Обратимся, однако, к краткому изложению некоторых отдельных боёв, относящихся к этому времени.

Бои на южном фронте

Точно так же, как после боя под Тюренченом, русская главная квартира оказалась весьма мало осведомлённой о составе действовавшей в этом бою 1-й японской армии Куроки, так и теперь сражение под Вафангоу не дало штабу армии вполне определённых сведений о силах и составе 2-й японской армии Оку. Согласно сведениям разведывательного отделения штаба армии, корпус ген. Штакельберга имел против себя 5-ю, 8-ю и 11-ю дивизии и ещё одну невыясненную дивизию. Как до и во время сражения под Вафангоу, так и во весь последовавший период времени до сражения под Ляояном обнаружилась «полная несостоятельность разведки вообще и разведывательной деятельности русской конницы в особенности». Ни одно из сообщений, из какого бы источника оно ни исходило, не давало ни в малейшей степени хотя бы приблизительную картину о распределении сил противника, о его движениях и намерениях.

Нельзя не признать, что недостаток сколько-нибудь достоверных сведений о неприятеле затруднял положение ген. Куропаткина, лишая его возможности принять в известных случаях какие-нибудь решения; но при деятельном пользовании своей армией он мог бы вполне сорвать перед собою завесу неизвестности, скрывавшую расположение и намерения противника. Но так как русские войска, а в особенности русская конница, держались крайне пассивного образа действий, то нет ничего удивительного, что штаб армии витал постоянно в тумане неверных сведений и часто приходил к совершенно превратным заключениям о намерениях противника.

На южном фронте разведывательная деятельность производилась двумя большими группами русской конницы: со стороны корпуса ген. Штакельберга, к югу от Кайпинга, выдвинут был отряд ген. Самсонова, ядро которого состояло из трёх полков Сибирских казаков и Приморского драгунского полка — всего около 22-23 эскадронов и сотен. Против этой конницы со стороны японцев действовала кавалерия 2-й армии — всего около 20 эскадронов. Далее к востоку, в горах, оперировал отряд ген. Мищенко, прикрывая пути, ведущие со стороны отряда Кавамуры из Сиюяна.

Для деятельности конницы ген. Самсонова местность предоставляла весьма благоприятные условия; обширная равнина простиралась по обе стороны железной дороги, представляя собой огромный простор для деятельности конницы как в больших массах, так и отдельными разъездами.

Несмотря на такие благоприятные условия местности, все сведения, доставлявшиеся русской конницей, базировались, главным образом, на рассказах китайцев, «которым», по выражению истории русского генерального штаба, «наши разъезды придавали слишком много веры»[ 5 ⁵].

Необходимо заметить, что, по требованию высших начальников, конницей предпринимались иногда усиленные рекогносцировки, которые каждый раз заключались в том, что несколько сотен направлялись вперёд на юг, вдоль железной дороги, и, как только встречались с противником, завязывали с ним стрелковый бой, после чего сейчас же предпринимали обратное движение — конечно не выяснив ничего нового.

Ни о каких кавалерийских предприятиях сколько-нибудь си л ьными разъездами под начальством офицеров во фланг и тыл не п риятеля с целью добыть к акие-нибудь определённые сведения со стороны русской конницы совершенно не было слышно.

Такая недостаточно энергичная деятельность русской конницы объясняется отчасти постоянным переутомлением её, но едва ли мы ошибемся, если признаем, что важнейшая причина этой безрезультатной деятельности конницы кроется, главным образом, во взг л яде высших начальников на применение кавалерии.

Это доказывается, между прочим, одним письменным сношением ген. Штакельберга, адресованным ген. Самсонову, которому он сообщает, что командующий армией не согласен с таким поспешным отступлением его на север во время сражения у Вафангоу и что вообще необходимо выяснить силы противника, потому что ген. Куропаткин опасался, что японцы оставили против Самсонова лёгкую завесу, а со всеми силами ушли к Порт-Артуру. «Лучшим средством, чтобы выяснить это», — писал ген. Штакельберг ген. Самсонову, — «заключается в том, чтобы выслать в этом направлении шпионов или несколько отважных разведчиков».

При таком взгляде высших начальников на пользу и применение кавалерии можно было бы придти к заключению, что она является, вообще говоря, совершенно излишней.

Впрочем, ген. Куропаткин поспешил высказать свое удовлетворение начальнику конницы после того, как от этого последнего им было получено донесение, что драгун Волков пробрался до Сиюнхечена, заметил там расположение японского полка и 32 орудия и во время своего обратного движения проложил себе дорогу через японский разъезд, перебил и ранил много японцев и спасся на лошади, отбитой им у японского драгуна, принадлежащего 14-му драгунскому полку…

Такой же безрезультатностью отличалась деятельность конницы отряда ген. Мищенко, который после занятия японцами Сиюяна 8-го июня перешёл на дорогу, идущую из Кайпинга, и расположился со своим отрядом у Сияхатана. Отряд ген. Мищенко был усилен 11-м и 12-м Оренбургскими казачьими полками и 2 батальонами 12-го Сибирского пехотного полка, так что он состоял из 21-22 сотен и 6-ти орудий, имея сначала 2, а потом и 8 батальонов в виде поддержки. Для охраны Далинского перевала был расположен отряд ген. Левестама, при котором состоял Сибирский казачий полк из 6 сотен.

Бесплодная деятельность этой конницы ген. Мищенко, которая оказалась не в состоянии выяснить состав японских войск, сосредоточившихся у Сиюяна, трудно объяснить только гористым характером местности и непроходимостью для конницы дорог, пролегавших по горным кручам, — потому, что конницей не было сделано даже серьёзной попытки произвести надлежащие разведки около Сиюяна. Но особенно непростительно то, что отряд ген. Мищенко снабжал командующего армией такими сведениями, которые выдавались за вполне определённые, а между тем, совершенно не соответствовали действительности.

У Сиюяна по-прежнему под начальством ген. Кавамура находилась 10-я японская дивизия, к которой из 1-й армии Куроки присоединилась 1-я гвардейская бригада, так что в общем здесь находилось 18 батальонов, 7 батарей и 4½ эскадрона.

Из того факта, что при этом отряде находились также и гвардейские войска, о чём русская конница узнала по расспросным сведениям от китайцев, ген. Мищенко вывел заключение, что у Сиюяна находятся главные силы 1-й армии Куроки. В этом своём заключении он ещё больше уверился, когда 16-го июня по направлению на Чипанлинский перевал и Эрдагоу двинулся отряд ген. Того в составе 3-х батальонов, 1-го эскадрона и 6-ти орудий, принадлежавших 10-й японской дивизии; две роты отряда ген. Того продвинулись далее и заняли перевал Ниантзыку.

От офицерского разъезда ген. Мищенко получил донесение по поводу упомянутого сейчас передвижения японского отряда, что разъезд ясно видел японскую пехотную бригадус тремя эскадронами и горной артиллерией на марше из Канза по направлению на перевал Чипанлин и, вместе с тем этим разъездом обнаружен был бивак большого отряда в районе около Талуша. Таким образом, из трёх батальонов ген. Того выросла целая дивизия. Эти донесения, точно также, как совершенно неосновательные сообщения китайских шпионов, послужили основанием ген. Мищенко донести командующему армией, что ген. Куроки оставил на Фынхуанчене только слабую часть своей армии — всего лишь одну дивизию, может быть, с придачей одной резервной бригады; с одной дивизией находится у Сиюяна, а две дивизии его армии направляются через Чипанлинский перевал на Кайпинг для того, чтобы соединиться с 2-й японской армией.

На основании этих сведений ген. Куропаткин должен был придти к неверному предположению относительно планов и намерений противника и, соответственно с этим, принять, со своей стороны, неверные мероприятия, тем более, что ген. Куропаткин относился с большим доверием ко всем донесениям ген. Мищенко, придавая особый вес и значение всем получаемым от него сведениям.