Ген. Засулич утверждает в своей реляции, что он лично передал командиру 11-го стрелкового полка, полковнику Лаймингу, приказание, что его задачей должно служить «занятие позиции с целью прикрыть отступление отряда Кашталинского и что полковник Лайминг в своём желании отомстить неприятелю вышел из границ своей задачи». Так как полковник Лайминг нашёл себе в этом бою геройскую смерть, то трудно выяснить тут истину, но если принять во внимание всё изложенное выше и обстоятельства, предшествовавшие бою, можно с уверенностью сказать, что и полковнику Лаймингу его задача была не вполне ясна.
3анятие прикрывающей позиции, соответствовавшей обстановке, было, пожалуй, удобнее к северу и к югу от Хаматана, по обеим сторонам низовой дороги. Но ввиду полнейшей неосведомленности о положении дела и отсутствия всяких указаний со стороны начальника отряда было совершенно естественно со стороны командира 11-го стрелкового полка, что он стремился вперёд на помощь товарищам, находившимся в бою. Это было даже настоящее счастье, что прибытие отряда Лайминга несколько замедлилось; если бы это совершилось ранее, — до того времени, как ген. Кашталинский послал приказание об очищении позиции на речке Хантуходзы, — отряд Лайминга, наверное, потянулся бы туда, при полном отсутствии сведений об обстановке, и тогда наступление 1-й японской дивизии, вероятно, совершенно отрезало бы путь отступления отряду Лайминга.
Но и со стороны ген. Кашталинского отданное им приказание о занятии позиции на высоте 192 двумя батальонами 11-го стрелкового полка совершенно не соответствовало обстановке, о которой в 2 часа дня не могло уже быть никакого сомнения, потому что пассивная оборона этой высоты никак не могла воспрепятствовать наступлению неприятеля со стороны Лафангоу, откуда он приближался уже к теснинной дороге у Хаматана и поэтому обстреливал уже единственный путь отступления русского отряда на север.
Представим себе положение около 3-х часов пополудни: высота 192 занята обоими батальонами 11-го полка; 12-й стрелковый полк стремительно отступает от Хантуходзы южнее высоты 192 по дороге на Хаматан. Со стороны 12-й японской дивизии, которая наступала из Лафангоу на Хаматан, здесь в это время находилась только одна 5-я рота 24-го полка, которая приближалась ко входу в долину; под огнём этой роты 12-й стрелковый полк мог ещё пробраться по теснинной дороге, для того, чтобы затем выйти на этапный путь отступления, но артиллерийские и пулемётные лошади пали под огнем, вследствие чего батарея и пулемёты оказались неспособными для движения и стали затем добычей неприятеля.
Иначе представлялось бы дело, если бы ген. Кашталинский проявил со своей стороны какую-нибудь инициативу и занял высоту 192, хотя бы малой частью войск из отряда полковника Лайминга, например, 2 роты и батарея, для того, чтобы принять на себя отступающие войска 12-го стрелкового полка, а с остальными 6-ю ротами бросился против неприятеля для того, чтобы проложить себе путь отступления. Необходимо иметь в виду, что до 4-х часов пополудни ген. Кашталинскому пришлось бы иметь здесь дело только с одной японской ротой, которую можно было отбросить без особенного труда. Нет сомнения, что если бы ген. Кашталинский овладел здесь высотой 159, то батарея могла бы свободно отступить на север, а вслед за артиллерией могли бы отступить и части 12-го полка, а также и батальоны полковника Лайминга.
Между тем, на самом деле ген. Кашталинский предпочёл покинуть поле сражения одновременно с частями 12-го полка. Нельзя, конечно, упрекнуть полковника Лайминга за то, что он также не последовал за ген. Кашталинским; это, напротив, делает ему честь, хотя то, что он задержался несколько дольше на высоте 192, уже не соответствовало обстановке. С востока наступали японская гвардия и 2-я дивизия, с севера надвигалась 12-я дивизия, угрожая совершенно отрезать путь отступления. Но полковник Лайминг считал долгом чести не бросать свою артиллерию, которая в это время лишилась лошадей, и предпочёл задержаться на позиции для отражения неприятеля до своего последнего выстрела.
Но когда в 5-м часу на поле сражения также прибыли и остальные войска 12-й японской дивизии и с высот к северо-западу от Хаматана открыла огонь горная японская артиллерия, то окружение со стороны японцев становилось всё более тесным; японская пехота захватила уже проход у Хаматана.
Тогда только полковник Лайминг решился штыками проложить себе путь отступления в долину. Что этот прорыв русских войск вообще удался, хотя с огромными жертвами, отнюдь нельзя приписать форме строя, которая была выбрана для этого штыкового удара. Командир полка геройски повёл атаку, имея свои войска в сомкнутых колоннах; но как мужественно ни наступал 3-й батальон 11-го полка под звуки музыки на штурм неприятеля, проявляя величайшее самопожертвование ради спасения остальных войск, всё же было очевидно, что движение в атаку глубокими сомкнутыми колоннами на виду значительно превосходящего противника на расстоянии 1000 шагов совершенно не соответствовало требованиям современной тактики.
Если, несмотря на это, японцы, не дождавшись атаки, очистили путь отступления для русских войск, то это доказывает лишь то, что или японцы вовсе не имели такого превосходства сил в этом направлении, или же они не сумели использовать надлежащим образом свой успех, так как сами не знали обстановки.
Известие о поражении под Тюренченом, которое стоило Русской армии потери 60 офицеров и 2130 нижних чинов, в том числе 3 офицера и 524 нижних чина, попавших в плен, а также потери 22 орудий, 8 пулемётов и многочисленной материальной части, произвело в армии действие грома с чистого неба[ 3 0]. Фантастические слухи о потерях 11-го и 12-го полков, бегство 22-го полка, паника в бежавшем обозе, оставление поля сражения штабом Восточного отряда, — всё это распространялось в армии часто в преувеличенном виде, не соответствовавшем действительности. Доверие к собственным силам пошатнулось, а прежде всего пошатнулось доверие к своим начальникам. Видно было, какое чрезвычайное, неизгладимое впечатление в армии произвела неудача при первой встрече с противником.
Один только ген. Куропаткин оставался спокойным и пробовал даже шутить[ 3 1]. Конечно, хладнокровие и спокойствие являются для полководца превосходными качествами, отлично влияющими на окружающих; но — только в том случае, если эти качества сочетаются с твёрдой волей и энергией. Спокойствие же Куропаткина отнюдь не являлось показателем его душевных сил; оно никого не могло ввести в заблуждение, потому что оно исходило из его крайне флегматичного и пассивного характера.
Причины поражения искали всюду: их искали и находили в преждевременном отступлении 22-го полка, в запоздалом прибытии подкрепления из резерва, в замедленном отступлении ген. Кашталинского и т. п.
Конечно, все эти причины имели некоторое влияние на общий исход боя, который привёл к тому, что предполагавшееся «отступление с боем» превратилось в тяжёлое поражение. Но коренная причина этого поражения кроется в отсутствии инициативы и готовности взять на себя ответственность со стороны военачальников, которые не хотели, как это требовал Фридрих Великий от своих офицеров, «брать кое-что и на собственные рога».
Кроме того, с русской стороны мы встречаемся с такими формами строя и тактическими приёмами, которые совершенно не соответствуют основным свойствам современного оружия, хотя всё это и не имело в данном случае существенного влияния на исход боя. Вина за это поражение должна пасть всецело и исключительно на начальников, со стороны которых не было ни твёрдой воли и решительности к действиям, ни умения и знания в командовании войсками, а именно:
Генерал Куропаткин —который согласился на то, чтобы кавалерия ген. Мищенко ещё в конце марта отступила за Ялу; он дал Восточному отряду невозможную задачу, в которой он требует победу и успех, но в то же время желает, чтобы это обходилось без жертв; он постоянно вмешивается в распоряжения своих подчинённых и своими беспрерывными указаниями отнимает у них всякую решимость и инициативу действия; он на расстоянии 200 километров принуждает Восточный отряд принять бой на позиции, которую он никогда не видел, и при обстановке, о свойствах которой он не имел никакого представления.
