Он разорвал конверт и вынул единственный листок бумаги. Первая же строчка письма будто вырвалась из текста и прыгнула на него.

«Дражайший Томас». Его взгляд тотчас же переместился на последнюю строчку и подпись: «С самыми теплыми чувствами. Луиза».

Томас замер, сжимая в руке листок. Итак, «ее светлость» желала возобновить их знакомство. И похоже, на этот раз, она отвергла лукавство и предпочла прямоту.

Схватив с письменного стола конверт и письмо, Томас подошел к камину и бросил их в огонь. Пламя быстро превратило и то и другое в пепел.

Мыслями он снова вернулся к настоящей проблеме.

Как в самом деле ему приструнить Амелию? Ни в коем случае нельзя допускать такого нарушения субординации. Было ясно, что начались военные действия и победить может человек уравновешенный и с холодной головой. Поэтому ему следовало подождать. У него не было козырей в этой игре, но время было на его стороне. Рим строился не в один день, и он готов держать пари, что за четыре месяца сумеет обломать леди Амелию Бертрам.

— Мадемуазель?

Звук голоса горничной заставил Амелию мгновенно проснуться. В течение минуты она не могла понять, почему ее сразу охватила паника. И тут на нее обрушились воспоминания о последних событиях.

Свет, яркий свет струился в окна спальни. Взгляд ее отчаянно метнулся к часам на прикроватном столике. У нее перехватило дыхание.

Девять часов! Издав крик и замолотив руками и ногами по воздуху, она отбросила покровы и спрыгнула с кровати.

— Господи! Как это случилось, что уже так поздно?

Амелия смутно припомнила, как рано утром горничная приходила раздвинуть занавеси и разжечь огонь в камине. Она тогда собиралась встать, но потом решила позволить себе еще пятнадцать минут сна. Неужели эти пятнадцать минут обернулись двумя часами?

Черт возьми! И еще раз черт возьми!

— Мадемуазель, в чем дело? Что такое?

— Я опоздала! — огрызнулась Амелия.

Ее паника мгновенно сменилась раздражением. Вовсе не так она собиралась принять положенное ей наказание — не с унижения.

— Но ведь еще рано.

Замечание горничной было вполне здравым. У нее редко, если когда-нибудь вообще, бывала причина вставать с постели раньше десяти, особенно в Лондоне. Светская жизнь, которую она вела, не позволяла ей ложиться спать раньше двух часов пополуночи.

— Знаю, знаю, но я договорилась с лордом Армстронгом встретиться ровно в восемь. Пожалуйста, Элен, поспеши. Я должна быстро принять ванну и одеться.

Элен, изумленно сдвинув брови, направилась к ванной, примыкающей к спальне.

— Нет, я сама позабочусь о мытье. Приготовь мне одежду.

Элен метнула в хозяйку любопытный взгляд и направилась к гардеробу. Ровно через пятнадцать минут после ванны, от которой ее кожа покрылась пупырышками, Амелия стояла в бархатном платье, с помощью Элен уложив волосы простым узлом на затылке.

— Ты должна будить меня в семь часов утра, — распорядилась Амелия, и ее ноги скользнули в удобные лайковые башмачки.

Элен, прибиравшая в спальне, прервала свое занятие, подняла голову и уставилась на Амелию огромными карими глазами.

— Каждое утро, мадемуазель?

Амелия отрывисто кивнула:

— К сожалению, у нас не будет здесь таких условий, как дома. Зато ты можешь не беспокоиться о моем туалете. Я буду сама им заниматься. Но так как у меня нет времени на то, чтобы позавтракать внизу… — она пожала плечами, слегка передернув ими, — я готова подниматься в непристойно ранний час, и когда ты будешь приходить будить меня, приноси поднос с едой. Мне не нужно плотного завтрака. Что-нибудь легкое, чтобы заморить червячка и дождаться ленча.

— А сейчас? Принести вам чего-нибудь? — спросила Элен, как и подобает заботливой горничной: нельзя же, чтобы госпожа оставалась голодной, если в ее власти предотвратить это.

— Нет. Нынче утром у меня совсем нет аппетита.

— Как пожелаете, мадемуазель.

Амелия поспешила к лестнице.

Внизу она замедлила шаги и не спеша зашагала по выложенному мрамором холлу. Слуги прерывали свои домашние дела, и выражение их лиц было почтительным, всего лишь с легким намеком на любопытство. По мере того как она проходила мимо них, они кланялись и приседали, выражая свое почтение к ее статусу леди.

И все же ее положение в этом доме было неясным: то ли гостья, то ли служанка — будто королеву заставили зарабатывать себе на хлеб насущный с полного одобрения короля. По правде говоря, ее положение было едва ли лучше положения тех, кто ее обслуживал.

Ускорив шаги, Амелия сделала последний поворот перед еще одним долгим переходом по коридору, ведущему в библиотеку, прошла мимо бильярдной, миновала библиотеку и еще с полдюжины слуг и, наконец, оказалась перед дверью в кабинет. Она смотрела на двустворчатые нарядные дубовые двери со смешанным чувством неодобрения и тревоги.

Разгневан ли он? — гадала она. Или, если выразиться точнее, насколько разгневан? Во всяком случае, в этом отношении ее совесть чиста. Ведь она проспала не намеренно. Однако это не значит, что он ей поверит, если бы, конечно, она стала оправдываться. Впрочем, длительность ее пребывания здесь давала ему огромную возможность подвергать её пыткам и делать несчастной. Она еще не представляла меры этих пыток и несчастья, но мысленно поклялась, что разделит с ним это бремя.

Несмотря на внутреннюю уверенность, когда Амелия дважды постучала в дверь короткими ударами, она почувствовала спазмы в животе. Этот жест вежливости был скорее продиктован желанием, чтобы он узнал, что она пришла, чем намерением получить право войти.

Расправив плечи и высоко вскинув подбородок, Амелия набрала полную грудь воздуха, готовясь неохотно принести извинения. Человек, который должен был их принять, сидел за письменным столом красного дерева, склонив голову над книгой в синем кожаном переплете, которую она сочла бухгалтерским гроссбухом. Вокруг него громоздились горы бумаг, занимая почти каждый квадратный дюйм поверхности стола.

Она нерешительно сделала несколько шагов от двери, ожидая, что он даст знать, что заметил ее. Тишину нарушали только шелест бумаг да ритмичное тиканье часов на стеклянной подставке.

Настоящий джентльмен уже поднялся бы на ноги. Прошло полдюжины секунд. Человек должен был хотя бы взглянуть на нее. Истекло еще несколько секунд.

Только невоспитанный негодяй может вести себя так, как он.

Виконт не двигался с места. У нее возникло желание кашлянуть, но ей мешала гордость — это было бы знаком отчаяния. «Посмотри на меня», — мысленно молила она его. По правде говоря, она бы не имела ничего против, если бы он не замечал ее. Но ведь она здесь по его распоряжению!

С каждой секундой этого стояния спина ее деревенела все больше, а дыхание становилось все глубже. Прошло полминуты, и она поняла, что приготовленное ею извинение никогда не будет произнесено. По истечении минуты она почувствовала, что даже средневековые пыточные приспособления не заставили бы ее произнести его.

Часы пробили половину.

«Право же, хватит! Достаточно!»

Она повернулась и направилась к двери.

— Сядьте!

Голое прорезал воздух, как лезвие. Амелия остановилась, не закончив шага. Ее правая нога находилась в нескольких дюймах от двери. Какую-то долю секунды она не двигалась, взвешивая в уме последствия открытого вызова. Решение было принято очень быстро: шум, который это вызвало бы, не стоил затраченных усилий. Стремительно повернувшись к нему, она заметила, что поза его не изменилась, голова все еще склонена над гроссбухом и пряди волос сверкают золотом под лучами солнца.

— Я так поняла, что вы во мне не нуждаетесь.

— Сядьте! — повторил он резким тоном и, не глядя на нее, небрежно указал на стул напротив себя.

Амелия прикусила губу и сжала руки, стараясь успокоиться. Напоминая себе, что скоро уедет отсюда, она неохотно сделала несколько шагов к указанному им стулу. Он медленно поднял голову и обратил к ней столь внимательный и пристальный взгляд, какого ей еще не доводилось видеть. Она поспешила опустить глаза и посмотрела на его одежду. Ее не удивило, что он оказался в одной рубашке и что ворот ее был расстегнут, позволяя видеть волосы на груди. Амелия отвела взгляд от его груди и снова посмотрела ему в лицо.