Генерал Засулич —который в постоянном страхе за ответственность никак не мог решиться ни предпринять своевременное отступление, ни принять бой со всеми своими силами и с полной решимостью победить или умереть; он принуждает отряд ген. Кашталинского, вопреки совету этого последнего, как ближайшего начальника этого отряда, ввязаться в бой и в то же время покидает его и вместе с резервом уходит с поля сражения, предоставляя Кашталинского его собственной участи.

Генерал Кашталинский —который признал излишним дать своим помощникам необходимые указания и приказания в день боя 1-го мая; он ничего не делал для того, чтобы обеспечить связь со своим левым флангом, отрядом полковника Громова, и даже сам отнял от этого последнего средства разведывания и охранения: он не сумел выбрать надлежащую минуту для отступления, несмотря на то. что сам неприятель приготовил ему для этого золотой мост; присланное ему подкрепление из резерва под начальством полковника Лайминга он ввёл в бой недостаточно ориентированным, без указаний, оставил их на поле сражения вбезвыходном положении, а сам покинул место боя.

Генерал Мищенко -который не постиг задачу своей кавалерии в Корее и, потеряв связь с противником после того, как находился с ним в тесном соприкосновении, отступил за Ялу, так что высшее начальство в армии целый месяц было лишено всяких сведений о противнике.

Полковник Трухин(начальник кавалерии на левом фланге Восточного отряда) — который возложенную на него задачу по охранении и разведывании на левом фланге Восточного отряда оставил без надлежащего внимания; он недостаточно осведомлял свои войска, а после перехода противника через Ялу он отступил на север, бросив всякое наблюдение за неприятелем, так что японцы могли незаметно и беспрепятственно овладеть позицией на реке Эйхо.

Полковник Громови начальник отряда у Чннгоу — которые упустили из виду немедленно донести ген. Кашталинскому как о своём собственном отступлении, так и о движении противника на Потетынзу и Чингоу.

Все начальники,а также и их штабы — которые недостаточно заботились как о разведывании противника, так и о поддержании связи в бою.

Сами войска —хотя и без надлежащего разумения обстановки, —всё же, в общем, выполняли свою задачу в бою с полным самоотвержением. Но с ужасающей ясностью сказался уже в этом первом столкновении с неприятелем важнейший недостаток командования войсками — это «главная мудрость генерала, которая заключается в его решимости».

Вафангоу

За три дня до несчастного боя на Ялу Куропаткин телеграфировал военному министру: «Японцы зашевелились на Ялу. С удовольствием буду приветствовать их вторжение в Манчжурию. Для этой цели можно бы построить им даже золотые мосты, лишь бы ни один из них не вернулся назад на родину»…

И вот, японцы уже в Манчжурии; но удовольствия, по-видимому, это вторжение неприятеля не причинило русскому командующему армией, несмотря на всё его наружное спокойствие. Предполагавшееся «отступление с боем» превратилось в тяжёлое поражение, причины которого Куропаткин в первую голову должен был приписать самому себе, ввиду недостатка у него твёрдой воли и решимости.

Упадок духа в русской главной квартире был, действительно, весьма значительный. Ожидали, что генерал Куроки после своей победы на Ялу будет беспрерывно продолжать наступление и к середине мая будет уже дебушировать с гор к югу от Ляояна. Несмотря на свое более чем двойное превосходство сил, Куропаткин всё же считал себя достаточно сильным, чтобы оказать успешное сопротивление наступающей 1-й японской армии. В штабе командующего армией поговаривали о необходимости оставить южную Манчжурию и отступить далее на север. Начали уже очищать Инкоу; крепостную артиллерию, служившую для вооружения имевшихся около Инкоу береговых батарей, начали отправлять на север через Ляоян. Весьма вероятно, что если бы 1-я японская армия, после своей победы на Ялу, двинулась энергично вперёд, то без большого сопротивления могла бы в середине мая овладеть Ляояном.

Если этого не случилось и армия Куроки, двигаясь вперёд слишком медленно и осторожно, 6-го мая только достигла Фынхуанчена и здесь оставалась полтора месяца в полной бездеятельности, то, независимо от продовольственных затруднений, объясняется это тем, что ещё при выступлении в поход японцы никак не рассчитывали встретить со стороны противника такой пассивный образ действий; поэтому они никак не решались, до высадки остальных двух японских армий, двинуть вперёд изолированную армию Куроки, которой могла угрожать опасность со стороны значительно более сильного противника.

Действительно, положение 1-й японской армии, несмотря на одержанную победу на Ялу, было весьма опасное. Армия Куроки в составе З-х дивизий была в Манчжурии совершенно изолированной, лишенной всякой надежды на скорое получение откуда-нибудь поддержки. Только 5-го мая началась высадка — притом на расстоянии свыше 200 километров от армии Куроки, в бухте Янтува — первого эшелона 2-й японской армии, продолжавшаяся 10 дней. Если бы японцы имели против себя энергичного противника, то желание Куропаткина, чтобы «ни один японец не вернулся к себе на родину», могло бы легко осуществиться.

Но какая польза от этих желаний, если Куропаткин ничего не делал для того, чтобы осуществить их на деле? Можно ещё понять, что Куропаткин не воспользовался изолированным положением 1-й армии Куроки и не предпринял против него энергичное наступление, чтобы загладить тяжёлое впечатление первого поражения на Ялу; действительно, русский полководец был далёк от всякой мысли о наступательных действиях; он был озадачен первыми событиями на театре войны; к тому же ничего не было заранее приготовлено для наступления через горы, а, главным образом, положение противника и обстановка представлялись ему в тумане: не удалось до того времени установить даже состав 1-й японской армии, силы которой продолжали всё ещё оценивать слишком высоко; к тому же высадку 2-й армии можно было ожидать в любом пункте побережья и во всякое время. При таких условиях требовались необыкновенная сила воли и мужество, чтобы предпринять наступательные действия против армии Куроки. Но непростительно со стороны русского командующего армией, что он ни на что не мог решиться во время начавшейся высадки 2-й армии.

Бесконечные колебания Куропаткина в принятии какого-нибудь решения для действий против японцев в период, следовавший за боем под Тюренченом, можно объяснить, отчасти, также и недостатком разведочных сведений о противнике, которые могла доставить русская кавалерия, как мы это видели выше за всё время с начала войны.

После боя на Ялу русская конница имела возможность войти снова в соприкосновение с неприятелем, потерянное ею с конца марта, и, таким образом, ориентировать командующего армией относительно положения японцев. Но ни разу в этом отношении со стороны конницы не было сделано серьёзной попытки.

Как на причины бездеятельности русской конницы указывают на трудные условия местности, а также на слабую тактическую подготовку казаков для этой боевой деятельности. Что касается трудных условий гористой местности, то, как увидим ниже, казаки показали себя не лучше, а даже ещё хуже, в местности, вполне открытой и равнинной.

Негодность же казаков, в особенности второочередных полков, в отношении боевой подготовки проявилась с такой ужасающей ясностью, что вырвавшаяся впоследствии у одного французского писателя фраза относительно набега Мищенко на Инкоу — что «это банкротство всего казачества», — может быть с полным правом приложима ко всей боевой деятельности казаков в эту войну.

В действительности, однако, бездеятельность русской конницы не может быть объяснима только недостаточной боевой подготовкой казаков и слабостью материальной части. Главная причина и в данном случае, как и во многих других случаях безуспешности действий русской армии в эту войну, объясняется недостатком инициативы у начальников и отсутствием понятия о задачах конницы.