Наследующий день Тренса в качестве командующего оккупационными войсками издал декрет о конфискации всех имеющихся в городе запасов продовольствия и ценных бумаг, находившихся в банках, а также об аресте двадцати заложников — представителей самых знатных семейств; выкуп за них будет установлен по соглашению.

К вечеру на двух «куртиссах» военно-воздушных сил прибыли Вальдивия, Рамирес и Орасио Флорес, прихватив с собой целый ворох прокламаций и политических манифестов, отпечатанных в Тампико; их расклеили на улицах, но читать прокламации было некому — весь народ со страху сидел по домам.

Когда к нам присоединились Анастасио Родригес и Одилон Рендон, мы собрали военный совет с целью решить, как принято выражаться, будущее Революции.

— Нам необходимо учредить пост главнокомандующего, — заявил Вальдивия на этом заседании и произнес речь на целых четверть часа, после чего мы назначили его главнокомандующим Восточной армии Освободительных сил — именно так мы решили назвать себя.

Как только Вальдивия вступил в эту ответственную должность, он поднялся и тут же заявил нам:

— Я не сделаю ни шагу вперед, не обеспечив себе выхода к границе.

Его слова ни у кого не встретили одобрения. Я считал, что нам следует атаковать колонну Маседонио прежде, чем он сконцентрирует свои войска; Тренса был того же мнения.

— Мы не располагаем достаточными силами для подобного предприятия, — заявил Вардомиано Чавес, всегда отличавшийся большой осторожностью.

— Ну, это трудно сказать. Ведь нам неизвестно, сколько людей у Маседонио, — возразил Тренса. — Давайте атакуем его, и если он нас разобьет, значит, сил у нас недостаточно, если мы его — значит, достаточно.

Я был согласен с Тренсой.

— Волков бояться — в лес не ходить. — Так я сказал. — К тому же, какие бы ни были у него силы сейчас, если мы будем выжидать, опилишь возрастут.

— Я не сделаю ни шага вперед, прежде чем не получу подкрепления от Артахо, — заявил наш главнокомандующий Вальдивия, явно желая одного — остаться в Куэвано.

Хамелеон предложил двигаться вдоль железнодорожной линии на Гвадалахару до встречи с Артахо, который подойдет с севера во главе семи тысяч пехотинцев и четырех артиллерийских полков. Все мы поддержали этот план и тут же назначили Аугусто Корону — Хамелеона — командующим Западными экспедиционными войсками.

Но, несмотря на усилия Тренсы и мои собственные, продвижение на Селайю отложили «до более удобного момента», как говорилось в протоколе, составленном нашим секретарем капитаном Сарасуа.

Упрямый Вальдивия вновь затянул свою песню:

— Я хочу открыть границу, чтобы мы могли торговать с американцами.

Он забыл, что у нас не было денег на покупки.

— Пусть Каналехо и откроет, — предложил Тренса.

— Каналехо ничего не откроет, — вставил Хамелеон, — он злой гений мексиканской армии.

Что правда, то правда, мы все это понимали.

— Предлагаю Тренсе и Арройо с отборными частями совершить молниеносный бросок на север и захватить город Пакотас, — сказал Вальдивия.

Вот тут-то мы сТренсой и допустили большую ошибку, согласившись с этим распоряжением. Нам показалось, что проще простого двинуться на север, взять Пакотас, вернуться в Куэвано и затем с помощью семитысячной армии Артахо и его четырех артиллерийских полков атаковать Маседонио, который будет, сложив руки, ожидать, когда мы соизволим сделать из него яичницу.

Следующие дни прошли в лихорадочной спешке. Несмотря на проливные дожди, Бенитес творил чудеса. Он построил бронепоезд — подлинный шедевр военно-инженерного искусства. Мы были так довольны его работой, что Вальдивия сразу произвел Бенитеса в подполковники.

Четырнадцатого августа мы погрузились втри железнодорожных состава — бронепоезд и два товарняка — и двинулись на север. В нашем распоряжении находился сорок пятый полк под командованием Одилона Рендона, два пехотных батальона и две батареи семидесятипятимиллиметровых орудий.

Мы доехали до места без происшествий и заняли позиции на пятнадцатом километре от Пакотаса; там к нам присоединился Каналехо со своими частями, вконец деморализованными поражением под Ларедо.

Мы устроили штаб Северных экспедиционных войск в вагоне и обсуждали план предстоящих операций, когда нам доложили, что в машине под американским флагом прибыл мистер Робертсон, консул в Пакотасе, и что он желает переговорить с нами.

— Если по ту сторону реки упадет хоть один снаряд, — заявил нам мистер Робертсон, красный как рак американец (казалось, что он, того и гляди, лопнет), — правительство Соединенных Штатов немедленно объявит Мексике войну.

Наш план предполагал предварительный обстрел города, и на той стороне реки должен был упасть не то что один, а тысячи снарядов.

— Поймите все же, что, если мы будем стрелять отсюда туда, на вашу сторону кое-что упадет, — вполне резонно заявил Тренса.

Вместо ответа американец показал нам письмо государственного департамента, из которого действительно следовало, как утверждал капитан Санчес, знавший английский язык, что они объявят нам войну, если мы не досчитаемся хоть одного снаряда на своей территории.

— Ваша страна всегда отличалась удивительным эгоизмом, — сказал я в сердцах Робертсону.

— Нам надоели ваши революции, — отвечал он.

Я попробовал возразить, что так не обращаются со страной, которая столько боролась за социальную справедливость.

— Боритесь себе на здоровье за социальную справедливость, но если вы не представите нам необходимых гарантий, Пакотас будет оккупирован не вами, а нами, — вот слово в слово то, что заявил нам мистер Робертсон.

Тренса — слыханное ли дело?! — был настроен в этот день миролюбиво и стал его уговаривать:

— Поймите, наше желание открыть границу продиктовано намерением торговать с вами.

— Ну что ж, открывайте и торгуйте, — сказал хитрый янки и снова заладил свое: если хоть один снаряд… Соединенные Штаты… и прочее и прочее.

Потом он вытащил бумагу и протянул нам, предлагая ее подписать. В бумаге содержалось обещание соблюдать неприкосновенность собственности американских граждан и всякое другое в том же роде.

— Ничего не подпишу, — возмутился я. У меня просто руки зачесались поставить его к стенке.

— Можете не подписывать, — отвечал он. — Но войска Соединенных Штатов займут Пакотас завтра же.

Тогда Тренса подписал, Каналехо подписал, и мне ничего не оставалось, как подписать тоже.

— Ну, что теперь будем делать? — спросил я Тренсу, когда гринго удалился. Избежать во время атаки того, чтобы половина снарядов не попала на американскую территорию, было невозможно.

— Посмотрим, может, они сдадутся по доброй воле, — таков был его ответ.

Но полковник Медина, начальник гарнизона в Пакотасе, очень хорошо понимал наше затруднительное положение и сдаться не пожелал.

Тогда мы приказали герою мексиканской авиации Хуану Паредесу совершить разведывательный полет на «куртиссе», который мы привезли с собой по железной дороге специально для этой цели. В столь серьезной обстановке нам необходимо было точно знать расположение обороны противника.

Летчик вернулся с очень дурными известиями. Неприятель держал оборону полукольцом вокруг станции у самой реки, а позади находился… генерал Першинг [12].

Я готов был уже предложить нам всем отправиться с музыкой куда-нибудь в другое место, когда Бенитесу пришла в голову новая гениальная идея.

Он придумал начинить железнодорожный вагон динамитом, подтолкнуть его паровозом до высоты на восьмом километре и там пустить вниз. Железнодорожный путь шел под гору до самого Пакотаса; мы подсчитали, что вагону будет придана достаточная скорость, чтобы он врезался в дом начальника станции и разнес на куски полковника Медину и весь его гарнизон, не причинив ни малейших неприятностей собственности американских граждан.