нараспев повторяла я стихи Блока.

На химии с физикой я нетерпеливо ерзала, не находя нужного положения собственного тела. На литературе вызвалась читать Блока и настолько выразительно прочла, что получила заслуженную пятерку. На биологии дремала, утомившись.

После уроков старалась ступать как можно медленнее, чтоб растянуть время до свидания – моего первого настоящего свидания. Впереди было больше двух с половиной часов – целая вечность.

Интересно, что Денис нашел в такой худосочной дурнушке, как я? Хотя за последние полгода я всё же чуточку поправилась, точнее, налилась соком, по выражению мамы. И стала себя заставлять ходить с прямой спиной, медленнее, вдумчивее. Правда, по поводу внешних данных иллюзий как никогда не было, так и не возникло: до Лизы мне было далеко.

Что же его могло во мне привлечь? Может быть, у него извращенный вкус? Или он предпочитает дурнушек?

Я остановилась напротив своего любимого универмага. Сменой декораций внутри витрины также радостно отмечалась весна. Мрачные и тяжелые верхние одежды с меховыми воротниками и опушками уступили место демисезонным твидовым и кашемировым пальто, одно из которых словно магнитом приковало мое внимание. Оно было необыкновенным: цвета топленого молока, двубортное, с красивым воротником и широким поясом. Из-под воротника выглядывал бежевый шарф в элегантную клетку.

Подобный наряд не имел ко мне никакого практического отношения, но тем не менее он меня попросту околдовал. Минут десять я безотрывно любовалась им, мысленно примеряя на себя и отгоняя мысль о нашем взаимном несоответствии.

«Наверное, такие вещи предназначаются исключительным персонам, – грустно вздохнула я, – вон, как та, например, – краем глаза узрела в зеркальном отражении очаровательную девушку. Она стояла неподалеку и тоже любовалась выставленной в витрине моделью. Примерно столько же времени, сколько и я. И уходить явно не собиралась. Я повернула голову, чтобы получше разглядеть ее, но не увидела никого. Огляделась – никого нет. Ни справа, ни слева. Я одна стояла на тротуаре перед магазином. Вгляделась вновь в отраженный в витрине силуэт и не поверила своим глазам: из анфилады отражений на меня смотрела не просто привлекательная девушка, не какая-нибудь симпатичная или милая, а настоящая красавица! И этой красавицей была я! Я?!

Открытие так поразило меня, что я зашла в магазин и, преодолевая опасение услышать отказ, приценилась к увиденному в витрине пальто. Продавщицу, однако, не удивил мой вопрос, она предложила мне примерить единственный оставшийся в наличии экземпляр.

– Вам идет, – воскликнула она с плохо скрываемой завистью, когда я в него погрузилась, нет, скорее так: окуталась им. – Повезло же быть такой худенькой! Это последняя модель, и осталась она непроданной только потому, что сорок второго размера. Кстати, цена на него сильно снижена. Берете?

Я попросила отложить пальто, пулей помчалась домой и слёзно умолила сердобольную бабушку дать мне денег на покупку в счет скорого дня рождения.

Облачившись в обновку, спустилась в метро и поехала к «Университету». Не успев осмыслить до конца сказочное преображение, всю дорогу глазела в вагонные окна, беззастенчиво любуясь собой. Никак не получалось свыкнуться с мыслью, что прекрасная девушка в отражениях – не кто-либо, а я! Я! Я!

Теперь понимаю, почему Денис именно меня выделил из всей толпы. У него, должно быть, тонкий и изысканный вкус, вот почему. И вести себя теперь надо соответственным образом. Держать осанку. Не спотыкаться каждую минуту. Не говорить глупостей. Не тараторить и не перебивать. Но главное, не шмыгать носом. Боже упаси!

Оно со мной случилось – первое свидание. Настоящее! С взрослым, очень красивым парнем… Меня слегка потряхивало от волнения, и незаметно я вытирала потные ладошки носовым платком.

Он смотрел на меня с игривой улыбкой, от которой я таяла и, растекаясь, краснела. Как обещал, показал мне любимый город с самой высокой точки, откуда Воланд и его свита прощались с Москвой. Отсчет посещений Воробьевых гор начался в моей жизни именно с этого ослепительного, незабываемого, весеннего дня.

Влюбилась я стремительно, мучительно и практически безнадежно.

Я забросила занятия, подружек, любимые книги. На уроках бесконечно мечтала, сочиняла стихи и вырисовывала на полях тетрадок сердечки, цветочки и солнышки. Контрольные работы тупо списывала у соседа по парте, домой мчалась на всех парусах. Не снимая школьную форму, ложилась на диван (потому что в ином положении ожидание превращалось в невыносимую маету), ставила себе на грудь телефонный аппарат и ждала. Ждала-ждала. Бесконечно ждала. Кажется, и жить-то стала от звонка и до звонка. Я и не подозревала, что способна так сохнуть.

Между первой и второй встречами легла целая пропасть из времени.

Денис звонил редко. Примерно раз в два дня. Он предлагал встретиться возле моего дома. Мы гуляли по бульварам час, реже – полтора. Разговаривали о каких-то пустяках. Или молчали, не зная, о чем говорить. Точнее, это я не знала, о чем можно с ним говорить. Я глупела и немела в его присутствии, да и он был немногословен, не задавал вопросов, ничего не предлагал. Я его не понимала. Он провожал меня до подъезда, прощался и советовал не огорчать родителей. Это всё!

Однажды он не звонил целых пять дней.

Тогда, из вредности, на его «алло!», я сделала вид, что не признаю этот голос. Позабыла и все тут.

– Привет, Лешка! – бодро прокричала в трубу. – Как я рада тебя слышать!

– Это никакой не Лешка, – мрачно отозвался он. – Это Денис.

– А-а, – изобразила я маленькое разочарование. – Привет, Денис. Я перепутала. Прости.

Мне казалось, что такая встряска должна скрыть не только истинность моих переживаний, но и настроить его на более решительный лад. Однако после этого Денис мог вовсе исчезнуть, а, возникнув через пару недель, сообщить в оправдание, что потерял записную книжку. Мой телефон конечно же он наизусть не запоминал. Будто бы.

– Алечка, детка, расскажи-ка мне о нем, – попросил как-то вечером папа, присев на край моей кровати.

– Что тебе рассказать, папа? – смутилась я. – Вообще-то маме я уже ответила на все вопросы. Она разве не поделилась с тобой?

Мама выслушивала мои ежедневные стенания и, видно, устав от них, направила ко мне отца. Или же он сам вдруг заинтересовался, не знаю.

Родители жили душа в душу и поздними вечерами, уложив нас, подолгу сидели на кухне, обсуждая каждый прожитый день с массой встреч, событий и животрепещущих новостей. А также полемизировали в основном о том, насколько достоверны создаваемые папой образы. Они дорожили этими спокойными вечерами, когда могли побыть вдвоем. Потому что часто, очень часто, после какого-нибудь театрального события или показа в Доме кино к нам заваливала оживленная богемная компания. До глубокой ночи творцы пили вино, громко рассуждали о современном искусстве, подтрунивали друг над другом, не стесняясь очень крутых речевых оборотов. Лизка всегда засыпала быстро и сопела как сурок, не реагируя ни на какой шум. Я же, напротив, спала чутко, и любое нарушение тишины могло взбудоражить меня, окончательно лишив сна. Когда гости шумели особенно активно, я не выдерживала и прямо во фланелевой пижамке выходила к ним.