По радио Наталино Отто запел «Печаль Сан-Луиджи» под аккомпанемент оркестра Крамера, потом диктор говорил о войне. Изо дня в день звучали все те же слова: о стойкости духа, о самопожертвовании, о секретном оружии, которое якобы уничтожало Лондон, о скорой окончательной победе. Звучали слова дуче, который за пару недель до этого обратился к миланцам: «Мы будем защищать зубами и когтями ваш славный город. Из Милана, который внушит людям волю к победе, мы дадим сигнал к новому наступлению».

— Когда кончится война, — спросил Джулио, — мой папа вернется?

Мария закрыла пирог и улыбнулась ему.

— Конечно, вернется. — Но она была обеспокоена. Когда дети произносили слово «папа», приходилось ждать нелегких вопросов.

— Мама, а почему я его не знаю? — Он продолжал скатывать бумажные шарики, но навострил уши в ожидании ответа.

— Потому что он уехал, когда ты был еще слишком мал. — Она взяла с буфета кусочек молочного шоколада, который хранила для праздничного обеда, разломила надвое и откупилась от дальнейших расспросов.

— Если будете хорошо себя вести, — пообещала она, — вечером мама поиграет с вами в лото.

Дети обрадовались, и ради лото, которое очень нравилось им, если и не прекратили болтовню, то, по крайней мере, переменили ее тему. Они прислушивались к словам взрослых и повторяли их с наивностью своего возраста, но уже уловили, что взрослым не всегда это нравится. Как всегда в таких случаях, они перешли на шепот.

— Отцы моих друзей, знаешь, что делают? — прошептал Джулио. — Они присылают письма с фронта. А мой папа бунтарь, он в Париже и не может присылать письма. Но, когда война кончится, он вернется домой и привезет мне столько подарков, что тебе и не снилось.

— А мой папа очень богатый, — отпарировала Анна, — и может подарить мне целый дворец, полный игрушек, тортов и автомобилей.

— Ну, — иронически откликнулся Джулио, — твой папа — сор Пампурио. Он богат, как сор Пампурио. — Мальчик дразнил ее персонажем из «Курьера для малышей».

— Мой папа богаче, чем сор Пампурио, — упрямо твердила Анна.

— Шары! Шары! Шары красные и желтые! — передразнивая сор Пампурио, пропел ей Джулио.

В зеленых глазах Анны сверкнули слезы.

— Я тебя в тюрьму засажу! — крикнула она. — Позвоню моему папе, и он посадит тебя в тюрьму. Потому что он богат и все может. Мама, а правда, что папа богат и все может? — Она уже плакала в объятиях Марии именно в тот момент, когда вошла Вера.

— Ну вот, как обычно! — Вера со злостью посмотрела на дочь и, едва сняв пальто, подошла к Джулио, который был ее любимым внуком. — Что они тебе сделали? — забеспокоилась она.

— Ничего, бабушка, — ответил, улыбаясь, мальчик. — Я пошутил над Анной, — признался он, — а она принялась плакать. Но я не хотел довести ее до слез.

— Мой папа, твой папа. — Бабушка прижала к себе мальчика и неодобрительно покачала головой. — Ты несчастье моей жизни, — набросилась она на дочь. — Чему ты учишь этих бедных детей? Что они будут думать о тебе, когда вырастут? Люди и так на тебя показывают пальцем. Разошедшаяся с тем. Любовница этого. Ну зачем ты выдумываешь для дочери эту сказку про отца-миллионера? Ее жизнь здесь. И ей повезет, если в будущем у нее каждый день будет хлеб. Нормальная семья и работящий муж. Вот что нужно. А ты ей забиваешь голову сказками и фантазиями. Иди сюда, Джулио, — обратилась она к внуку, — ты добрый мальчик и любишь свою бабушку.

— Но бабушка говорит неправду, — вступила Анна. — Бабушка старая и говорит неправду.

— Это твоя мать забивает тебе голову всяким вздором, — отпарировала Вера. — А ты такая же, как она.

Мария не ответила матери.

— Пирог готов, — объявила она. — Ставь его в печь. А я пошла.

— Куда ты? — спросила Вера, встревоженная, как всегда, когда Мария уходила из дома с этим властным видом.

Но дочь повернулась к ней спиной и наклонилась к Анне.

— А теперь, моя девочка, — сказала она с самой ласковой улыбкой, — оденемся потеплей и пойдем.

— Да, да, мама! — Малышка захлопала в ладоши и начала танцевать.

— А я? — заныл Джулио.

— А ты останешься с бабушкой, — сразу успокоила его Вера, — у которой есть для тебя сюрприз.

— Куда мы пойдем, мама? — Анна позволила себя укутать в тяжелое пальто, скроенное из коричневого военного одеяла.

— Посмотреть на одно чудо, которое когда-нибудь будет твоим.

Все эти годы Мария, с ее стройной фигурой и красивым лицом, носила жалкие шитые-перешитые тряпки.

Ледяной ветер нагнал облака, пахнуло снегом. Они спустились по корсо Верчелли, сели на трамвай и на пьяцца Кастелло пересели на рейсовый автобус в Караваджо. Салон был почти пуст, и Анна развлекалась, пересаживаясь с места на место: эта новая игра очень нравилась ей. Когда автобус остановился на площади в Караваджо, девочка уже привыкла к этому развлечению, но мать потащила ее за собой по засыпанной снегом тропинке, которая, выходя из деревни, вилась среди полей по направлению к большой вилле. Голова и шея Анны были замотаны толстым шарфом в полоску, связанным из старых ниток.

Девочка окоченела от холода и скоро выбилась из сил, увязая в глубоком снегу.

— Мама, — канючила она, — пожалуйста, давай вернемся домой.

Но мать лишь крепче сжимала ее ручку своей сильной, привычной к тяжелой работе рукой, словно хотела передать ей часть своей силы и убежденности.

— Уже немного осталось. Немножко потерпи, — говорила она, и, зная ее непреклонный характер, девочка терпела. Обессиленная и замерзшая, она покорно брела за матерью, хотя и не знала, куда.

— Смотри! — вдруг воскликнула мать, останавливаясь перед большой виллой в конце аллеи с заснеженной кровлей и таким же заснеженным парком вокруг. Здание это было величественным и прекрасным, но тогда девочка этого еще не могла понять.

— Смотри!.. — повторила мать с каким-то волнением.

— Я вижу, — сказала Анна, не очень понимая ее.

Порывистым жестом Мария привлекла дочь к себе.

— Смотри, как она великолепна! Тебе нравится?

— Да, мама, — сказала девочка, чтобы сделать ей приятное.

— Шикарно? Ты только взгляни.

— Да, мама, — ответила она, чуть не плача от холода и усталости.

— Эта вилла стоит миллионы. Много миллионов. И когда-нибудь она будет твоей. Да, ты будешь хозяйкой этой виллы, — она говорила скорее себе самой, чем дочери. — И все вокруг тоже будет твоим.

От холода и усталости слезы навернулись на глаза Анны. Ей уже не нравилась эта вилла, ради которой мать зачем-то притащила ее сюда, ей хотелось скорее домой.

— Я не хочу эту виллу, — сказала она. — Пойдем домой.

— Не хочешь? — удивилась мать, и лицо ее потемнело.

— Да, я хочу вернуться домой, — пожаловалась малышка. — Мне очень холодно, и я хочу скорее домой.

Глаза матери похолодели, голос стал резким, сердитым.

— Дурочка! — безжалостно сказала она. — Это будет твой дом, и ты не будешь жить в нищете. Ты будешь счастлива, дитя мое, потому что это вьючное животное, твоя мать, сделает тебя королевой!

— Да, мама, — сказала девочка, лишь бы не спорить. Усталая и замерзшая, она готова была на все, только бы поскорее вернуться домой.

Прочитав вечернюю молитву, Анна спешила поскорее залезть в большую бабушкину кровать и натягивала одеяло до самого подбородка, в то время как Вера еще бормотала свои молитвы. Девочке нравилось тепло этой широкой кровати и истории, которые бабушка рассказывала ей перед сном. Мать обычно желала ей доброй ночи из кухни, где спала на раскладушке рядом с кроваткой Джулио. Мария редко ночевала дома, потому что семья инженера Вергани уехала на озеро Комо, и она должна была сторожить их миланскую квартиру. Но на праздники она хотела быть рядом с детьми.

Анна слышала, как мама и Джулио смеются в кухне, и ей было страшно любопытно узнать, над чем.

— Бабушка, можно мне тоже пойти в кухню? — спросила девочка.

— Не вертись и спи, — сказала Вера. Ворочаясь на постели, Анна всякий раз впускала холод под одеяло, а печка уже не топилась.