— Чтобы помыть деревья! — рассмеялась Талот. — Наконец-то.

Геды решили помыть деревья. На них больше пыли, чем гноя на проститутке. Только посмотри — дождь!

— Жаль, что нет грома, — вдруг сказала Джехан. — Я люблю гром.

— Мне следовало об этом догадаться, — рассмеялась Талот.

— Каким образом, любимая? — улыбнулась Джехан.

— Просто догадалась бы, и все.

Джехан игриво толкнула подругу. Талот поймала ее руку, и они вместе двинулись к баням сестер-легионеров. СуСу, прятавшаяся в чаще, ждала, пока их голоса наконец не замолкли вдали.

Она купалась в одном из ключей, которых здесь было множество.

Проскользнуть в бани позади зала горожан она даже не пыталась, и только натянула на себя еще мокрую после стирки тунику, как услышала Джехан и Талот. Когда сестры-легионеры ушли, СуСу убедилась, что впереди больше никого нет и, быстро пробежав под слабым дождиком по самой неприметной дорожке среди раскидистых деревьев, скользнула в дом. Две горожанки, оживленно болтая, поднимались по лестнице. СуСу тихо шла за ними. Свернув в коридор, отведенный специально для нее, Фалональ и Джамилы, СуСу ринулась вперед, прижала палец к своему замку, вбежала в комнату и захлопнула дверь. Теперь она чувствовала себя в безопасности.

Тишина приветствовала ее, лаская нежными волнами. Девушка не стала зажигать свет, тихо сидела в темной тишине, нежась в окружающем спокойствии. В комнате нет окон; никто не подсматривает, звуки сюда не просачиваются, а дверь заперта. СуСу улыбнулась, вытерла свои длинные черные волосы, расчесала их, потом сняла мокрую одежду и расстелила ее сушиться на полу.

Потом девушка снова уселась, прислонившись к стене. В комнате не было ничего постороннего, никаких игрушек гедов, принесенных из Дома Обучения, ничего, кроме подушек.

Она нуждалась только в тишине.

Ей нужна была только тишина.

Вскоре она свернулась калачиком и уснула.

Ее разбудил грохот распахнувшейся двери. Вскочив с подушек, СуСу дико закричала; свет ослепил ее.

Д в е р ь … дверь… Как могла она открыться? Перед СуСу мелькнуло лицо Фалональ, торжествующее и смущенное, потом дверь захлопнулась, и она увидела легионера, затем другого. Коридор исчез.

— Ну, кричи же, — зарычал первый сквозь зубы и ударил ее. СуСу упала и закричала. У легионера не было уха.

— Больше пока не бей! — проворчал другой. — Мы еще не попользовались ею.

Одноухий опять ударил ее по ребрам, потом по лицу. Рот СуСу наполнился кровью; она начала задыхаться. Пытаясь отбиться от насильников, СуСу скатилась с подушек на пол, но сильные руки схватили ее.

— Уже разделась — словно специально для нас.

— Я, я первый.

— Бери, черт с тобой!

Воин навалился на женщину, коленом раздвинул ноги, начал тискать груди.

Первый толчок заставил ее вскрикнуть от страшной боли. Умрет… сейчас она умрет…

«…Ты проститутка, проститутка и навсегда останешься ею, — навязчиво крутилось в голове. — Ты ничем не лучше, чем Джамила и Фалональ».

Внезапно жадные руки отпустили ее грудь, тело одноухого взметнулось в воздух, и СуСу увидела огромного альбиноса. Его гигантская лапа свернула голову насильника. Воин дернулся, глаза его выкатились из орбит, и он затих. Варвар отбросил тело к стене, перешагнул через СуСу и двинулся ко второму.

Джелиец не был трусом. Ожидая своей очереди, он снял пояс, на котором висели ножи, но даже безоружный изготовился к схватке с гигантом, примериваясь, чтобы нанести смертельный удар кулаком в горло. Великан отступил в сторону, отвел удар рукой и схватил противника в охапку. Тем же отработанным движением, что и раньше, он свернул ему шею. Предсмертный крик легионера оглушил СуСу; она попыталась поднять руки, чтобы заглушить этот крик, и потеряла сознание.

Очнувшись, девушка удивилась, что все еще жива. Какая-то ткань плотно охватывала ее ребра, а наготу прикрывало одеяло. Потом она услышала голоса. В дверном проеме толпились люди. Рядом с ней стоял огромный варвар. Потом наступила тишина.

Гигант, склонив голову на бок, смотрел на нее добродушным любопытным взглядом, словно большой спокойный зверь. СуСу снова закрыла глаза и почувствовала, как он бережно поднял ее вместе с подушками и осторожно, стараясь не задеть перевязанные ребра, понес к выходу.

Толпа зевак, в основном горожан, поспешно расступилась. Те, кто оказался на пути гиганта, вжались в стены. Фалональ, распластавшись по врофу и испуганно вращая глазами, крикнула:

— Это я впустила великана! Скажи ему, пусть не трогает меня! Я, я впустила его, чтобы спасти тебя, СуСу! Скажи ему об этом!

СуСу не открывала глаз, позволяя заботливо снести себя вниз по лестнице, прочь из джелийского жилища. Она не слышала ничего: ни воплей Фалональ, ни дождя, ни приказа самой Белазир, который облетел все посты:

«Пропустить. Варвар — не враг».

Не слышала она и воплей, когда джелийцы обнаружили, что в то время, как лейтенант главнокомандующей вместо того, чтобы обходить посты, проскользнул мимо них в пустующий Дом Обучения, делизийский солдат выследил и убил сестру-легионера, охотившуюся в густых зарослях. Ее нашли с проломленным черепом; беспощадный джелийский кинжал валялся рядом.

Эйрис закончила мастерить устройство для обогрева людей в холоде Третьеночи. Сидя на корточках в своей комнате, она смотрела на причудливое сооружение из чаш для еды, проволоки и скрученной ткани. Ее щеки пылали от возбуждения, она даже не обернулась, когда вошел Келовар.

— Работает! Попробуй, от него тепло.

Солдат наклонился над устройством, с его одежды стекала вода. Одна капля упала на оголенную проволоку и зашипела.

— Приложи сюда руки, — попросила Эйрис. — Нет, не сюда — на ткань.

Чувствуешь? Греет!

Келовар отдернул руку, его глаза сузились. Эйрис прикоснулась рукой к тому месту, где только что лежала его ладонь, и рассмеялась. Он медленно повернул голову и пристально посмотрел на женщину. Она смеялась радостным, легким смехом, которым всегда приветствовала свою удачу.

— Не знаю, правда, на сколько его хватит. Кислота разъедает цинковую пластину, а геды не сказали, как этому помешать. Но ведь можно же что-нибудь придумать. Главное, Келовар, оно работает! Охотники будут брать такие с собой в вельд во время Третьеночи — ну, может, не такие, такие слишком громоздки, но даже этот обогреватель можно использовать в главном лагере вместо огня. И больные дети, младенцы, смогут греться возле него в самую стужу. Только надо поставить туго натянутый экран, чтобы они не обожглись. Или нет, стой-ка! Стекло! — можно поместить все это за стекло, тепло все равно будет проходить сквозь него. Что бы я ни отдала сейчас за мою печь! Впрочем, неважно. Он р а б о т а е т !

Глаза Келовара превратились в узенькие щелки. Он пристально рассматривал две чаши из врофа и два сосуда гедов, наполненные кислотой. В кислоту были погружены по две металлические пластинки, удерживаемые в вертикальном положении распорками. Пластины соседних сосудов последовательно соединялись проволокой, а от самых крайних она вилась по деревянным рейкам и исчезала под куском многослойного полотна гедов, натянутого на каркас. На полотне свободно поместилось бы тельце новорожденного. Все это устройство грело ровнее, чем огонь. Эйрис положила ладонь на ткань и рассмеялась.

— В Эр-Фроу нет Третьеночи, — проговорил Келовар. В его интонации слышалось медленно нараставшее раздражение, но опьяненная радостью Эйрис отмахнулась:

— Ну и что? Главное, мое устройство работает!

— Где ты раздобыла все эти вещи?

— Купила. Выменяла. Принесла из Дома Обучения. Гракс не сказал мне, какой должна быть пропорция воды и кислоты. Он спросил: «Как ты выяснила это?» Я хотела ответить: «С помощью магии и ворожбы под обеими лунами», — но он не понял бы шутки. А я нашла соотношение сама! И мне странно и удивительно, что эта штуковина работает!

Эйрис убрала руку с обогревателя и сделала жест, к какому прибегали мастера в стеклодувной мастерской, чтобы оповестить людей об успешной плавке — полунасмешливый, полуторжественный щелчок большим пальцем, — и снова положила руку на устройство. Ее глаза светились от счастья.