Ночь отряд Шкуро провел в трудах. Часть казаков хоронила убитых и перевязывала раненых, другая под покровом тьмы наводила мост. Отдыхали только драгуны Минина.

С первыми лучами рассвета, в тот час, когда сон особенно сладок, а за окном сырость и холод, драгуны бешеным галопом под перекрестным пулеметным огнем, заваливая телами реку, перешли на другую сторону. Началась бойня. Отряд матросов взяли в кольцо и в тишине, без единого выстрела изрубили. Мобилизованные горожане и красноармейцы почти не сопротивлялись, бросали оружие и в панике бежали. Но ворвавшиеся следом за драгунами казаки не знали пощады. Рубили всех бегущих и беспомощных, рубили красиво, напоказ, получая чувственное удовольствие.

Город просыпался. Плетни бедных домиков были укрыты увядающим цветением георгинов и роз. На улицах хватали мужчин, коротко допрашивали и тут же без обиняков расстреливали. Все смешалось. Зетлинг и Минин отстали от драгун, наскоро собрали с полсотни казаков и устремились к бывшим продовольственным складам. По ним не стреляли, а мелькавшие на соседних улочках люди спешили скрыться. Шум боя затихал и распылялся по городу. Выстрелы и крики слышались с разных концов. Где-то занялся пожар.

Зетлинг и Минин галопом промчались по гибнущему городу и осадили своих коней в сотне шагов от облупившейся стены заднего двора бывших продовольственных складов. Окружая здание, казаки рассыпались по дворам и проулкам. Приблизившись к стене, шедшие во главе отряда Зетлинг и Минин уловили оживление за стеной. Слышались крики, брань, плач. Внезапно прогремел ружейный залп. Истошно завыл женский голос. Последовали еще выстрелы, и все смолкло.

– Эй, выводи следующих! – донеслось из-за стены. Это был голос Кастырченко.

Минин и Зетлинг переглянулись.

– Они расстреливают заключенных. Нужно спешить.

На парадном крыльце здания ЧК стоял пулемет. Подступы охраняли матросы и красноармейцы. Но неожиданность появления казаков и особое остервенение, с которым они ринулись на врага, не оставили обороняющимся шансов. Порубив караул, казаки ворвались в здание. Внутри они учинили погром. Все оказавшиеся в кабинетах, коридорах и внутреннем дворе были изрублены.

Но победа была далеко не полной. Кастырченко, несколько следователей и охранников, услышав шум боя на крыльце, успели скрыться в подвалах. Они забаррикадировали дверь и, не чая пощады, решили биться до конца. Казаки попытались взорвать проход, но стальная дверь не подалась. Минин распорядился послать в город за взрывчаткой. Но Зетлинг, внимательно осматривавший кабинет Кастырченко, нашел выход. В спешке отступления охранники забыли закрыть запасную дверь в подвал. Ворвавшись к укрывшимся внизу чекистам, казаки нещадно порубили последних защитников бывших продовольственных складов.

Зетлинг не однажды видел Кастырченко в Воронеже. Комендант ЧК обыкновенно держал себя высокомерно, всем своим видом, дорогой одеждой, охранниками за спиной, раболепными взглядами соратников подчеркивая силу и нерушимость советской власти. Его тело лежало в углу одного из боковых ответвлений подземного лабиринта. Рассеченная надвое голова, сжатые в ужасе кулаки, искривленное, запачканное кровью лицо – советская власть пала.

Это был последний день воронежской ЧК.

Зетлинг поднял факел и, с усилием оторвав взгляд от мертвого оскала Кастырченко, приказал:

– Ищите капитана! Открывайте все камеры! Выпускайте людей!

Гулкие своды подвала наполнил скрежет отпираемых дверей. Оставшихся в живых, измученных, потерявших надежду людей выводили под руки на свет. Они слепли от солнца, не могли стоять и ложились на землю рядом с расстрелянными и изрубленными. Почти все были избиты, в гноящихся ранах и язвах. Безумными глазами они смотрели на казаков, не понимали, что происходит. Многие молились, думая, что их ведут на расстрел, и просили сжалиться.

– Здесь все пустые, господин штабс-капитан, – доложил казак.

– Не должны они были его расстрелять, – сказал подошедший с факелом Минин. – Все камеры осмотрели?

– Так точно.

– Господин ротмистр! Здесь еще одна заперта!

Коридор делал изгиб и, казалось, обрывался. Но в сторону вел едва заметный в темноте низкий проход. В арке горел огонь.

– Господин ротмистр! Здесь другие камеры. Три пустые, а крайняя заперта.

– Подбери ключи, – приказал Минин.

Наступила долгая минута ожидания. Казак испробовал несколько связок, но ни один ключ не подходил.

– А этот? – Зетлинг протянул ключ, найденный им на шнурке на шее Кастырченко.

Казак повернул ключ в скважине. Замок подался. Сняв засов, Минин с факелом в руке шагнул в камеру. Пол был залит водой. В дальнем конце у стены, хватаясь руками за стены, с колен поднимался человек. Он был худ, одет в свисающую лохмотьями гимнастерку и галифе. Заключенный закрыл лицо ладонью, спасаясь от слепящего глаза огня. Это был капитан Самсонов.

С взятия Воронежа прошло двадцать дней. Добровольческая армия овладела Орлом и продолжила наступление на Тулу. Пали Лиски, Новгород-Северский, были захвачены огромные территории, трофеи, тысячи красноармейцев. Красная армия в панике отступала.

Но разложение белых армий достигло апогея. Многие сотни казаков из конных корпусов Мамонтова и Шкуро, из Донской армии, отягощенные награбленным добром, возвращались домой. В Новочеркасск и Екатеринодар летели победные реляции, донские церкви украшались иконами, сорванными с храмов в Тамбове, Воронеже, Курске…

Анархия и мародерство процветали. Крестьянские восстания полыхали на всем пространстве южнее Москвы, по обе стороны фронта, без различия к красным и белым. А с востока на поредевшие, разложившиеся казачьи части надвигалась Первая конная армия Буденного. Состоявшая из тех же казаков и иногородних, она отчаянно рвалась на Дон вершить расправу.

Бои шли в предместьях Воронежа. Над городом гремела артиллерийская канонада. По вымершим улицам носились пролетки с ранеными, скакали вестовые, и последние резервы метались, заваливая своими телами бреши в обороне.

Три всадника на гнедых конях вырвались из грязного, запруженного беженцами города. Они проскакали галопом мимо последней казачьей заставы и по широкому покатому большаку помчались в лес. Был вечер. Дул ветер. По сторонам от дороги шла перестрелка. Временами она замолкала, но вдруг разгоралась с новой силой. У одного из съездов скакавший впереди Зетлинг натянул поводья и рысью направил коня в глубь леса. Через сотню шагов тропа сделала крутой поворот и вывела на большую, ярко освещенную заходящим солнцем поляну. Всадники остановились.

– Здесь стоит подождать, – шепотом сказал Зетлинг. – Они где-то рядом, и наша поспешность может дурно…

Он не договорил. На опушке появился человек. Он был одет в охотничий костюм, в правой руке держал винтовку, а в левой рог. Человек на опушке внимательно оглядел всадников, обернулся к лесу и подал какой-то знак.

– Вперед, – сказал Зетлинг.

Всадники тронули коней. Но, подскакав к опушке, они уже никого не застали. В глубь леса вела тропа.

– Я словно в сказке про Аленушку. Уж не в логово Кощея мы едем?! – воскликнул капитан Самсонов.

За прошедшие дни Сергей Ильич как будто поправился и вновь стал бодр. В наружности его больше ничего не напоминало о пережитом. Но видимость была обманчива. В душе капитана, в его сердце, разрослась огромная серая безразличность. Капитан бодрился, еще надеялся возродить прежнюю веру и забытые принципы. Но время шло, и он почти смирился со скукой и равнодушием.

Третьим всадником был Минин. При штурме Воронежа ротмистр получил легкое ранение и долгие две недели вынужден был провести в бездействии. Это прискорбное обстоятельство, вероятно, и спасло нашего отважного героя. В одно из первых столкновений с конницей Буденного эскадрон драгун, которым командовал Минин, слишком увлекся атакой, попал в окружение и, брошенный бежавшими казаками, почти весь был изрублен. Спаслись только вахмистр да несколько рядовых. Получив эту весть, Минин не проронил ни слова. Он замкнулся в себе, стал груб и нелюдим. Зетлинг не знал точно – он не имел обыкновения задавать лишние вопросы, но от одного казака слышал, будто между Мининым и Шкуро произошло столкновение. Казак взахлеб рассказывал, как Минин ворвался в штаб корпуса, проскакал на коне по коридорам с шашкой наголо, подняв коня на дыбы, и выбил дверь в кабинет Шкуро. Но сбежались штабные чины, стащили Минина с коня, скрутили и увели. Шкуро не дал делу ход, но вывел ротмистра из состава корпуса.