Он помолчал, раздумывая.

— Ну не знаю…

— Пожалуйста!

— Это что, так важно?

— Очень важно!

— Ну ладно… Ты знаешь бар «Черная Лошадь»? На Бридж-стрит?

— Нет, но я найду его.

— Встретимся там через час, идет?

— Идет.

Я доехал до места за сорок минут, заказал полпинты и нашел свободный столик в углу. В баре было полно народа, но на меня никто внимания не обратил. Мужчины играли в дартс, бросали мелочь в музыкальный автомат или пялились на женщин, а около стойки бара дремала утомленная жарой псина.

Поллок появился вовремя, заказал бутылку колы и сел рядом со мной.

— Знаешь, Эллиот, — сказал он недовольно, — вообще-то мы так не ведем дела…

— Да я иначе не могу, — пробормотал я, — я очень боюсь.

— Боишься? Чего же тебе бояться?

— Ну, не просто объяснить… — начал я.

— А ты начни с начала.

— А я могу вам доверять? — спросил я, понимая, что в любом случае иду на страшный риск.

— Ну конечно, Эллиот, — протянул Поллок. — Я же полицейский!

Я саркастически усмехнулся.

— Что в этом смешного? И что за вопрос?

— Нет, вы мне скажите честно, могу я вам на хрен доверять или нет?

— Да, — сказал он. — Ты можешь мне доверять.

Я взглянул в его глаза. Потом перевел взгляд на губы. Ни то ни другое ничего мне не сказало, но отступать было поздно. Слишком поздно.

— Ладно, — сказал я, — я вам расскажу.

Я начал с самого начала, с того дня, когда Спайк пришел ко мне и сказал, что видел незнакомого чувака в лесу около холма Хенитон, и как потом мы нашли целый парник дури, и как он попер всю эту дурь. И еще как мы напоролись на повешенного чувака (ну, до того как его повесили) и как теперь дом Спайка выгорел до основания, а в конце добавил:

— Я видел еще кое-кого с тем страшным Медведем.

— Ну да, ты уже рассказывал.

— Да, но после этого я видел его еще раз.

— Где?

— На парковке около полицейского участка.

— Что-о?

— Мне кажется, он служит в полиции.

Глаза Поллока сузились, он наклонился ближе ко мне и понизил голос:

— А почему ты так думаешь?

— Он был в штатском, но у него из нагрудного кармана торчал полицейский жетон. А еще кто-то назвал его «сэр». А сегодня я снова увидел его — около дома, где живут мои родители. Он сидел в припаркованной машине. Я думаю, что это именно он поджег дом моего кореша.

— Почему?

— Он бросил на дорогу зажженную спичку.

— Ну, знаешь, дружок, с такими доказательствами мы далеко не уедем.

— Я знаю. Но у него так неприятно дергается рот. И такие глаза… страшные.

— Ой-ой! У всех полицейских неприятный взгляд. Это профессиональное.

— Да, но не такой, словно тебя собираются задушить голыми руками.

— Н-да… — Поллок отхлебнул колы.

— Теперь понимаете, почему я спросил, можно ли вам доверять?

Он кивнул:

— Понимаю.

— Ну и как, можно?

— Я уже сказал тебе… Да. И знаешь почему?

— Почему?

— Потому что ты описал мне инспектора полиции Диккенса.

— Кого-кого?

— Диккенса. За глаза мы все зовем его «Дергун».

— Из-за его рта?

— Точно. Но поверь мне, Эллиот, с этим человеком лучше не шутить. На нем медалей и цацек больше, чем на рождественской елке, и он, как минимум, такой же колючий. И еще он совершенно бешеный…

— Так вы думаете, я вам лгу?

— Вовсе нет. — Он придвинулся еще ближе ко мне. — Наоборот. У нас в отделении есть люди, которые спят и видят, как бы вывести его на чистую воду…

— А почему? Что он такого сделал?

— Немало, Эллиот. Он много успел где отметиться… Я сам его терпеть не могу — злобный придурок. Но он очень осторожен, пока нигде не наследил, даже зацепиться не за что. Пока.

— Да кто же все эти люди?

Поллок задумчиво постучал себя по носу.

— Слушай, — сказал он, доставая из нагрудного кармана визитку и протягивая ее мне, — во-первых, сынок, считай, что тебе повезло, что ты доверился мне, а не кому-то другому.

— У вас лицо честного человека. — Я пригубил пива. — Мне так кажется.

— Да, моя жена тоже так говорит. — Поллок постучал по визитке ногтем. — Вот тут, смотри, мой прямой телефон. Если попадешь на кого-нибудь другого, ничего ему не говори, понял? Просто повесь трубку. А пока я переговорю кое с кем из Бристоля.

— С кем?

— Тебе лучше не знать. Но возможно, они сослужат тебе лучшую службу, чем твой так называемый лучший друг.

— Понимаю.

— Ты знаешь, где он теперь?

— Нет. Но я подозреваю, где он может быть.

— Хорошо. Потому что, если мои догадки подтвердятся, он нам понадобится.

— Зачем?

— Да, и ваша дурь тоже.

— Мне кажется, он успел ее вывезти.

— Ладно, постарайся найти его. Вбей в его башку хоть немного здравого смысла.

— Боюсь, это будет непросто.

— Сложное никогда не бывает простым, Эллиот. Думаю, ты и сам начинаешь это понимать.

— Думаю, что начинаю, — сказал я и откинулся назад, и на долю секунды мне показалось, что в лице Поллока я читаю какое-то странное выражение, граничащее с хитростью. И все же он был честен со мной. Либо он — гениальный лжец. — Ну, мать твою, я и попал! — вырвалось у меня, и он улыбнулся. По крайней мере, мне показалось, что это была улыбка, хотя, возможно, он просто скривился от колы или от новостей, которые я только что ему рассказал.

Вообще-то я хороший работник. Я никогда не спорю с хозяином, добросовестно выполняю все задания. Даже если хозяин просит меня сделать что-нибудь, что мне не так уж и нравится, я это обычно делаю. Мне все равно, что я испачкаюсь или порву рубашку. Да, я потею, когда работаю. Когда я потею, то снимаю рубашку, заправляю ее под пояс брюк и продолжаю работать. Во время работы я насвистываю или напеваю песенку и, если у меня есть время, позволяю себе пять минут передохнуть и послушать, как поскрипывает, поворачиваясь, земля. Но затем я всегда опять возвращаюсь к работе и потею снова.

Когда я работал на того арбориста, то всегда потел, и на свиной ферме тоже. А до этого я потел на мужика, которого звали Альберт. Он занимался тем, что изготавливал декоративную бетонную плитку. Мы с ним работали в сарае, стоявшем в дальнем углу его участка, месили цемент в стареньком смесителе, а потом заливали смесь в фигурные формы. Когда цемент застывал, мы выколачивали плитки из форм, составляли их в ряд и ждали, пока они полностью высохнут. А потом нагружали его грузовичок образцами и везли показывать в окрестные магазины садовых инструментов и центры ландшафтного дизайна, да только нам не везло. Хотя Альберт и был неисправимым оптимистом, он все чаще хмурился, потому что, где бы мы ни предлагали свой товар, хозяева качали головами и твердили, что уже покупают плитку у других поставщиков. «Но это же ручная работа!» — говорил Альберт, в волнении потирая вспотевшие ладони и нервно прищелкивая языком. «Оно и видно», — бросал обычно клиент, указывая на какую-нибудь каверну или трещину на плитке.

Я успел поработать на Альберта всего пару месяцев, а потом он совсем разорился и закрыл свое производство, а мне сказал, что лучше бы я поискал работу в другом месте. Он не сказал, что увольняет меня, но я и так видел это по его грустным глазам и подергивающимся губам. И все равно я уважал старика Альберта. Да, он проиграл, но не сдался: в последний раз, когда я случайно встретил его в баре, он сообщил мне, что намеревается купить старинный велосипед, на котором мороженщики в старину ездили, знаете, такой тяжелый, с морозильником у руля, и ездить вдоль берега моря на курорте Торки, продавая мороженое и охлажденные сласти. «Это настоящее золотое дно, я совершенно уверен, что быстро разбогатею», — сказал он, и я ему поверил. Я такой — людям верю, даже в себя стараюсь поверить. И знаете, если к вечеру рубашка у меня не намокает от пота, я понимаю, что провел этот день неправильно и что мне надо сказать самому себе пару слов наедине. Назовите меня старомодным, но это у меня в крови. Сам не знаю, что за фигня.