При этом, если верить мистеру Главеру, Макс не женат. Вряд ли у него, не имеющего своей семьи, возникнет серьезное намерение забрать Люси к себе в Лондон или в другой город, где он сейчас живет. Даже если он предпримет такую попытку, закон будет на ее стороне, в этом Эмбер не сомневалась. Какой судья согласится на то, чтобы ребенка разлучили с его родной матерью? Но, поскольку заверения Макса, будто он приехал из-за покупки дома, чистейшей воды обман, ей следует выведать истинную причину его появления здесь.

Сколько Эмбер ни думала, на ум ей приходило одно и то же: Макс, по-видимому, не только хочет увидеть девочку, но и твердо намерен рассказать Люси, что он ее настоящий отец, долго находившийся в отъезде.

Эмбер пугала мысль, что правда о происхождении Люси получит широкую огласку в городе. Она, конечно, ругала себя за ограниченность взглядов, но стоило ей подумать о том, что в маленьком городке с быстротой пожара распространятся скандальные слухи о ней и поднимется невероятная шумиха, как ее прошибал холодный пот.

— Ах, вот ты где! — в кухню неслышно вошел Макс. — А я не мог понять, куда ты исчезла?

— Платным гостям вход в кухню заказан, — твердо заявила Эмбер, успев заметить, что он сменил пиджак и галстук на черный шерстяной свитер и белую рубашку, выглядывавшую из-под него и подчеркивавшую его загар и крепкие узлы мышц на шее.

— На меня этот запрет вряд ли распространяется, — хладнокровно проговорил Макс. — Прежде всего потому, что, как мы сегодня установили, я фактически являюсь членом семьи.

Эмбер бросила на него уничтожающий взгляд и едва сдержалась, чтобы не ответить грубостью.

Как нелепо устроена жизнь! Если бы на свете существовала хоть какая-нибудь справедливость, этот испорченный человек давно получил бы по заслугам. Но, по всей видимости, ее подруга Роуз права: вместо того чтобы прозябать, Макс, наоборот, разбогател, сделал блестящую карьеру и стал еще более привлекателен, чем раньше.

— Я слышал, ты отличная кулинарка, — проговорил он, сначала обласкав взглядом ее стройную фигурку, а затем переведя глаза на плиту, где в большой кастрюле варился суп. — Да, запах, признаюсь, замечательный, — добавил Макс с такой очаровательной улыбкой, что у Эмбер сердце замерло в груди.

— Убирайся отсюда, шельмец, — пробормотала себе под нос Эмбер и потянулась за фартуком, висевшим рядом с плитой.

— Ты что-то сказала?

— Да нет, ничего… — Она решительно повернулась спиной к Максу, побагровев от возмущения. Ее непослушные пальцы никак не могли связать тесемки фартука.

— А что ты готовишь матери на завтрак? — спросил Макс и прислонился к огромному кухонному шкафу.

Эмбер в недоумении пожала плечами, вынула готовый хлеб из плиты и поставила на стол поднос.

— Ума не приложу, почему это тебя интересует. Но если ты желаешь во что бы то ни стало знать, то изволь. Я подам ей свежеиспеченный хлеб, домашний суп с луком-пореем и картофелем, а затем яблочный пирог со сливками. Надеюсь, ты одобряешь меню? — ядовито закончила она.

— Бесспорно. Полагаю, у тебя найдется что-нибудь и для меня…

— Что?!

— Мне сегодня пришлось выехать из Лондона на заре. И за весь день крошки во рту не было.

— Рассказывай! — воскликнула Эмбер, едва веря своим ушам. — Подумать только! Сначала ты похищаешь меня на глазах у всех, потом напрашиваешься в постояльцы, потом нападаешь на меня в спальне, а в завершение… — Эмбер энергично помахала деревянной ложкой в воздухе, — а в завершение преспокойно просишь, чтобы я же тебя и покормила!..

— Брось, Эмбер! — оборвал он. — Этот поцелуй наверху вряд ли можно назвать нападением. К тому же я был поражен тем, с какой готовностью ты откликнулась на…

— Ничего подобного! — вознегодовала Эмбер. — Я просто была застигнута врасплох.

— Правда? — протянул Макс недоверчиво, но потом решительно добавил: — Я полагаю, нам обоим лучше забыть этот неудачный эпизод.

— Да-да… Прекрасная мысль, — сказала Эмбер, избегая смотреть ему в глаза и кладя на поднос столовый прибор.

— Но я не шутил. Я действительно голоден как волк, — сказал Макс с обезоруживающей улыбкой. Эмбер упорно молчала, и он продолжил жалобным голосом: — Не можешь же ты не накормить умирающего с голоду человека?

— Не могу? Ты уверен, что не могу? — мрачно поддразнила его она.

Не зная, плакать ей или смеяться, Эмбер подумала, что упорство Макса в достижении своих целей воистину достойно восхищения. Он явно поставил перед собой задачу как можно больше осложнить ее жизнь, превращая все происходящее в фарс.

С ироничной ухмылкой она произнесла:

— Ну что ж! Прекрасно! Я накормлю тебя. Но только потому, что хотя бы один из нас должен вести себя как цивилизованный человек. — С этими словами Эмбер удалилась. Она понесла поднос с едой наверх, к матери.

К сожалению, в этот день Вайолет Грант капризничала. То она говорила, что совсем не хочет есть, то спрашивала, почему дочь так запоздала с завтраком.

В результате Эмбер, твердо решившей не сообщать матери о приезде Макса — а это было нетрудно, так как комнаты Вайолет находились в отдельном крыле здания, — пришлось довольно долго просидеть у постели больной, всячески ее ублажая и успокаивая. Но все было напрасно.

— Если бы дорогой Клайв был жив! Он бы никогда не согласился продать этот дом, — причитала Вайолет. — Клайв был такой добрый, такой щедрый человек. Надеюсь, ты-то понимаешь, как тебе повезло, что ты вышла за него замуж? Такие мужья, знаешь ли, на улице не валяются.

— Знаю-знаю, конечно, не валяются, — закивала головой Эмбер, не желая быть втянутой в бесполезный спор. Все ее силы ушли на то, чтобы уговорить мать съесть суп.

Совершенно неуместные рассуждения матери, объяснявшиеся исключительно ее глубокой депрессией из-за предстоящей продажи дома, в чем-то, однако, соответствовали истине. Клайв и в самом деле был на редкость добрым и щедрым человеком. Но в то далекое теперь время, когда она была без ума от Макса Уорнера, Эмбер и не помышляла выходить замуж за Клайва.

Эмбер до сих пор прекрасно помнила, какие ужас и паника охватили ее, когда лондонский врач подтвердил ее опасения — она была беременна. Их фамильный особняк был продан: иначе она не расплатилась бы с кредиторами отца; мать еще находилась в больнице, и Эмбер жила в Лондоне у тетки, в старом мрачном доме в Кенсингтоне. Крайне нуждаясь в деньгах на пропитание и одежду, Эмбер, к счастью, нашла временную работу на период Рождества в отделе мужского платья в роскошном универсальном магазине.

Ей потребовалось много времени, чтобы осознать, что Макс не намерен к ней возвращаться. И еще больше — чтобы внутренне примириться с этим, подавить в себе боль и чувство унижения. Винить в случившемся было некого, кроме себя самой, прекрасно знавшей, что за Максом с младых ногтей закрепилась репутация отчаянного сердцееда. Однако Эмбер, влюбленная в него по уши, витала в облаках и, давая ему при прощании номер телефона и адрес своей лондонской тетки, даже не задумалась о том, что он ей своего адреса в Америке не сообщил.

Кудаей идти? Чтоделать, когда родится ребенок? Эти вопросы неотступно преследовали ее ночью и днем. Поделиться своей мукой с теткой, старой девой в летах, было абсолютно невозможно. И прервать беременность Эмбер не решалась. В продолжение бесконечных часов выстаивания у прилавка Эмбер действовала наподобие автопилота в самолете — механически улыбалась вымученной улыбкой клиентам и с отсутствующим видом обслуживала их, а голова ее раскалывалась от напряженных дум. Но вот в один прекрасный день перед ней появился школьный товарищ из Элмбриджа, купивший несколько пар запонок и галстук.

Сын богатого землевладельца, Клайв Станоп рос сиротой и сначала воспитывался в Элмбридж-Холле у дедушки, а после его смерти — в пансионе, в Лондоне. Унаследовав Холл и прилегающие к нему огромные земельные владения, Клайв виделся с Эмбер только мельком, но сейчас обрадовался встрече и настоял на том, чтобы она приняла его приглашение на обед.