Роби вспомнила Йорша и вновь поклялась, что его дети будут жить, даже если для этого ей придется до конца своих дней вести за собой войска. Душа ее затвердела.

Она должна была рассчитывать на пятерых оставшихся всадников, а они имели право на командира, который верил в победу. «Я сражаюсь тем, что есть, и только для того, чтобы побеждать». Чем чаще она повторяла эти слова, тем реальнее они становились.

Из лагеря орков раздавались вопли. Огонь, который она решила использовать в качестве оружия в своей умозрительной стратегии, взрывался сейчас повсюду настоящим пламенем, по-настоящему сжигая и уничтожая все на своем пути. Кое-кто из орков не смог спастись от огня. Розальба задумалась, права ли была народная молва, утверждавшая, будто орки появились на свет из грязи, или все-таки они рождались от своих матерей, и ужас от осознания того, что она делала, завладел ею. Потом Роби вспомнила лицо своей дочери, и вновь желание быть матерью двух своих детей и видеть их живыми взяло верх над всем остальным. Если бы ей пришлось сжечь всех орков на своем пути, чтобы защитить Эрброу, она пошла бы и на это.

Розальба продолжала свою бешеную скачку. Энстриил летел быстрее ветра. Среди орков на северном берегу не было всадников — никто не мог за ней угнаться. Роби и пятеро кавалеристов, скакавших вслед за ней на запад, поравнялись с деревянным мостом в миле от города. Они со всей силой бросили свои мешки в деревянные перила, обливая мост воспламеняющейся жидкостью. Розальба обернулась и увидела плоды организованной ею вылазки: подхлестываемые ветром языки пламени уничтожали лагерь орков на северном берегу и пожирали все, что попадалось на пути.

Роби и пятерым ее кавалеристам ни за что не удалось бы вернуться обратно через охваченный огнем лагерь орков. Им оставалось лишь скакать вперед по подожженному мосту и пытаться войти в город с юга. На том берегу их ждала кавалерия орков. Это были воины, внушавшие ужас, к тому же у них были лошади. Но времени на размышления не оставалось. Роби поскакала по уже загоревшемуся мосту, и кавалеристы, мчавшиеся за ней, развернули и подожгли факелами знамена; ветер мгновенно превратил их в длинные языки пламени. На освещенном, будто днем, мосту их глазам предстали во всей своей красе расписные барельефы, изображающие победы сира Ардуина: раненых, мертвых или бегущих в страхе орков; матерей, вновь обнимающих своих сыновей; зеленеющие поля. Нигде не было изображения самого Ардуина. Жаль, подумала Роби: ей было бы приятно увидеть знакомое лицо Короля, хотя и без этого ее видение вновь встало у нее перед глазами.

На южном берегу господствовали огонь и хаос. Королева оставила позади горящий мост, за ней последовали и ее воины. С минуты на минуту из пламени могла показаться кавалерия орков. Словно подчиняясь безмолвному приказу, всадники Далигара подняли высоко над головами свои горящие знамена, развеваемые северным ветром, и стали подобны ангелам смерти, готовым напасть на любого, кто осмелится им перечить.

Внезапно перед Розальбой выросли из дыма огромные, похожие на чудовищ вражеские катапульты. Они были сделаны из прочного дерева и уже заряжены связками дров, чтобы, словно чумой, заразить Далигар пламенем. У Роби не осталось больше флаконов с горючей жидкостью, но они были у ее всадников. Не успела она рассмотреть гигантские катапульты, как увидела тех же гигантов, но уже объятых пламенем, в то время как быстрые копыта Энстриила уносили ее прочь. Роби смотрела, как мириады мелких искр кружились на ветру, подсвечивая его, и рассеивались в ночи. Она двумя руками выхватила меч — меч с плющом на эфесе, принадлежавший когда-то Йоршу. Клинок засиял в ночи серебристым светом, более ярким, чем отблески пожаров.

Энстриил уверенно скакал среди дыма и общей неразберихи. Неожиданно перед Роби возник из темноты загон с лошадьми орков, и она немного замедлила бег коня, чтобы рассмотреть их получше. Все лошади противника были одинаковые: темной масти, очень красивые, с блестящей шерстью и с гривами, заплетенными особым образом и скрепленными заколками из чеканного железа. Загон был устроен наскоро, за несколько часов до наступления ночи, когда кавалерия орков подъехала к городу: изгородью служила толстая веревка, сплетенная из конопли и бычьих жил и намотанная на воткнутые в землю жерди. Роби спешилась и занесла меч: ей хватило одного удара, чтобы перерубить веревку. Кони, обезумевшие от огня, бросились в темную ночь. Вражеская кавалерия осталась без лошадей, но для этого Роби пришлось остановиться и вылезти из седла. Перед ней тут же вырос огромный орк и схватил ее коня под уздцы.

Розальба обеими руками сжала золотой эфес, увитый голубым плющом. Клинок старинного эльфийского меча блеснул под луной и обрушился на шею орка.

Лезвие меча вонзилось в его тело. Роби почувствовала, как кровь орка брызнула ей на руки и на лицо, на плащ и на то, что осталось от ее волос. На мгновение ее охватил ужас от того, что она делала, но она смогла отогнать это чувство: если бы ей пришлось обезглавить всех орков между Далигаром и Черными горами, она не задумываясь пошла бы на это ради того, чтобы ее ребенок смог родиться. Если бы ей пришлось нагромождать трупы горами, достигающими верхушек деревьев, чтобы девочка с глазами последнего эльфа продолжала дышать, она сделала бы и это. Она не превратилась бы в фурию, не стала бы блуждающим духом, разрываемым на части болью за своих нерожденных или умерших детей. Она была бы матерью двоих детей и видела бы их живыми.

Орки приближались один за другим. Пятеро кавалеристов Далигара немедленно сомкнулись вокруг Роби кольцом. Королева-ведьма вытерла кровь с лица, высоко подняла в темноте свой меч и принялась вновь и вновь обрушивать его на врагов. Каждый ее удар сопровождался яростными, почти дикими криками, в которых она с изумлением узнала собственный голос.

Роби умела сражаться. Не только потому, что они с Йоршем часто устраивали шуточные дуэли, используя тростинки вместо мечей, но и потому, что она, так же как на охоте, мгновением раньше знала, где окажется враг. Кровь орка на ее лице смылась потом. Плечи ныли, словно по ним били палками. От усталости прерывалось дыхание. Ей не хватало воздуха.

Роби взглянула на последнего орка, стоявшего перед ней, и поняла, что не сможет поднять меч еще один раз.

Она подумала о своих детях.

Об отце.

О матери и о ее сушеных яблоках.

Подумала о Йорше.

Ее плечи как будто налились свинцом. Меч был тяжелым, словно в нем сосредоточилась вся боль мира. Рука ее упала.

Над ней возвышались два орка.

Роби осознала, что это конец.

Два орка, один за другим, рухнули на землю.

Две стрелы, обгоняя одна другую, поразили их в узкую щель между кирасой и латным нашейником. Прекрасные стрелы с наконечниками из тончайшей стали или, может, из серебра, сбалансированные бело-красным оперением. Опираясь на меч в попытке подняться на ноги, Роби обернулась, ища взглядом своего спасителя. Лучник оказался верхом на пепельно-сером коне, красоту которого не могла скрыть даже темнота: под лоснящейся шерстью выступали превосходные мускулы, тело его казалось высеченным из ветра. Меткость стрелка превосходила все мыслимые пределы, сравнимая разве что с меткостью Йорша.

Роби узнала прекрасного скакуна Судьи-администратора.

В течение одного бесконечного мгновения она верила, надеялась, мечтала об абсурдной возможности, что это Йорш поднялся со своего погребального костра и пришел ей на помощь, после того как в насмешку украл у Судьи коня.

Неистовое пламя пожаров и дым не давали ей рассмотреть лучника; а может, причина была в том, что наши глаза часто отказываются видеть невероятное и верить в неправдоподобное. Как бы то ни было, Роби узнала своего спасителя, лишь когда он приблизился к ней. Стрелок был без шлема, и его светлые волосы сияли в свете огня, собранные под изысканные серебряные сеточки с небольшими жемчужинами. Воротничок из светлого шелка волнами ложился на бархат куртки.