считаете, что я мог бы соблазнить женщину из мести?

И он не лгал: он и в самом деле не собирался соблазнять ее. Он позволил себе заниматься с ней любовью, потому что был не в силах противостоять своему влечению.

С минуту она серьезно смотрела на него, потом улыбнулась:

— Но должно быть, эта мысль приходила вам в голову. Я дала вам все основания не любить меня.

Он хмыкнул, услышав, как она расценивает его чувства.

— Думаю, теперь у вас нет сомнений в том, что я нахожу вас вполне приемлемой.

Правой рукой он взял ее руку, сжал беспокойные, суетливые пальцы и заглянул ей глубоко в глаза.

— Я занимался с вами любовью, потому что отчаянно желал вас, и никакой другой причины у меня не было. Такой ответ вас удовлетворяет?

Успокаивающее прикосновение его большого пальца к ее ладони и теплота его кожи сразу вызвали в Амелии отклик. Она кивнула, чувствуя, как между ее бедрами разгорается пожар.

— Я хочу, чтобы между нами не было недоразумений, — проговорил он тихим завораживающим голосом. — Могу я проводить вас в вашу комнату?

Его просьба была непристойной, а предложение запретным. И восхитительно греховным. Амелия ничего не ответила, понимая, что ее молчание означает согласие. Он поднялся, все еще сжимая ее руку, и помог ей встать на ноги державшие ее нетвердо, и они направились к лестнице.

— А как же ваша сестра и остальные? Они ждут меня в гостиной.

Ее протест был несколько запоздалым.

Томас ответил с хриплым смехом, прижав губы к ее уху:

— Мой зять слишком недавно женат, чтобы засиживаться с Картрайтом за портвейном. Он и так уже провел с ним целый день. Можете мне поверить, что все уже удалились в свои спальни.

Амелия больше не произнесла ни слова: в ней бурлило и клокотало предвкушение. На пороге своей комнаты она обернулась и посмотрела ему в лицо, а он шагнул вперед, тесня ее и прижимая к толстой деревянной двери. Когда он опустил голову, его намерение было выражено столь ясно и столь ожидаемо, что она потянулась к нему сама. Терпения у нее было меньше, чем у него.

На стене мигал газовый рожок, укрепленный в держателе. Внезапно ее поразило сознание того, что они стоят в коридоре, где на них мог наткнуться кто угодно.

Ее руки замерли, и она откинула голову назад.

— Стойте, — пробормотала она неузнаваемым, хриплым голосом. — Что, если кто-нибудь…

Он жадно поцеловал ее. Амелия умолкла. Он поднял руки, его пальцы скользнули в ее шиньон, и несколько шпилек выпало из ее волос. Его теплое дыхание овевало ее лицо, губы чуть касались ее губ.

— Это крыло дома предназначено не для членов семьи. Здесь никто не спит, кроме вас. Но вы правы… Нам потребуется более укромное место для тех целей, которые я имею в виду.

Прикосновение его пальцев к коже головы было способно заставить ее опуститься на пол, и это случилось бы, если бы он не поддерживал ее. Когда наконец их губы нашли друг друга, не было смысла притворяться. Она желала, она страстно жаждала его. Она не могла ждать, пока его язык найдет ее язык. Но он чуть откинул голову назад, и она ощутила легкое покалывание в уголках рта, по всему подбородку и по уязвимой и открытой шее.

И тут вдруг: она оказалась в своей спальне в его объятиях. Он захлопнул дверь каблуком сапога. Амелия крепко обхватила руками его шею, заставив его приблизить к ней рот и запечатлев на его губах поцелуй. Прикосновение его твердых чувственных губ к ее губам исторгло у нее слабый стон. Их зубы встретились, и она ощутила столь острый прилив желания, что ей захотелось закричать, а ее соски превратились в тугие бутоны, и от них протянулся жгучий путь к центру ее естества.

Матрас прогнулся под весом двух тел, когда Томас уложил ее на середину кровати. Его язык продолжал бесстыдно исследовать ее рот, проникая в каждый его уголок жадно и требовательно. Амелия изогнула шею, чтобы еще лучше почувствовать его, чтобы облегчить его проникновение еще глубже, если только это было возможно. Оторвав руку от его шеи, она принялась тянуть за пуговицы его рубашку. Потребность ощутить кончиками пальцев его теплое и твердое тело побуждала ее к дальнейшим действиям. На мгновение она утратила это ощущение близости к нему, когда он сел на кровати и с беспощадным рвением принялся помогать ей избавить его от одежды.

Он желал ее. Его возбужденное естество не позволяло ошибиться. Напряженное и мощное, оно выступало из массы темно-золотых волос. Амелия крепче сжала бедра, будто это могло предотвратить истечение влаги, переполнявшей ее лоно. И он оседлал ее, и его жезл уперся в ее живот, в то время как он нетерпеливо возился с пуговицами на ее платье. Все ее тело окатывали дурманящие волны наслаждения, затрудняя дыхание, делая его прерывистым и неровным.

Ощущение его горячего и твердого естества, упиравшегося в ее живот, вызывало в ее теле бурю. Оно пульсировало в самом сокровенном месте, жаждавшем его прикосновения.

— Господи, прости меня, как ты прекрасна, — пробормотал он со стоном, задыхаясь от желания.

Он не мог налюбоваться ею, пожирал глазами ее высокие, упиравшиеся в него груди. Прикрыв их обеими руками, он принялся играть с ее сосками и довел ее до такого состояния, что ей показалось: больше она не выдержит. Амелия выгнула спину, чтобы груди ее удобнее легли в его ладони, а все ее тело приглашало его к более решительным действиям. Ей хотелось, чтобы он ласкал ее ртом. Она желала, чтобы он ласкал ртом ее груди, чтобы он целовал и посасывал ее соски. Он смотрел на нее из-под тяжелых век взглядом, полным страсти и вожделения. Ее рука сжала его затылок и потянула голову вниз. Томасу не требовалось более явное приглашение. Его губы безошибочно нашли ее сосок, похожий на ягоду.

— Томас, — пробормотала она задыхаясь.

Наслаждение нарастало и нарастало…

Он поднял голову, его рот оторвался от нее, и это заставило ее извиваться под ним в поисках утраченного источника наслаждения.

— Скажи мне, чего ты хочешь.

Его голос поразил ее низкими переливами, а лицо было искажено сдерживаемой страстью.

Амелия ответила тем, что подняла бедра, позволив ему соприкоснуться с гнездышком ее волос, и его пальцы, настойчивые и нежные, прикрыли ее самое сокровенное место.

Его стон был громким и прерывистым. Его рот все еще дразнил ее сосок, играл с ним, посасывал его, а рука блуждала по впадине ее живота и спустилась наконец вниз по бедрам. Его нежные настойчивые пальцы раздвинули чувствительный вход в ее лоно. И он понял: она готова его принять.