— Вот пройдоха. Ну и братец. И если что возьмет, то непременно тайком. Миссис Доэрти, пожалуйста, передайте ее светлости герцогине Бейсингхолл, что искать дочь в имении больше нет необходимости. Леди Вайолет тайно бежала с моим братом.

Лицо миссис Доэрти побледнело.

— О, сэр, герцогиня будет в шоке!

— Знаю, сожалею только, что сам этого не увижу, потому что брошу все силы на то, чтобы помешать одному браку. — Он взял Шону за руку. — И начать подготовку к другому.

Каких только страхов не натерпелась Уиллоу в карете.

Борясь с приступами тошноты, она тряслась в замкнутом пространстве коляски по ухабистым дорогам. Пейзаж за окном терял знакомые очертания. Хмурый день еще в большей степени запутывал. Даже если бы она смогла отправить записку с просьбой о помощи, то была бы не способна сказать, где находится.

Напрасно искала она какой‑нибудь дорожный знак, чтобы понять, в какой город они направляются. На глаза ей попадались лишь пастбища с немногочисленными стадами овец и отдельно стоявшие фермы. Глушь захолустья обещала смениться пустошью и безлюдьем.

Не поднимая головы, она исподлобья взглянула на похитивших ее людей. Из них Уиллоу знала лишь Хораса Хартоппа. Он был злобной личностью, и насколько она помнила, все время чернил Шону, чтобы придать себе значительности. Теперь же он отказывался с ней разговаривать и объяснить, зачем ее затолкали в карету и куда везут.

Двое других мужчин не произносили ни слова. Старший, Дункан, показался ей добродушным в мануфактурной лавке, но теперь выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Он был сильным — гораздо сильнее ее, — о чем красноречиво свидетельствовали его массивные руки и грудь. Молодого мужчину ей представили как его сына Брэндаба. Человека с такими густыми каштановыми волосами, умными синими глазами и широкими плечами она могла бы с легкостью счесть чрезвычайно привлекательным. Но как только он стиснул железной хваткой ее запястье и скользнул по ней бесстрастным взглядом, Уиллоу осознала, что это враг.

Эрик. Они заставили ее оставить испуганного малыша в лавке, как какой‑то ненужный сверток. И мальчик волновал ее куда больше, чем собственная судьба. Уиллоу не знала, был ли владелец лавки порядочным человеком, чтобы позаботиться о малыше и отвезти его домой. Расслышал ли он имя отца мальчика, когда она выкрикнула его из отъезжающей кареты.

В сотый раз казнила она себя за то, что отнеслась столь доверчиво к вниманию посторонних людей. Их дорогие килты и пиджаки вместе с галстуками из тонкого полотна не могли заронить в ее душу сомнение, что перед ней не знатные шотландские господа. Но теперь Уиллоу знала, что бандит, даже хорошо одетый, все равно бандит.

Она уже пережила нечто подобное много лет назад, когда была восьмилетней девочкой. Когда злые люди в окровавленных одеждах схватили ее и поставили на руку клеймо, перерезав прежде всю ее семью. И ни ее крики, ни сопротивление не смогли остановить все эти ужасы. Но тогда, как и теперь, уход в себя помог ей отгородиться, создать вокруг себя видимость безопасного пространства. Шону всегда огорчало отсутствие в ней храбрости. Но Уиллоу знала, что внутри у нее все спокойно и тихо и никакое зло ее там не достанет.

Но теперь зло окружало ее со всех сторон, и Шоны не было рядом, чтобы защитить ее. Оставалось лишь гадать, что с ней стало. Мужчины сказали, что Шону также похитили, и пригрозили убить, если Уиллоу откажется сделать то, что ей велят. Бедная Шона. Если ее схватили, значит, она наверняка пострадала, потому что не могла сдаться без боя.

— Когда я смогу увидеть Шону? — спросила Уиллоу вежливо, стараясь не вызвать гнева у своих похитителей.

— Как только мы закончим дело, — ответил молодой человек.

— Какое дело, милорд?

— Вы скоро узнаете.

Говор этих людей отличался от местного, но был ей знаком. Они были горцами, как и ее родители, выходцами из Северного нагорья. Цвета их тартана тоже показались ей знакомыми. Но такой расцветки она не встречала с тех пор, как поселилась в Дамфрисшире.

Карета тем временем свернула на узкую дорогу, почти заросшую кустарником, образующим с двух сторон живую изгородь. Продравшись сквозь торчащие ветки, они подкатили к скромному и довольно запущенному дому.

Карета остановилась, и Хартопп открыл дверцу.

— Мы приехали, милорд Маккалох. Добро пожаловать в мой дом.

Маккалох ступил на землю. Садик перед домом сильно зарос, сорняков в нем было больше, чем цветов. Иронично усмехнувшись, Маккалох просунул голову обратно в карету.

— Выходи, милая. Разомни ножки. У нас много работы.

Маккалох протянул ей руку, но при мысли к нему прикоснуться ей стало плохо, и Уиллоу вышла из кареты без посторонней помощи.

— Хм. Надеюсь, что вы быстро преодолеете эту неприязнь к нам, мисс Уиллоу. Вы ведь вот‑вот станете членом нашей семьи.

— Что?

Но объяснений она не получила. Молодой человек подтолкнул ее за локоть к входной двери.

После света дня в доме мистера Хартоппа оказалось совершенно темно, и глаза Уиллоу не сразу приспособились к темноте. В нос ей ударил сильный запах плесени, и Уиллоу пришло в голову, что только жаба могла чувствовать себя здесь как дома.

Хартопп проводил их в гостиную. Судя по виду, в ней давно не убирали. Сдув пыль с бокалов, он наполнил их содержимым из графина.

— Что ж, джентльмены, — произнес Хартопп весело, — все прошло не так, как мы планировали, но все же мы добились определенного успеха. Что вы говорите, когда пьете за победу?

— Победитель никогда не считает трофеи, пока благополучно не довезет их до замка, — ответил Дункан. — Вместо того чтобы поднимать тост за победу, лучше послал бы за кем‑то, кто проведет официальную церемонию.

Хартопп поставил бокал и бросился вон из комнаты.

— Милорды, — начала Уиллоу дрожащим от близости слез голосом, — пожалуйста, объясните, зачем вы привезли меня сюда.

Дункан уселся в кресле поудобнее.

— Как вы посмотрите на то, чтобы оставить прежнюю жизнь служанки и стать хозяйкой замка Рам‑Дройгион?

— Хозяйкой?

— Да. Мой сын Брэндаб хочет на вас жениться. Через несколько лет я сделаю его вождем клана Маккалохов, а вы будете его супругой. Что скажете на это?

Уиллоу перевела взгляд с Дункана на Брэндаба.

— Нет, благодарю, милорд. Меня вполне устраивает служба у лорда Балленкриффа.

Брэндаб раздраженно поднялся:

— Пока устраивает. У вас будут собственные слуги.

— Мне не нужны слуги. Я хочу домой.

Глаза Уиллоу наполнились слезами.

Брэндаб с отвращением закатил глаза к потолку и, осушив бокал, налил себе второй.

— В этом и состоит весь фокус. Вы можете сейчас поехать домой. К себе. Став женой моего сына, вы сможете вернуться в Рейвенз‑Крейг.

Уиллоу вытерла рукавом глаза.

— Что?

— Все верно. Мы предлагаем вам шанс вернуться в Рейвенз‑Крейг, на землю ваших родителей. Где вы росли. Вы сможете еще раз увидеть родные места, прогуляться по холмам и знать, что они принадлежат вам.

— Но как это возможно? Землю конфисковали и передали Бьюкенену, когда мой отец отказался вместе с кланом сражаться против Макбреев.

— Не совсем так. — Дункан откинулся в кресле. — Сражение действительно имело место. Ссора между Макбреями и Бьюкененами длилась так долго, что никто уже не помнил, с чего все началось. Но ваш отец был человеком миролюбивым, и, хотя Макасланы присягнули в верности Бьюкененам, он думал, что поспособствует примирению, если женит старшего сына на дочери Макбрея.

Уиллоу смутно припоминала девушку. У нее были мягкая улыбка и мечтательные глаза. Она помнила, с каким энтузиазмом отец говорил о браке. И естественно, помнила, как улыбался Хэмиш при упоминании имени его возлюбленной.

— Ваш отец попросил разрешения у Бьюкенена не участвовать в битве. Естественно, он не хотел драться с людьми, с которыми собирался в скором времени породниться. Но Бьюкенен отказал ему и потребовал, чтобы Джон доказал преданность своему вождю на поле брани. — Дункан сделал большой глоток из бокала. — Джон предпочел следовать своей совести, а не долгу. И это стало его концом.