Никанор Иванович отхлебнул чаю и, заложив ладони за голову, вытянув ноги, продолжил:

– Доверьтесь мне, и лгать вам не советую. Сами понимаете, что в противном случае путь ваш будет недолгим – во двор да в канаву…

Гутарев принял предложение Никанора Ивановича. Он был освобожден, обеспечен деньгами и документами и через неделю-другую заседал во всех возможных новочеркасских советах и союзах, требовал свобод и самоотверженной борьбы с большевизмом.

– Но для чего было пытаться убить Деникина? – Минин прервал рассказ графа. – Никанор Иванович объяснил вам истинные причины такого решения – быть может, что-то дало толчок, мог быть особенный повод?

– Точно не знаю, – граф растерянно развел руками. – Он лишь сказал, что мы должны убить тирана и что это решение ЦК партии социалистов-революционеров. Меня это удовлетворило.

– Но почему вам не пришла в голову мысль имитировать убийство? – Минин был возмущен и едва сдерживал эмоции.

– Потому что я считал Деникина диктатором, достойным смерти.

– Идиот! Наше общество свихнулось! Проклятые интеллигентишки!

Минин притянул к себе большую, несуразную голову Гутарева, но Зетлинг остановил его:

– Постой. Он нам открылся, и теперь бесчестно…

– Расстрелять, и все. Такой мрази только туда и дорога!

– Неужели ты не понимаешь, что он просто кукла?!

– Эти куклы уже довольно начудачили в моей России… довольно ждать! – Минин взялся за браунинг.

– Нет. Я приказываю! – скулы на лице Зетлинга выступили, глаза сузились. – В его бедах моя вина. Он ничего не сделал и больше не сделает.

– Как прикажете, – Минин манерно сунул пистолет в кобуру и отошел в угол комнаты.

– Граф, вы виновны, но вина ваша может быть искуплена, – Зетлинг старательно подбирал слова и каждый слог произносил с ударением. – Нам нужен Никанор Иванович, тот комиссар, что приказал вам совершить преступление. Скажите нам, как найти его, и мы забудем о самом факте вашего существования.

– Я могу вам верить? – Гутарев оправился от испуга и принял свой обычный восторженный вид.

– Можете.

– В таком случае я вам доверюсь…

– Как будто у тебя есть выбор!

– Саша, молчи!

– Да, господа, я вам доверюсь. С моей помощью вы найдете этого человека. Сейчас он в Новочеркасске. И сегодня в шесть пополудни мы должны встретиться в пятом номере гостиницы «Дон».

– Вот и чудно, Алексей Алексеевич! А теперь пообещайте нам, дайте слово дворянина, что не станете предостерегать комиссара и не выйдете из дома до вечера, а завтра же уедете из Новочеркасска в любой другой, но не прифронтовой, город.

– Я понимаю, что это не просьба, а приказ и единственная возможность для меня сохранить жизнь.

– Верно.

– Что ж, я обещаю вам, что поступлю так. Но о большем меня не просите, своих подчиненных я вам не выдам.

– О! Верьте, в этом нет нужды. В добрый путь!

Зетлинг и Минин вышли в сад и, пройдя через калитку, направились к центру города.

– Ты знаешь, кто этот Никанор Иванович? – длинными сильными пальцами Минин снимал и снова надевал золотой перстень с орлом. Он одолел приступ бешенства и шел, еще нервно подрагивая, но все более приходя в душевное равновесие.

– Да, это мой старый знакомый. Я давно подозреваю здесь след его хозяина, но теперь все определилось слишком однозначно, чтобы сомневаться.

– Кто же он?

– По убеждениям большевик или, по крайней мере, служит большевикам. Человек он состоятельный, если не сказать богатый, франт, был вхож в высший свет Петрограда. Много я не знаю. Но, к нашему несчастью, угроза не в нем, а в его хозяине.

– Хозяине?

– Именно. Это странный человек, я знаю его под именем Аваддон. Это дьявол из преисподней, коварный, жестокий и благородный одновременно. Тип парадоксальный и опасный для всего Белого движения. На его совести кровавая развязка семнадцатого года, Корниловское выступление и тысячи ужасных расправ тех дней. Вчера мне показалось, что я видел его, но теперь в этом нет сомнений. Аваддон здесь, в Новочеркасске.

– В таком случае, он, безусловно, знает о нашей роли в следствии и, конечно же, сам причастен к гибели посольства, – в словах Зетлинга Минин ощутил страх и хотел его приободрить: – До сих пор они преобладали преимуществом перед нами, но теперь мы сможем переломить ситуацию и обезвредить их.

– Вряд ли, – Зетлинг безнадежно махнул рукой, – я уверен, что Аваддон уже знает о нашем визите к графу и, несомненно, догадывается о его результатах. Самое верное сейчас – действовать молниеносно и неожиданно.

– Но как? Ты сам намедни настаивал на необходимости ждать, не так ли? Кто знает, что еще вынесут волны разыгравшегося шторма? – Минин был удивлен переменой, происшедшей во взглядах друга. Он не собирался всерьез оспаривать решение Зетлинга, но хотел удостовериться в обдуманности и серьезности новых планов.

– Я боюсь одного. Что завтра на рассвете на мостовой под окнами Маши найдут нас с тобой. Тогда уже некому будет разыгрывать комбинации и резвиться в кровавых волнах Гражданской войны. Настал час действовать, и я жду от тебя решительности. До сих пор я видел в тебе смелого человека, офицера!

– Ты не столь далек от истины, – усмехнулся Минин, – я произвожу впечатление шального рубаки. Хотя в армию я попал лишь в пятнадцатом году, вольноопределяющимся в драгунский полк. Род Мининых древний, наш пращур получил дворянство в числе первых от Ивана III вместе с наделом в Новгородской земле. С тех пор все Минины посвящали свою жизнь войне. Но мой прадед прервал эту традицию. В 1825 году он, старый кавалергард, был вынужден идти на Сенатскую площадь и ходить в атаки на декабристов. Он был силен, горяч, да к тому же сам участвовал в кружках… При первой возможности он ушел со службы и завещал всем Мининым сторониться военной стези. Его завет строго блюли, – Минин замолчал, ладонью оправил сбившиеся на лбу волосы и, глядя себе под ноги, продолжил: – Я поступил в Московский университет, на историко-филологический факультет. Окончив курс, остался на соискание профессуры, защитил диссертацию. Я похож на ученого? Но представь, что сейчас беседуешь со специалистом по раннему христианству и мистическим течениям первых веков новой эры.

– Тогда, быть может, ты знаешь профессора Знаменского?

– Ису Викентьича?! – Минин оживился. – Как не знать! Вы знакомы? – Минин заметил пренебрежительное выражение на лице Зетлинга и понимающе усмехнулся. – Да, вам было бы трудно сойтись характерами. Он недолюбливает людей в форме, от меня отрекся, когда я ушел на фронт… После революции и первых беспорядков в армии я ушел из полка. Но в Москве шли митинги, кого-то непрестанно убивали, умер отец, и я уехал к тетке в Екатеринодар, дав слово больше не брать в руки оружие. Мы жили на северной окраине города, и ваши отряды, когда еще был жив Корнилов, доходили чуть не до нашего двора. Но я держал слово и не принимал в этом участие. Потом вас разбили, вы ушли на Дон, а осмелевшие большевики устроили в городе резню. Но я по-прежнему жил по-старому и не вмешивался… Пока одним вечером к нам не прибежала соседка, Алина Петровна, вдова купца второй гильдии, добрая приятельница моей тетки. Она была вся растрепана и в слезах, ничего не могла говорить и только умоляла пойти за нею. Я подумал, что грабители. Пришли к ней в дом, а там шесть или семь красноармейцев и еще какой-то хлыщ-недоучка. А дочка Алины Петровны, Леночка, моя ровесница, милая девушка, стоит вся красная и онемелая. Я спрашиваю этого хлыща, в чем дело, по какому праву он обижает женщин. А он, подлец, с наглой рожей сует мне помятую бумажку. Вот она, – Минин вынул из нагрудного кармана желтый листок и подал Зетлингу.

На листке машинописью значилось следующее: