— Медведев? — задумчиво, явно оттягивая время, протянул Шилов. — Да как тебе сказать? Он из местных. В смысле коренной. Если желаешь, познакомлю.

— А зачем он мне? — небрежно ответил Гряз-нов. — Я думаю, вопросы ему Саня задавать будет, а я не хочу в это дело вмешиваться. Я ведь сказал тебе уже, что с бандитами из медведевской команды — и сбежавшими, и теми, что в СИЗО парятся, — вот с ними разговор будет суровый. Много материалов на них набралось, поглядим, как будут вертеться. Но это я между нами, сугубо по дружбе, ты понимаешь? — Грязнов уставился на Шилова немигающими глазами, что должно было продемонстрировать собеседнику особую степень доверия к нему.

— Конечно! — горячо заверил генерал и постарался незаметно взглянуть на собственные часы.

Торопится, подумал Грязнов, но решил спуску не давать и предложил посмотреть, что заказать на десерт. Может, дыньку. хорошую разрезать? И под коньячок расправиться с нею? Очень любил дыни Вячеслав Иванович. Ну, как мог после такого признания встать и бросить товарища в одиночестве генерал, сам вызвавшийся проявить сегодня подлинное казачье гостеприимство?

«Вот и посиди рядом, дорогой, — сказал себе Вячеслав Иванович, — пока я не устану… Да и поздно тебе уже звонить куда-то, предупреждать. А утром Саня даст вам всем прикурить, мало не покажется. И я со своей стороны тоже хорошенько постараюсь».

Шилов, вероятно, успел-таки предупредить полковника Медведева о том, что Генеральная прокуратура собирается проявить к нему пристальный интерес и что ему следует подготовиться к трудному разговору с Турецким.

Когда утром Александр Борисович позвонил начальнику отдела вневедомственной охраны и пригласил его подъехать к нему, в краевую прокуратуру, где по указанию Щукина оперативно-следственной группе были выделены два кабинета, Медведев выразил немедленное согласие прибыть, как если бы он только и ждал этого приглашения. Не было для него неожиданным и требование помощника генерального прокурора захватить с собой личные дела пятерых сотрудников отдела, двое из которых находились в федеральном розыске, а трое парились в следственном изоляторе. С последними уже начал работу Гряз-нов — с каждым, естественно, в отдельности. И Ту-редкий с Вячеславом договорились постоянно держать друг друга в курсе дел, как только появится что-нибудь новенькое.

Был Андрей Константинович довольно высоким, под сто восемьдесят, абсолютно лысым человеком с резкими чертами лица — глубокими провалами глазниц, крупным носом и раздвоенным квадратным подбородком, выдающимся вперед. И руки были под стать суровому выражению лица — грубые, покрытые темным волосом, и с тяжелыми короткопалыми ладонями. Турецкий привычно обратил внимание на его ногти — большие, широкие и плоские, какие, по наблюдениям еще со времен средневековья, обычно характерны для убийц и палачей. У него и речь была отрывистой, словно испорченной постоянной привычкой отдавать команды, и низкой по тону. Трудный, другими словами, характерец… Такой вину на себя брать не станет ни при каких обстоятельствах. Хотя и оправдываться тоже не захочет.

Действительно, а чем лично ему грозит голословное, по его убеждению, обвинение в том, что в его ведомстве обосновались бандиты и убийцы? Да ничем. Годов ему, видно, немало, генеральский чин явно не светит, а на пенсии он доживать свой век не захочет, всегда найдет удобную охранную службу. Да и связи имеет немалые — чего ж волноваться?

Однако беспокойство все же было заметно, как он его ни скрывал. Чего же Медведев все-таки боится? Скорее всего, его может всерьез заботить лишь единственный факт — это если арестованные подчиненные начнут на допросах валить основную вину на него, то есть попробуют выставить его впереди себя паровозом. Попытаются, другими словами, представить его если и не организатором преступлений, то одним из тех, кто передавал им указания убирать опасных свидетелей.

Может быть такое? Наверное, иначе чего бы ему волноваться?

Турецкий первым делом, не обращая никакого внимания на полковника, стал пролистывать личные дела. Медведев мрачнел, ибо ситуация выставляла его как бы в роли курьера, которую, кстати, мог выполнить любой из сотрудников его отдела. Так с какой же целью вызвал его первый помощник генпрокурора? Всерьез допрашивать или таким вот образом просто мотать ему нервы?

В личных делах Алымова и Барышникова — об этом уже знал Александр Борисович со слов Владилена Старкова — находились заявления охранников с просьбой предоставить им внеочередные отпуска по семейным обстоятельствам. У обоих — одинаковая формулировка. Но если у Барышникова в самом деле имелась семья — жена и семилетний сын, то Алымов был холост. И на это немедленно обратил внимание Турецкий, но словно бы походя, как на незначительную нестыковку.

Полковник, не поднимая глаз, начал нудным голосом объяснять, что Сергей собирался жениться, возможно, хотел отдохнуть вместе с невестой, но вот кто она — этого полковник не знал. А что охранники вместе уехали, так это их законное право, может, у обоих дела какие-нибудь в Испании объявились.

Он настаивал на испанской версии. А, между прочим, проверка, которую провели сотрудники Старкова, показала, что оба эти охранника вылетели в Москву, хотя отсюда, из города, имелся раз в неделю чартерный рейс в Барселону. Но, может быть, им в Мадрид понадобилось, например? Так думал полковник. В общем, чепуха полная.

Турецкий не стал «разочаровывать» Медведева, не сообщил ему о том, что Вячеслав уже звонил в Москву и дал указание своему Управлению, с привлечением сотрудников МУРа, срочно поднять агентуру, отрабатывая возможные московские связи Алымова с Барышниковым.

А вот жена Бориса Барышникова, с которой имела короткую встречу и беседу Галя Романова, утверждала, что у ее мужа нет знакомых в Москве. А про Алымова она ничего не знала. Галя сказала, что Ленке можно верить — они были фактически ровесницами и даже учились какое-то время в одной школе. Не то чтоб подруги, но, в общем, были знакомы — город-то хоть и миллионный, но, в сущности, небольшой — по столичным меркам.

Зато с тремя другими охранниками вышел в некотором роде конфуз. Оказывается, приказом по отделу, подписанным самим же Медведевым, Орехов, Лютиков и Старостенко были освобождены от занимаемых ими должностей в связи с уголовным делом, возбужденным против них. Но срок их задержания еще не истек, конкретных обвинений им не предъявлено, значит, и дела против них, как такового, тоже быть не могло. Поторопился полковник, вчерашним числом подписал свой приказ, как только прослышал о вызове к помощнику генерального прокурора.

— Ну, раз уж вы твердо уверены, Андрей Константинович, в виновности своих сотрудников, давайте теперь об этом и поговорим.

— При чем здесь моя уверенность? — возразил Медведев. — Их ведь арестовали? Значит, у вас имеются доказательства их вины. А я… а мы… наша служба в своих рядах преступников не потерпит!

Сказано это было с изрядной долей пафоса.

— И часто у вас такое случается? — И на непонимающий взгляд полковника Александр Борисович уточнил: — Вычищать свои ряды от «оборотней»?

— На моей практике — впервые!

— Похвально. Значит, либо опыта нет, либо дело поставлено идеально. А вот из показаний свидетелей, допрошенных на вилле господина Киреева, следует, что об идеальном порядке, к сожалению, говорить не приходится. По их показаниям, сотрудники отдела вневедомственной охраны были фактически личными телохранителями названного господина. Разве такая роль соответствует их служебным обязаннос-

9 тям

— Впервые слышу об этом, — с каменным, словно у истукана, лицом ответил полковник.

— Поживем, еще и не то услышим… — небрежно бросил Турецкий. — Значит, об истинной деятельности своих сотрудников вам ничего не известно?

— Я уже ответил на ваш вопрос.

— Хорошо, прервемся на минуточку, посидите, мне нужно сделать один телефонный звонок, вы не помешаете.