— Ничего ты такого не скажешь. — сказал он.

— Оʼкей, — сказал я. Чего спорить? Их все равно не переспоришь. — Так чего вы от меня хотите?

— Правды. С самого начала.

— Но я же все уже рассказал Поллоку. Он все знает.

— А он говорит, что каждый раз твой рассказ немного меняется. Поэтому я прошу тебя не торопиться, все обдумать и подробно описать, что произошло.

— Ладно, — сказал я и в третий раз начал рассказывать все с самого начала. Про Спайка. Про нашу встречу в «Глобусе». Как я слушал рассказ Спайка про чувака в лесу. Как потом мы со Спайком поехали в лес и нашли парник. Как мы прятались в кустах, как увидели тех мужчин, Диккенса и второго. Как потом я зашел к Спайку и увидел у него в гараже сохнущую дурь. И так далее: как я нашел повешенного, и как сгорел дом Спайка, и как лысый чувак бросил спичку. Я сказал, что спрятал фургон и дурь в надежном месте.

— И где же ты их спрятал?

— В надежном месте, — повторил я.

— И насколько надежно твое «место»?

— Вполне надежно.

— Скажи нам, где ты их спрятал.

— Не скажу.

— Лучше скажи, Эллиот. Правда, лучше будет, если ты скажешь.

Я потряс головой.

— Эллиот!

— Чего?

— Когда я тебя прошу о чем-то, я ведь не шучу. Если мы собираемся тебе помочь, ты должен помочь нам.

— А мне казалось, что все наоборот — это я вам помогаю.

— В этом деле мы помогаем друг другу, Эллиот.

— Хорошо, — сказал я.

Мы замолчали, а потом Смит сказал:

— Мы с сержантом Поллоком немного прогуляемся. Далеко мы не уйдем, и машина будет у нас все время на виду, так что давай без глупостей.

— Без каких таких глупостей?

— Не вздумай бежать.

— А зачем мне бежать, скажите на милость?

— Совершенно незачем. Но если такая мысль промелькнет у тебя, знай, что это ни к чему не приведет. Ты это знаешь, правда?

— Вы что, думаете, мне хочется идти обратно в Веллингтон пешком?

— Нет.

— Не волнуйтесь, я вас тут подожду.

— Вот и славно, — сказал Смит и выбрался из машины.

Далеко они не ушли. Я смотрел, как они ходили кругами по поляне, слышал, как хрустели сучки под их ногами, слушал их голоса — низкие, отрывистые звуки смешивались с шорохом листьев, с птичьей перекличкой. Я сидел очень тихо. Постепенно в ушах у меня начал нарастать неприятный шум. Я хотел развлечь себя таблицей умножения, но мне это скоро наскучило, так что я начал размышлять, чем займусь, когда все кончится. Наверное, надо будет поехать в отпуск. Да, свалить на пару недель куда-нибудь, где меня никто не знает. Туда, где я могу носить шорты, сандалии и пить вино, не напиваясь. В какое-нибудь тихое место, где я сяду у стены и научусь играть… на гитаре… или на флейте… Я перебирал в голове места, куда хотел бы поехать, — Италия, Испания, Греция, Турция, — но тут вернулись Поллок со Смитом.

— Эллиот, — сказал мне Поллок, — мы тут все обсудили и решили, что тебе можно доверять.

— Ах вот как? — саркастически фыркнул я.

— Да.

— А могу ли я доверять вам?

— Почему ты спрашиваешь?

— Ну, если один из вас продался бандитам, может быть, и остальные тоже?

— Что же, хороший вопрос. Я не могу на него ответить.

— Ну а я могу, — заявил Смит. — Не все копы продажные. Многие верят в победу добра над злом. В порядочность. В то, что они служат обществу. Защищают мир от всяких гадов. И они знают, что, если забудут об этом, всем нам придет конец. Можно тогда на все забить, идти домой и ждать, когда над миром вырастет гриб.

— Какой еще гриб? — спросил я озадаченно.

— Тот самый, — сказал Смит. — С черепом и костями! — Он откинулся на спинку сиденья, сложил руки на коленях и скомандовал: — Поехали!

Поллок завел двигатель.

— Сейчас мы отвезем тебя назад в «Дельфин», — сообщил он мне, — но, когда придет пора, мы попросим тебя выполнить для нас одно задание. Оно может быть немного опасным, но, думаю, ты с ним справишься.

— Опасным? Очень?

— Скажем так… — Поллок помедлил, выводя машину на ухабистый проселок, который вел к асфальтовой дороге, — мы сделаем все, чтобы оно не стало слишком опасным.

— И на том спасибо, — сказал я.

— Да, возможно, мы даже заплатим тебе за помощь. Немного, конечно, то, что сможем списать из мелкой наличности…

— Заплатите мне?

— А почему нет?

— А что со Спайком?

— А что с ним?

— Он вам понадобится?

— Зачем?

— Ну как зачем? Помочь…

— Знаешь, если то, что ты о нем рассказывал, правда, он не кажется нам особо надежным парнем. Правильно я говорю?

— Наверное, да.

— Не тот человек, к которому можно обратиться в трудную минуту.

— Ну не знаю…

— Забудь о нем, — отрезал Смит. — Мы его в дело не берем. Пусть поварится немного в собственном соку.

Мне не понравилась мысль о том, что Спайк должен вариться в чьем бы то ни было соку — на матрасе в чужом доме, без работы, без денег, запуганный до коликов, ругающий себя на чем свет стоит за собственную глупость, — но я что я мог поделать? Ничего, да и ему по большому счету ничего не оставалось, как ждать и надеяться на чужую помощь, поэтому я сказал: «ладно», и когда мы наконец одолели ухабистый проселок, то Поллок свернул на подымающуюся на холм веллингтонскую дорогу.

Возле бара Смит сказал:

— Спасибо, Эллиот, ты нам очень помог. Мы много лет пытались прищучить Диккенса за задницу, но без тебя нам было не за что ухватиться. И не волнуйся, мы тебя в обиду не дадим.

— Вот за это отдельное спасибо, сэр, — сказал я.

— Не за что.

— Я не хотел вас обидеть.

— Да я знаю.

— Когда мне вам позвонить?

— Дай нам пару дней.

— Ладно.

— Будь осторожен, Эллиот.

— Постараюсь.

Он перегнулся через меня, открыл дверь и сказал:

— Можешь идти.

— Спасибо. — Я вылез из машины и пошел искать свой байк.

Старая церковь в Столи высится посреди полей, как ковчег среди зеленых волн бескрайнего моря — одинокая капля теплого серого камня, приют для странников, жаждущих помощи и утешения. Мне нравилось это место, тихое, умиротворенное, сюда нас приводили на уроках истории, и учительница рассказывала про норманнских завоевателей и про человека по имени Генри Хоу. Он был богатым и влиятельным прихожанином и жертвовал нашему приходу много денег, так что после его смерти на одной из дверей в церковь выгравировали надпись: «Молитесь за душу его». Мне было тогда лет девять или десять, я прекрасно помню тот день: стоял пригожий весенний денек, на могилах цвели лютики, а Спайк дурачился и не желал слушать рассказ учительницы. Хотя я и сам всегда не прочь был подурачиться, в тот день я слушал ее очень внимательно, мечтая о том, как хорошо было бы родиться во времена сэра Френсиса Дрейка. Я бы сражался вместе с ним против Испанской Армады, грабил испанские корабли, а потом мы стояли бы рядом на приеме у самой английской королевы, и он положил бы мне руку на плечо и рассказал всем, какой я храбрец.

Я оставил «хонду» около входа на кладбище, постоял немного, глядя на увядающие на могилах цветы, а потом толкнул тяжелую дубовую дверь и вошел в собор. Внутри было пусто, темно и прохладно, я сел на скамью и постарался полностью погрузиться в спокойствие этого места. В Бога-то я никогда особенно не верил, мне всегда казалось, что не существует в мире сил могущественнее, чем силы леса или полей, поэтому молитву произносить не стал, просто сидел, склонив голову, и слушал тишину.

В одно из витражных окон билась пчела, ее гудение то стихало, то нарастало с новой силой. Она залетела слишком высоко — я все равно не смог бы ей помочь, поэтому я решил оставить пчелу на милость ее собственной судьбы. Кто знает, возможно, ей суждено спастись? Вдруг она найдет немного пыльцы на цветах, что украшают алтарь, а потом вылетит на волю через щель между створками дверей? Интересно, понимает ли пчела, с какой проблемой столкнулась? Может быть, она сейчас в панике, не знает, что делать? Способна ли она, к примеру, задуматься, постараться выработать план действий? Или же, как я читал в «Нэшнл Джиографик», пчелы представляют собой лишь простые механизмы, подчиняющиеся инстинктам, беспомощные и бесполезные без своей пчелиной матки, так же как и она беспомощна без них? Шестеренки, которые вертятся без устали до тех пор, пока смерть не заберет их, не способные ни сделать выбор, ни воспользоваться неожиданной возможностью? А пожалуй, подумал я, и даже вероятнее всего, так оно и есть. Я еще немного посидел, вдыхая запахи старого дерева, прохладного камня и ладана, а потом поднялся и вышел наружу, оставив пчелу биться о стекло в отчаянных и бесполезных попытках выжить, сродни, может быть, и моим собственным.