Шона должна была подняться, чтобы с помощью чернил состарить свой синяк. Но у нее не было ни желания, ни сил продолжать этот обман.

— Скажите ему, что отчекрыжила ее.

— Шона, будь благоразумной. Вставай. Если не подсинишь щиколотку, он поймет, что ты его одурачила. Тебе не нужны проблемы. И честно говоря, они не нужны ни мне, ни Уиллоу.

Ей было уже все равно. Как только карета увезет его в Англию, Шона покинет Балленкрифф вместе с Уиллоу.

Миссис Доэрти присела на край ее кровати.

— Ты же не хочешь, чтобы эта спесивая герцогиня думала, что оказалась права насчет тебя.

Нет, этого она не хотела. Герцогиня Бейсингхолл и так имела слишком большую власть над другими людьми. Давать ей еще больше власти Шона была не готова.

— У тебя есть еще один день с хозяином. Не валяйся в постели, когда можешь провести с ним эти последние драгоценные часы.

Еще один день. Но этого было мало. Того, что ей хотелось делать с Коналлом, хватило бы на тысячу жизней. Шона закрыла глаза. Когда‑то один день за несколько мгновений драматическим образом изменил ее жизнь. Значит, даже мгновения обладали властью. А у нее впереди был целый день этих мгновений.

Может, ее жизнь снова изменится.

Хотя бумаги на столе были аккуратно рассортированы и сложены, Коналл не мог на них сосредоточиться. Мог лишь думать, что это Шона рассортировала и сложила их.

Было нетрудно догадаться, что их вечерний разговор имел какое‑то отношение к тому, что сегодня утром его к ней не пустили. Он знал, что у нее болела не только нога, у нее болело сердце. Больше всего на свете ему хотелось ее утешить. Но он не мог дать ей то утешение, в котором она нуждалась.

Продолжать сидеть ему было невмоготу. Казалось, на него давят стены. Дважды в жизни он испытывал чувство, что вот‑вот совершит непоправимую ошибку. Первый раз, когда вернул себе одну женщину, и теперь, когда отталкивал другую.

Человек науки, он уповал на твердость доказательств и неопровержимую реальность фактов. На камне фактов всегда можно проложить тропу мысли или дела. Умом он сознавал, что поступает правильно, беря в жену Вайолет.

Но внутренний голос говорил совсем другое.

За последовавшим стуком в дверь в кабинет вошел Баннерман:

— Прошу прощения, сэр. Только что прибыли какие‑то люди.

Коналл раздраженно поджал губы.

— Баннерман, разве вы не видите, что я готовлюсь к отъезду?

— Прошу прощения, сэр, но джентльмены хотят видеть не вас, а мисс Шону и мисс Уиллоу.

— Вот как? — Брови Коналла сошлись на переносице. — Это арендаторы?

— Нет, сэр. Они представились как Маккалох и его сын Брэндаб. И, сэр, с ними мистер Хартопп.

В голове Коналла прозвучал сигнал тревоги.

— Какого черта ему здесь нужно?

— Не могу знать, сэр.

— Я выйду к ним. Но пока ничего не говорите дамам. А мужчинам скажите, что Шона не здорова.

— Прошу меня извинить, сэр, но они встретились в коридоре, когда мисс Шона спускалась вниз. Она проводила их в утреннюю гостиную. Я пришел предупредить вас об их присутствии.

— Проклятие! Какого дьявола эта женщина встала?

Но отказывается его видеть.

Он уронил папку на стол и вскочил со стула. Его вновь охватила обреченность, как в тот миг, когда он увидел любовника своей жены.

Коналл ринулся в утреннюю гостиную.

Стараясь унять все возрастающий страх, Коналл распахнул дверь в комнату.

При его появлении трое мужчин поднялись со своих мест. Старший из них был дородный малый с могучими плечами и грудью. Его каштановые волосы уже посеребрила седина, придавая его облику опытность и мудрость, которые светились в его глазах. Через плечо поверх пиджака у него висел такой же тартан в зеленую с красным клетку, как и у молодого человека, который был на голову выше отца, но имел похожее искушенное выражение лица. Оба были в килтах.

Старший из мужчин протянул Коналлу мясистую ладонь:

— Доброе утро, Балленкрифф. Я Маккалох из клана Маккалох.

— Как поживаете, сэр?

На мгновение уголки губ мужчины дрогнули.

— Позвольте представить вам моего сына, Брэндаба Маккалоха.

Пока он пожимал руку молодого человека, на Коналла смотрели гордые немигающие глаза.

— Хартоппа вы, кажется, уже знаете.

Коналл исподлобья взглянул на своего бывшего управляющего.

— Да, имели дело.

Хартопп, прежде чем сесть, поклонился. К его губам была приклеена странная улыбка.

Шона сидела на зачехленном стуле. Повязку с ноги она не сняла.

— Наконец‑то, доброе утро, Шона. Как вы спустились вниз, позвольте спросить?

— Осторожно.

— Вам следовало бы поберечь щиколотку. Я попрошу Баннермана, чтобы проводил вас наверх.

— Балленкрифф, — перебил его Маккалох, — с вашего позволения я бы хотел, чтобы мисс Шона осталась. То, что я собираюсь сказать, касается ее.

— Понятно, — произнес Коналл с чувством отвращения.

— И Уиллоу тоже. Она дома?

— Нет, к сожалению, — ответила Шона. — Она поехала в Торнхилл с маленьким мальчиком доктора Макьюэна забрать новую обувь, которую заказала для него.

Коналлу было неприятно посвящать людей в такие подробности своей личной жизни, как это сделала Шона.

— Пожалуйста, присаживайтесь, джентльмены, и скажите, чем я обязан неожиданному удовольствию вас видеть.

И снова уголки губ Маккалоха дрогнули, как будто он пытался сдержать смешок.

— Я сказал что‑то смешное, Маккалох? — осведомился Коналл.

— Э‑э‑э… нет. Простите меня. Я… не ожидал, что вы англичанин.

— Уверяю вас, сэр, — раздраженно заметил Коналл, — что я такой же шотландец, как и вы.

Скользнув взглядом по белому галстуку Коналла, парчовой жилетке, светло‑коричневым брюкам и черным сапогам, Маккалох расплылся в улыбке.

— Конечно. Только я почти не знаю шотландцев, которые добровольно станут наряжаться как англичанишки.

Его саркастическое замечание вызвало со стороны остальных мужчин усмешки.

Все в комнате, включая Коналла, были шотландцами, но почему‑то Коналл чувствовал себя среди них чужим.

— Вероятно, потому, что не в состоянии достаточно внятно формулировать свои мысли, чтобы сойти за англичан.

В глазах Маккалоха вспыхнули искры ярости, но он тут же их замаскировал.

— У вас быстрый ум, и мне нравится это в друзьях и союзниках. Можете называть меня Дункан.

Коналл тотчас насторожился:

— Вы поэтому приехали? В надежде, что мы станем союзниками?

— Да! И довольно скоро. — Он повернулся к Шоне: — Мисс Шона, скажу вам для начала, что знаю, что стало с вашей семьей. Соболезную по поводу потери. Джон и Фиона Макаслан были хорошими людьми, и мы вспоминаем их добрым словом.

Шона кивнула.

— Вы были ребенком, когда их убили, так что не могли этого знать. Но Джон Макаслан и я договорились. Когда вы станете совершеннолетними, одна из вас, двойняшек, должна выйти замуж за моего сына Брэндаба.

Коналл видел, как взгляд Шоны метнулся к красивому молодому человеку, сидевшему рядом с Дунканом. В нем чувствовались стальная твердость и природная гордость человека, сознающего, что он богат, влиятелен и хорош собой. Такой красивой женщине, как Шона, не составило бы труда полюбить такого мужчину.

— Постойте, — сказала она, — вы знали моих родителей?

— Конечно! — воскликнул Дункан. — Мы с вашим отцом были друзьями. В юности мы сражались бок о бок и хотели связать наши семьи брачными узами. Даже после того, как ваши родители были убиты, я намеревался выполнить наш договор. Но вы с Уиллоу сбежали, и мы потеряли ваши следы. Но Брэндаб все эти годы ждал свою названую невесту. Мы были очень рады, когда услышали от Хартоппа, что он вас нашел.

Брэндаб наклонился вперед, опираясь локтями на колени.

— Я сознаю, что для вас это неожиданность. Если бы ваши родители не умерли и вы бы выросли в Рейвенз‑Крейге, то за прошедшие двенадцать лет мы бы хорошо узнали друг друга. Потерянное время не возвратить, но мы можем начать все заново. — Брэндаб посмотрел на Коналла: — С вашего позволения, сэр, я бы хотел наведываться в Балленкрифф, чтобы ухаживать за дамами.