…Вот почему я не принимала участие в общих пьянках. Когда предложила девчонкам скинуться на вино, то оказалась в меньшинстве. Мне объяснили, что вино экономически невыгодно: быстрого эффекта от небольшой дозы, как водка, не дает. И на всех желающих его явно не хватит. Спорить не стала. Участвовать в посиделках-попойках тоже. Да и вообще я как-то перестала себя узнавать. Мне расхотелось поражать общественность своей невероятной индивидуальностью. Впервые в жизни не пыталась ни с кем сблизиться, сдружиться, произвести неизгладимое впечатление каким-либо неординарным поступком! Нужда в общении куда-то улетучилась. Окружающие меня воспринимали как замкнутую, немногословную печальницу.

Сразу после ужина – пережаренного минтая с водянистым пюре или жирной котлеты с липучими серыми макаронами – неуклонно тянуло в сон. Так урабатывалась на свежем воздухе, видно. Поначалу девчонки удивлялись таким ранним укладываниям. Они настойчиво тянули меня за собой на танцы, но потом, устав это делать, отстали.

Пробуждаться день ото дня становилось все труднее. Раскачиваться на работу всё мучительнее. Пройдясь по своей колее, норовила спрятаться за мешки с картошкой и прикорнуть на одном из них.

– Эй ты, краля, не хошь проехаться? – услышала я как-то сквозь дремоту резкий голос.

– Вы это мне? – встряхиваясь, спросила я чубатого парня на тракторе.

– Тебе, тебе. Хорош кемарить, поехали, прокачу!

– Но меня… как это… – С утра меня немного мутило. Видно, завтрак был некачественным. Или вечерняя котлета не переварилась до конца.

– Да лана те! Мы ж далеко не поедем, только до лесочка, – подмигнул тракторист.

– А, ну раз до лесочка, – вяло согласилась я, взбираясь на трактор. Все ж какое-то разнообразие.

Но в дороге я почуяла неладное. До меня постепенно стал доходить смысл его предложения. От парня сильно пахло чесноком, по́том, перегаром. Замутило пуще прежнего. Трактор остановился у самой кромки леса.

– Приехали. Слазь, – сказал тракторист.

Я засопротивлялась:

– Зачем? Покатались и поехали назад!

– Ты чё, издеваешься? Динамить надумала?

– Хочу назад, – захныкала я, – меня растрясло, понимаешь ты или нет?

– Ща тя вылечу, – недобро зыркнув глазами, пообещал парень, стащил меня с трактора и подтолкнул к ракитовому кусту. – Давай, шевелись по-быстрому, пока не хватились.

Сделала несколько шагов, но ноги вдруг ослабли, дурнота подкатила к горлу, все вокруг резко затуманилось, потом поплыло, и я, потеряв сознание, рухнула навзничь в сырую пожухлую траву.

– Что же такое с тобой приключилось, Алечка? – допивая вторую чашку кофе, поинтересовался Грегори. – Отчего это вдруг ты упала в обморок? Впечатлительная барышня ты, однако…

8.30

Мы вновь завтракали в ресторане Drake. Я силилась байками, которыми пестрила моя жизнь, отвлечь Грегори от начатого им очень серьезного разговора.

Накануне долго не могла уснуть, взбудораженная его предложением, тогда как сам он был явно разочарован отсутствием скорого и вразумительного «Да» на свой вопрос. Грегори было невдомек, как можно уклоняться от такого царского подарка – предложения руки и сердца? И потому он принялся аккуратно и последовательно выуживать приватные подробности моей жизни.

Рассказывать о себе – самое желанное занятие для большинства людей на планете. Не всегда только для этого находится достойный собеседник. Такой собеседник, которому Дейл Карнеги в свое время дал определение – «заинтересованный слушатель».

Грегори, обладая аналитическим складом ума, всегда во всем стремился «дойти до самой сути», как писал известный советский поэт. Для меня он оказался тем самым идеальным собеседником, который умело, с пристрастием задает вопросы и внимает, не перебивая…

Мой обморок был вызван отнюдь не трактористом. Хотя тот вполне мог его просто спровоцировать. Всё оказалось намного тривиальнее.

Я вновь взбаламутила всю семью.

– Как упала? Где упала? По какой причине? – переполошились родители, когда им из медпункта позвонил обеспокоенный фельдшер. – Вот не надо было ей ехать в этот совхоз! Не послушала умных людей! Как она теперь? Лежит? Так, ждите, не трогайте ее, мы скоро за ней приедем.

В тот же день они примчались за мной на машине. За рулем сидел Лапонецкий. За какие-то полторы-две недели он успел втереться к моим родным в доверие. Устроил отцу обследование у лучших специалистов в своей больнице, после чего вызвался наблюдать лично. Я недоумевала: как же так? Кроме марганцовки, разве знает он вообще что-либо? Папа всегда был исключительно осторожен с выбором лечащего врача, а тут с ходу вверил самые деликатные проблемы какому-то первому встречному! Как же так?

В ответ на мое недоумение мама сообщила, что Лапонецкий считается хорошим, грамотным проктологом. Кем-кем? Проктологом? Мне ни разу в голову не пришло поинтересоваться специальностью доктора Лапонецкого. А он оказался проктологом. Вот оно как.

Папа был признателен Лапонецкому за заботу. Мама же до одури очарована. Лапонецкий приходил в наш дом с коньяком, цветами, с дефицитными лекарствами. Целовал маме ручки. Комплиментами ее усеивал. Как тут было не очароваться?

Кроме того, у папы, мамы и Лапонецкого существовала одна нескончаемая тема для долгих бесед. Этой общей темой была я. В мое отсутствие они детально меня обсудили и пришли к общему, понятному только им знаменателю.

Я не постигала одного. Зачем все это доктору? Какой выгоды искал он? Захотелось максимально приблизиться к известному человеку? Приобщиться к миру знаменитостей? Жаждал признания в светских кругах? Других предположений и не возникало. Его симпатия ко мне казалась весьма условной. Она напоминала азартное стремление многоопытного альпиниста покорить крутую и извилистую, зыбкую и сыпучую, неподдающуюся подъему горку. «Ему б кого-нибудь попроще, а он циркачку полюбил…»

Разумеется, Грегори всей правды не узнал. Я живописала ему свою историю достаточно колоритно, упуская, однако, нежелательные подробности. На это мне ума хватило. А может, интуиции, наконец.

Чем был вызван обморок? Конечно, всему виной моя впечатлительность. Болезненная чувствительность. Избыточная эмоциональная восприимчивость, наконец.

– Ладно, дорогая, поговорим об этом позже, – внезапно прервал меня Грегори, – сейчас у нас будет очень важная встреча. Hi, Nancy, how are you? Он живо переключился на подошедшую к нашему столику сухощавую даму:

– Nancy, this is Alex. Алекс, познакомься, это Нэнси, мой lawyer.

Нэнси протянула мне руку и, демонстрируя ряд идеально белых зубов, улыбнулась. Я пожала жесткую ручонку и улыбнулась в ответ. С мимикой у меня всегда был порядок. На семейных и дружеских торжествах я до такой степени умело копировала жесты, походку и артикуляцию присутствующих, что вызывала неизменный восторг окружающих. Это умение довольно часто выручало меня в жизни. Я рано поняла: для того, чтобы вызвать к себе расположение кого бы то ни было, нет более верного способа, как аккуратно повторять индивидуальные особенности собеседника: голосовые и речевые обороты, движения лица и тела, в том числе покашливания, постукивания, даже подергивания, коль это необходимо. Действовало всегда стопроцентно. Вот и здесь я настолько ловко подхватывала и отражала эти правильные американские улыбки, что сразу же вызывала ответную симпатию. Нэнси задала мне несколько дежурных вопросов и переключилась на общение с Грегори. За быстротой их речи я угнаться не могла. Как ни старалась. Уже на выходе из ресторана Нэнси вновь обратилась ко мне лично:

– Не is right, – она кивнула в сторону Грегори, – you belong here!

Мы простились с лойершей на улице и разошлись в разные стороны. Мне было любопытно узнать, что стояло за этой глубокомысленной фразой: «Он прав, твое место здесь»?