Мищенко был полевым артиллеристом, тем не менее его сделали кавалерийским начальником и в конце войны ему даже дали в командование кавалерийский отряд в 70 эскадронов. Замечательно то, что Мищенко прослыл деятельным кавалерийским генералом, был назначен генералом царской свиты и генерал-адъютантом и был возведён в герои этой войны.
Бесспорно, как Мищенко, так и Ренненкампф были деятельными офицерами, относившимися очень строго к своим обязанностям, и в этом отношении выделялись над большей частью остальных генералов. Однако, совершенно несправедливо ген. Мищенко была присвоена репутация кавалерийского начальника, которая не оправдывалась ни его деятельностью в Корее, во время командования казаками, ни пресловутым рейдом в Инкоу, ни какими-нибудь другими хоть сколько-нибудь выдающимися кавалерийскими делами во время войны.
Можно было бы допустить, что Ренненкампф сделал бы больше на должности кавалерийского начальника. Поэтому нет ничего удивительного, что после неудачного набега на Инкоу один командир кавалерийской бригады заметил: «чтобы быть кавалерийским начальником, надо сначала быть корнетом».
Тем не менее надо признать всё же, что генерал Мищенко пытался по временам делать хоть что-нибудь со своей кавалерией, тогда как на театре военных действий было много генералов, которые, хотя и были корнетами в своё время, отличались всё-таки полной бездеятельностью. Если всем этим кавалерийским генералам на должность начальника кавалерии Куропаткин предпочел артиллериста Мищенко, то это характеризует доверие Куропаткина к их талантам.
Насколько Куропаткин, ещё будучи военным министром, относился невнимательно к важному вопросу о замещении должностей войсковых начальников, видно из того, что в 10-м и 17-м армейских корпусах, отправленных первыми на театр войны, почти весь личный состав высших начальников был обновлен при мобилизации.
Даже тогда, когда большая часть 10-го корпуса высаживалась на театре войны, никто ещё не знал, кто будет командиром корпуса, потому что всем было известно, что престарелый и неспособный к полевой службе генерал-лейтенант Случевский должен быть заменён другим командиром[ 1 8]. В 17-м корпусе в день отъезда на театр войны были сменены оба начальника дивизии и один командир полка, как не соответствующие своим должностям[ 1 9].
И впоследствии, во время военных действий, из-за своей постоянной склонности к созданию новых отрядов, Куропаткин не особенно считался с организационными связями войск и их начальников. Само собой разумеется, что это не могло не влиять на ход действий. Впоследствии для самого Куропаткина возникали затруднения при управлении операциями ввиду невыясненных личных отношений к наместнику.
Адмирал Алексеев был главнокомандующим «всеми сухопутными и морскими силами, действовавшими против Японии»; начальником штаба наместника был назначен генерал Жилинский из Главного Штаба, а состоявший при наместнике уже продолжительное время генерал Флуг был назначен генерал-квартирмейстером. При штабе наместника состоял многочисленный штат адъютантов, генералов, штаб- и обер-офицеров генерального штаба, всего свыше 100 человек, окружая пост наместника чуть ли не царским престижем. Все эти господа были полны честолюбия и жаждали в этой войне получить победные лавры[ 2 0].
Когда, однако, в помощь наместнику для командования сухопутными войсками был назначен генерал без его ведома, а для командования морскими силами с той же целью был назначен адмирал Макаров, то многочисленный штаб адмирала Алексеева оказался естественно как бы устраненным от дел.
При этом необходимо заметить, что. будучи командующим армией, Куропаткин был наделён правами главнокомандующего, так как он, хотя и был подчинён наместнику, тем не менее, согласно телеграмме Государя на имя наместника в Мукден о назначении Куропаткина, этому последнему предназначалась вполне самостоятельная и ответственная роль по командованию войсками с целью «облегчить наместнику выполнение выпавшей на его долю тяжёлой исторической задачи».
Оказанное Куропаткину доверие в отношении командования войсками на театре войны — выговоренное им, очевидно, в Петербурге при принятии должности командующего армией — привело к тому, что влияние наместника на ход военных действий было очень ограниченным. Ему ничего не оставалось, как предоставить в распоряжение Куропаткина все войска, давать ему добрые советы и делиться предположениями.
Если наместник усиливал свои требования, то Куропаткин обращался непосредственно с жалобой в Петербург или соглашался только для видимости, для того, чтобы затем можно было свалить всю вину и ответственность на наместника в случае неудачи. Штаб наместника мстил за это Куропаткину, подвергая беспощадной критике все его действия; со своей же стороны и штаб армии в Ляояне говорил только со злобой про Мукден и его штаб.
В действительности надо признать, что в Мукдене придерживались более здравых взглядов. Там ничего не хотели знать о стратегии выжидательной, стремящейся к уклонению от боя, а требовали энергичного наступательного ведения войны. В каком виде всё это вылилось на практике, если бы штаб наместника осуществил свои планы, взяв на себя ответственность — это другой вопрос.
Во всяком случае эти трения и недоразумения между двумя штабами не могли содействовать направлению всех усилий для достижения общей цели. Как это часто бывало во время этой войны, при различных случаях и в разной обстановке, главные цели войны приносились в жертву соображениям личного характера и личным интересам.
ГЛАВА 5
В Корее и на Ялу
«Будьте деятельными и неутомимыми, отрешитесь от всякой лени души и тела, иначе вы никогда не будете подобны тому Великому Капитану, который должен нам служить примером».
Фридрих Великий: Общие принципы войны.
«Инициатива есть важнейшая добродетель полководца. Сосредоточенность сил — лучший залог победы».
Устав учебный для кавалерии.
Ни Суворовым, ни Наполеоном Куропаткин не был, по его собственным словам. Но он не задал себе труда сколько-нибудь изучить великие дела этих Великих Капитанов, чтобы брать их за образец. Безграничный порыв Суворова, не желавшего знать никаких затруднений, точно так же — «activité, activité, vitesse!» Наполеона были совершенно чужды характеру Куропаткина.
Как упомянуто было выше, он ещё с самого начала войны, согласно его же плану, крепко держался необходимости оборонительно-отступательной стратегии, не допуская мысли воспользоваться подходящей обстановкой, самому захватить инициативу и навязывать противнику своё желание.
Случай мог бы легко представиться, если бы для наступления своих войск предвидели лучшую обстановку, чем та, которую рисовали себе при составлении плана. Так оно в действительности и случилось. В конце марта 1904 года, когда Куропаткин прибыл на театр войны, численность русских войск, находившихся в Манчжурии, была значительно больше, чем та, которая предусматривалась операционным планом, тогда как со стороны японцев, вместо 6-8 дивизий, которые, как предполагалось, будут к тому времени на Ялу, на самом деле в конце апреля находилось всего только 3 дивизий, единственные высаженные к тому времени на материк.
Но русские в конце марта имели смутные сведения о силах противника, который только что высадился со своей 1-й армией на берегах Кореи, так как кавалерийский отряд Мищенко «ввиду своей слабости», по выражению истории русского генерального штаба, «не доставлял никаких достоверных сведений о силе и расположении неприятельских войск».
Мало того, что со стороны Куропаткина ничего не предпринималось, чтобы «осветить положение, представлявшееся в полном тумане», он сам со своей стороны отклонял все меры, которые могли бы выяснить положение, так как с самого начала войны он неохотно поощрял всё, что хотя отчасти носило характер активных действий. Своеобразная и предвзятая идея Куропаткина уже характеризуется тем, что он все свои решения принял ещё до прибытия на театр войны, не будучи ещё знакомым ни с обстановкой, ни с действительным положением вещей.
