Пришел оперативник с вещевым мешком-рюкзачком в руках.

— Покопайтесь там, — сказал Саватеев, — а я схожу к его приятелю, может, тот будет разговорчивей…

Барышников, сидевший в той же позе, что и Алымов, но только в другом помещении, безучастно смотрел, как в его раскрытом чемодане, вытаскивая и перетряхивая каждую вещь, копается, судя по повадкам, явный оперативный работник. Устало посмотрев на вошедшего подполковника милиции, он задал единственный вопрос:

— Что со мной будет?

— Ничего хорошего, уж это точно! — весело ответил Саватеев. — А вот степень плохого зависит только от вас самого. Будете упираться, Борис Николаевич, намотаете на всю катушку. Захотите помочь следствию, я думаю, сможете рассчитывать на какое-то смягчение наказания. Но это я так, в принципе вы ж понимаете… Столько трупов вам никакой суд не спустит.

— Да нет на мне трупов! — растерянно возразил Барышников.

— Как знаете. Судя по тем показаниям, что уже дали ваши подельники — Орехов, Лютиков, Старостенко и Русиев, не менее шести. Ну и плюс уничтожение трупов в карьерах.

— Нашли?.. — вздрогнул Барышников.

Николай Саватеев с насмешливым видом молча смотрел на него. Он-то оперировал теми фактами, которыми его снабдил Вячеслав Иванович, указавший, на что именно надо бить в первую очередь. И по глазам арестованного Николай увидел, что попал, как говорится, в самую точку. Похоже, как раз этого обвинения в свой адрес больше всего боялся Барышников.

— А если я расскажу, как все было?

— Рассчитываете на явку с повинной? — усмехнулся Саватеев. — Ну что ж, раз имеете такое желание, мы возражать не будем, у вас есть такое право. Сейчас мы дадим вам ручку с бумагой и — пишите себе, вымаливайте у судей снисхождение. Принесите ему то, что он просит! — приказал Саватеев оперативнику. — И руку отстегните, чтоб мог писать… Да, еще учтите, что в вашу пользу окажется и тот факт, что при аресте вы, в отличие от вашего подельника, не оказали сопротивления органам милиции. Вовремя сообразили, правильно. Об этом я лично доложу в рапорте о вашем задержании.

И он вышел из помещения, чтобы позвонить Вячеславу Ивановичу и доложить об успешном завершении операции.

Обрадованный Грязнов горячо поблагодарил своего еще недавнего помощника и попросил только об одном одолжении — временно оставить обоих арестованных в Москве. У него отчетливо стояла перед глазами картина падающего на трап Игната. И он понимал, что организаторы убийств теперь, когда на карту поставлена их жизнь, ни перед чем не остановятся. Они найдут способ убрать любого, опасного им свидетеля.

Ведь что, в сущности, получается? У прокуратуры в лице Александра Борисовича нет твердых доказательств совершения преступлений именно теми людьми, на которых падает подозрение. Имеются их собственные показания, где все они валят вину друг на друга и отрицают собственную. Есть косвенные показания свидетелей. Но нет самих жертв преступления. Да и потом, строить обвинение только на признательных показаниях самих исполнителей невозможно — это ж лакомая добыча для любого адвоката!

Та же ситуация с Трегубовыми. Предъявить обвинение исполнителю уже невозможно ввиду его смерти. Баллистическая экспертиза показала, что пуля, извлеченная из тела вице-губернатора, была выпущена из пистолета Макарова с навинченным на ствол глушителем, который был взят при аресте Русиева. Следы отпечатков пальцев на рукоятке и стволе принадлежали самому Игнату и были идентичны тем, которые имелись в картотеке дактилоскопического учета МВД. Так что тут все в порядке. Но вот показания самого Игната относительно «заказчиков» этих убийств суд может счесть неосновательными. Ну и что, скажут? Ну, пусть исполнитель назвал их имена, но ведь не исключено, что на него было оказано давление!

К примеру, скажем, явка с повинной написана на борту самолета, этого никто не отрицает. Так ведь могли ж оперативники пригрозить подозреваемому в убийстве, что выбросят его за борт, если он не согласится назвать тех «заказчиков», на которых показал ему следователь? А что, даже и люк открыли, и подтащили его поближе…

Насмотрелись, понимаешь, американских триллеров! Какой же идиот рискнет открыть люк на такой высоте?

Вот так и спорил сам с собой Грязнов, выдвигая абсурдные аргументы и тут же опровергая их. И понимал, что доказательная база слаба, хуже некуда. А с убийством депутата и его товарищей вообще ничего не прояснится до тех пор, пока не обнаружатся трупы.

Об этом и сказал Вячеслав Иванович Николаю, попросив «расселить» задержанных по разным СИЗО, чтобы исключить любую возможность их общения и сохранить при этом их жизнь в безопасности. Он был уверен, что именно от показаний этих двоих и будет в максимальной степени зависеть все дальнейшее расследование.

Впрочем, у Грязнова хватало поводов и для хорошего настроения.

Удача в Москве последовала следом за удачей в Тихорецке, куда Вячеслав Иванович вылетел самолетиком «малой авиации» сразу после сообщения Гали Романовой о том, что «вагончик тронулся».

Никому ни слова не сказал Грязнов, даже Сане не сообщил, не потому, что сомневался в успехе, а просто чтобы не сглазить.

Ан-2 доставил его в Тихорецк, а дальше частник за смешные деньги — «всего двести рублей — привез его прямо к вокзалу. До прихода волгоградского поезда оставалось не менее получаса.

Вячеслав Иванович зашел в линейное отделение милиции, представился дежурному капитану, предъявив тому свой документ, чем привел беднягу в полное замешательство — начальства такого ранга он, по-видимому, не встречал так близко никогда в жизни. Грязнов с отеческой улыбкой успокоил парня, сообщив по секрету, что лично проводит секретную операцию по задержанию опасного уголовного авторитета, прибывающего сюда с минуты на минуту на поезде. За ним ведется неотступное наблюдение. Этого сообщения было достаточно для того, чтобы капитан вмиг проникся чувством глубочайшей ответственности, продиктованным высоким доверием к нему.

Через пять минут весь наличный состав линейного отделения рассредоточился вдоль перрона, к которому должен был прибыть волгоградский скорый поезд. Сотрудники милиции были все, без исключения, предельно внимательны и при оружии, естественно.

Володя Яковлев лежал на разостланном матрасе на верхней боковой полке в середине вагона, свесив голову и лениво разглядывая пассажиров. Предмет главного его внимания находился в предпоследнем отсеке, на нижней полке. Володя видел только ноги сидящего там человека, и этого ему было достаточно. Потому что есть такой закон оперативной службы — когда ты ведешь преступника, ни в коем случае нельзя, чтобы твои глаза даже нечаянно встретились с его взглядом. Преступник всегда напряжен и немедленно угадает свой «хвост». А значит, пиши пропало.

Был ли так уж внутренне напряжен в данный момент гражданин Круглов Геннадий Степанович, купивший билет до Волгограда, этого, разумеется, Володя не знал. Тот сидел неподвижно, дожидаясь, видно, когда свечереет и можно будет развернуть матрас на полке и застелить его серым поездным бельем. Но это указанный гражданин, возможно, захочет сделать после остановки в Тихорецке, когда остававшиеся еще пустыми места плацкартного вагона займут новые пассажиры.

Единственное, что видел Яковлев, — это ноги в серых, в полосочку, брюках — старомодных и простеньких, какие носили лет тридцать назад. Эти ноги иногда почесывали одна другую. Нервничает? Или лечь торопится?

Еле слышный звонок телефона отвлек внимание Володи. Он достал из внутреннего кармана куртки свой аппарат, раскрыл и сказал:

— Слушаю.

— Это я, — услышал он голос Грязнова. — Как дела?

— В порядке.

— Встречаем в Тихорецке. Номер места?

— В предпоследнем купе.

— Не суетись.

Грязнов отключился. А Володя вдруг почувствовал азарт погони, которая вот-вот должна была принести удачу. Он спустился со своей полки, размял плечи, уставшие от долгого вынужденного лежания, и сел с разрешения соседа на нижнюю полку у окна, по-прежнему не теряя из вида серые брюки в светлую полоску и простые, со сбитыми мысками, ботинки.