Поллок прибыл точно к назначенному времени. Он приехал один. Я вышел из-за дерева и подошел к машине, и на секунду выражение лица у него стало озадаченным. Но удивление сразу сменилось деланным равнодушием. Он перегнулся через пассажирское сиденье, открыл мне дверь и сказал:

— Запрыгивай!

Я так и сделал. Он развернул машину, и мы поехали назад, в сторону поворота на Эппли, а потом через Гринхэм выехали на шоссе. Мы направлялись к холмам Блэкдаунз, но, не доезжая устья высохшего ручья, Поллок съехал с дороги, остановил машину и выключил двигатель.

Пока двигатель, тихо пощелкивая, остывал, Поллок повернулся ко мне и сказал:

— Ну, Эллиот, ты и счастливчик, скажу я тебе!

— Правда?

— Точно!

— Почему-то я не чувствую себя счастливчиком. А моя девушка вообще лежит в коме, и врачи не знают, выживет ли она.

Он положил мне руку на плечо:

— Она поправится, вот увидишь.

— Откуда вы знаете?

— Поверь мне, Эллиот, так оно и будет. Надо иметь веру, мальчик мой. Ее теперь много вокруг — на любой вкус. Твердая и мягкая, тает во рту, а не в руках…

Я не врубился, к чему он клонит, и пожал плечами.

— Поверь мне, — снова начал Поллок, а потом обернулся и достал с заднего сиденья папку. Он раскрыл ее, вытащил лист бумаги и сказал: — Ну ладно. Смотри сюда. У нас есть план.

— Да ну?

— Точно. И ты — его часть.

— Прекрасно!

— Я расскажу тебе только то, что тебе следует знать, так будет лучше для всех.

— Оʼкей, я ничего больше и не хочу знать.

— Вот и молодец.

План, по словам Поллока, был не слишком сложен, но у него якобы уже «выросли ноги», так что он «готов пройтись по улицам города под флагом». Я-то вообще ничего не понял, но решил не подавать вида. Поллок сказал, что они дадут Диккенсу знать, что я продаю дурь одному чуваку из Бристоля, что я настолько напуган, что готов отдать весь товар за любую цену. Что мне лишь бы избавиться от травы, а там будь что будет. Мужик из Бристоля — «кое-кто, кого ты уже встречал».

— Кто именно?

— Инспектор Смит.

— Тот тип, что был с вами в прошлый раз?

— А ты не дурак, Эллиот!

— Чего не знаю, того не знаю. Об этом лучше спросите моих друзей.

Значит, в половине одиннадцатого послезавтра я должен был отвезти дурь к придорожному кафе на шоссе А38 между Тонтоном и Веллингтоном, припарковаться и ждать. Я знал то место: бывало, я и сам заходил туда. Неплохой кофе там варят, кстати, и завтраки очень даже вкусные. На завтрак подают две сосиски, два ломтика бекона, жареную картошку, помидор, здоровенную горку бобов с грибами и столько хлеба, сколько пожелаешь. И еще кетчуп в мягких пластмассовых упаковках в форме помидоров и чай в тяжелых фаянсовых кружках. На стенах висят порванные плакаты мировых достопримечательностей: канал в Венеции с проплывающей мимо гондолой, Тадж-Махал, Эйфелева башня. Но поддаваться искушению мне нельзя, выходить из машины тоже. Я должен тупо сидеть за рулем, а внутрь кафе не соваться. Только слушать долетающую оттуда паршивую музыку из разбитых колонок над барной стойкой и вдыхать доносящийся из кухни запах горелого масла. Инспектор Смит тоже приедет туда. Он будет одет как серьезный наркодилер и привезет с собой целый мешок поддельных денег. Там будут и другие полицейские, но я их не увижу. Больше мне ничего знать не полагалось. Диккенс тоже должен был появиться на каком-то этапе, но он не знает инспектора Смита в лицо, так что не сможет заподозрить никакого подвоха.

— Он привезет с собой пару своих качков, но ты не бойся. Мы тебя прикроем.

— Вы точно прикроете?

— Железно, Эллиот, железно!

— А что потом?

— А потом мы возьмем этого ублюдка.

— Точно возьмете?

— Ну конечно.

— А если у вас не получится?

— Эллиот, где твоя вера в полицию?

— Но что будет, если вы не сможете?

— Эллиот, мы разработали этот план до мельчайших деталей. Ничто его не сорвет.

— Так-таки и ничто?

— Гарантировано! Нам самим не нужен лишний риск. Мы не можем этого себе позволить. Слишком многое поставлено на карту.

Я уставился в лицо Поллоку. Он уставился на меня. Не знаю, за кого он принимал меня, но мне он напомнил персонажа фильма, который давным-давно показывали в кино. Не помню ни как назывался фильм, ни кем работал тот персонаж, но у того мужика лицо тоже было все в морщинах, а на лбу — россыпь мелких темных пятен. И такие же тонкие губы, и такие же большие и честные глаза. Мне казалось, что Поллок хорошо ко мне относится. Может быть, я так считал по наивности, может быть, я даже был полным идиотом, что согласился с ним сотрудничать, да только выбора у меня не было! Я оказался заперт в ловушке, меня используют втемную, и темнота сложила крылья у меня перед глазами. Мне ничего не оставалось, как верить ему и кивать, когда он рассказывал о своем плане. По дороге обратно я смотрел в окно на пролетающие мимо кусты, поля и рощи. Помню, что дорога показалась мне самым тихим, спокойным и мирным местом на земле, куда желания могли бы спускаться, чтобы отдохнуть от своих хозяев и немного поспать. Желания могли бы отдохнуть? Интересная мысль, а когда я подумал о снах, то понял, что желаю лишь одного: вернуться назад в то время, когда мои сны были чистыми, простыми и незамутненными, когда от самого страшного ночного кошмара лишь слегка пересыхало во рту.

Я вернулся домой, сел на лавку под кухонным окном и тупо глядел на облака, ласточек и стрижей, вьющихся в небе, — перелетных птиц, залетающих в Англию только на короткое лето. Они наедались мухами, резали небо в клочья, протыкали в нем дырки до крика, от их пронзительного визга голова моя пряталась в ладони, а в больной ноге начала биться и пульсировать кровь. Но я сидел и сидел, ничего не делая, пока отец не вернулся с работы, и тогда я принес ему бутылку пива, открыл ее и смотрел, как он пьет и вытирает платком пот — честный пот честного человека. Потом приехала Грейс и подсела ко мне, и я постучал ее по спине и поблагодарил за то, что она моя сестра.

— Мне так повезло! — сказал я, и это было почти правдой.

— Еще бы! — Грейс поцеловала меня в кончик носа, как сентиментальные люди целуют щенков, или кроликов, или конверт, прежде чем отправить его по почте любимой.

— Грейс! — сказал я.

— Чего?

— Ты никуда сегодня не идешь, правда?

— Нет, а что?

— Ничего… Просто хотел удостовериться.

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

— Ты о чем, а? С ума сошел?

— Нет.

— Иногда я сомневаюсь, что ты нормальный.

— Я тоже, — сказал я.

— Никуда я не иду, — заявила Грейс, — даже когда умру, не уйду никуда — останусь здесь и буду тебя мучить.

— А если я умру первым?

— Не беда, я найду способ пробраться к тебе в могилу. Вырою яму, встану перед гробом и буду завывать, пока ты не проснешься.

— Вот спасибо, — сказал я.

— Подожди благодарить, рано еще. — Но Грейс посмотрела на меня таким странным взглядом, как будто ей и впрямь не терпелось повыть над моим гробом.

Тут вернулась мама, она обняла меня очень крепко и накрыла мой лоб ладонью — я сразу почувствовал вкус земли на губах.

— А ну-ка пошли в дом, — сказала мама, — я приготовлю вам кое-что вкусненькое.

Мы все отправились в дом, уселись за стол и стали смотреть, как мама вытаскивает из холодильника домашние колбаски и замешивает густое тесто.

Утром, пока кошка играла с клубком шерсти, а деревенские петухи гонялись за курами, мама шепнула мне, что кое-что придумала и что если у меня все же есть дар, как у нее, то колдовство должно сработать. Мама рассказала мне, что этим прежде пользовались и ее родная мать, и бабка, и еще двадцать пять поколений колдуний до них.

— Ну и что мне надо делать?

— Во-первых, — сказала мама, — надо иметь веру. Без веры все равно ничего не получится. А имея веру в себе, выбираешь в саду яблоко.

— Яблоко?