Если позднейшая деятельность Куропаткина, как полководца на войне, не оправдала этих ожиданий, то это служит лишь доказательством того, что даже при блестящей репутации генерал мирного времени не всегда может быть хорошим полководцем, от решений которого зависят иногда честь и существование армии, благополучие или несчастье государства.

Впрочем и тогда уже, ещё до войны, были люди, которые сомневались в способностях Куропаткина как полководца. Когда назначение Куропаткина командующим Манчжурской армией вызывало всеобщее воодушевление и радость — старый, больной Драгомиров не разделял этого всеобщего увлечения. Когда ему доказывали, что Куропаткин ведь отличался ещё в качестве начальника штаба у Скобелева, то Драгомиров ответил: «да, да, конечно, Куропаткин показал себя выдающимся начальником под командой Скобелева, но кто же при Куропаткине будет Скобелевым?»…

Этот вопрос Драгомирова весьма метко характеризует качества Куропаткина как полководца. Под начальством такой энергичной личности, как Скобелев, умевшего внушать порыв вперёд, Куропаткин уподоблялся силе парового молота, действовавшего под давлением пара. Но без этого постороннего пара сильный молот остается только мёртвой массой.

Военная истории даёт нам не мало таких примеров, когда выдающиеся талантливые помощники, становясь во главе армии, оказывались ниже своей задачи. Так, Бенедек, герой Сольферино, оказался ниже своей задачи в 1866 году. Этот генерал, однако, сам признавал, что он не рождён быть полководцем, и принял командование армией вопреки своей воле и только по настоянию свыше.

Совсем наоборот мы видим с Куропаткиным: он, по-видимому, нисколько не сомневался в своих полководческих талантах. Сознание собственного достоинства приличествует полководцу; однако должны быть налицо какие-нибудь действительные полководческие качества, которые оправдывали бы такое сознание своего достоинства.

Операционный план Куропаткина

Уже начиная с 1895 года, военное министерство и Главный Штаб в Петербурге, а также военные власти на Дальнем Востоке были заняты разработкой операционного плана для войны с Японией. Эти планы были с течением времени подвергнуты в деталях различным изменениям, в особенности после боксерского восстания 1900 года, а также после занятия Квантунского полуострова и Порт-Артура, когда Россия твёрдой ногой стала в южной Манчжурии. Однако, основные черты этих операционных планов оставались одни и те же.

Так как в случай войны с Японией можно было ожидать со стороны японцев нападения на русские владения на Квантунском полуострове (Порт-Артур), на Южно-Уссурийский округ (Владивосток) или наступления их в южную Манчжурию, то во всех операционных планах 1899 года предусматривалась необходимость формирования трёх армий для прикрытия указанных выше владений России и для действий в Манчжурии.

Формирование третьей армии для действий в северной Манчжурии было предусмотрено в 1898 году. Тем не менее ближайшей целью была оборона русских границ. По мере роста интересов России в Манчжурии после занятия Порт-Артура и проведения железной дороги для связи этого города с Харбином, росло значение группы войск, предназначенных для действий в Манчжурии. Эти войска вначале образовали самостоятельный корпус, но по плану 1901 года было решено: все войска, расположенные в Южно-Уссурийском округе и на Квантунском полуострове, соединить в два армейских корпуса и четыре резервных дивизии.

Согласно операционному плану, составленному штабом Приамурского военного округа в 1899 году, задачей Манчжурского корпуса было «прикрывать Манчжурию, и, если обстоятельства того потребуют, этот корпус должен был в то же время служить резервом для войск, занимающих Порт-Артур». Военный министр Куропаткин согласился с этим планом, признав вполне возможным, что в задачу Маньчжурского корпуса должна входить не только оборона Манчжурии, но также и поддержка войск Порт-артурского гарнизона.

Необходимо заметить, что, начиная с 1898 года, когда Куропаткин стал военным министром, все операционные планы разрабатывались либо по его инициативе, либо по его непосредственным указаниям и поправкам.

Район действий Манчжурского корпуса, преобразованного впоследствии в Манчжурскую армию, находился сообразно различным операционным планам или далеко к северу от Харбина, или на Сунгари, или же далеко к югу: около Тулина, Мукдена и Ляояна — в зависимости от взгляда авторов этих планов на боевую готовность японцев.

Вначале придерживались такого взгляда, что движение вперёд к югу от Телинского дефиле с силами, равными силам наступающих японцев, было бы рискованно. Но по мере продолжения постройки железной дороги, а также по мере роста русских вооруженных сил на Дальнем Востоке, расширялся также район действий Манчжурского корпуса по направлению к югу.

Осенью 1901 года по указаниям военного министра Куропаткина в Петербурге разработан был операционный план для действий Манчжурской армии, причём театром действий предполагался район Мукден-Ляоян-Хайчен. Этому плану противоположен был другой операционный план, разработанный штабом Приамурского округа весной 1903 года, согласно которому местом сосредоточения Манчжурской армии предполагался Телин. Этот план изменён был на месте по личному указанию ген. Куропаткина во время его поездки на Дальний Восток, причём район сосредоточения армии опять был выдвинут вперед на юг, к Ляояну, значительно усилив группу войск, расположенных в Манчжурии.

Было бы ошибочно думать, что во всех этих изменениях операционных планов и районов сосредоточения Манчжурской армии имелись в виду какие-нибудь наступательные действия. Об этом во всех операционных планах нет и следа. Ни разу не предполагается возможность в начале войны проявить какие-нибудь активные действия.

Все операционные планы исходят из единой мысли, что успешное сопротивление русских войск в южной Манчжурии будет невозможно в виду превосходства численности и большей боевой готовности японцев в начале войны. В виду этого задачей Манчжурской армии ставится возможное замедление наступления японских войск, которые следует постепенно задерживать, а самим отступать к Харбину, с целью выиграть время для прибытия подкреплений из Сибири и Европейской России, и только после того, получив превосходство в силах, перейти в наступление.

Таким образом, войну предполагалось начать с отступательной обороны. Не будет большой ошибкой, если мы предположим, что Куропаткин сам, а также все прочие авторы этих операционных планов приняли за образец войну 1812 года. Хотели отступать насколько возможно далее вглубь страны, для того, чтобы изнурить наступающего противника — «вогнать, так сказать, неприятеля в стратегическую чахотку», — по выражению Клаузевица, а потом уже перейти в наступление. Но, совершенно независимо от моральных факторов, которые в обоих этих случаях играли противоположную роль, здесь имелась и в других отношениях существенная разница. В 1812 году русская армия имела перед собою знаменитого полководца, привыкшего к победам; поэтому необходимость избежать, по возможности, с ним боя представляла своего рода добродетель.

Но что же в данном случае заставляло прибегать к отступлению? Основанием этой необходимости служило, будто бы, то обстоятельство, что японская армия, в виду своей большей боевой готовности, могла скорее начать наступление, что приводило к тому, что в начале войны она могла на южноманчжурском театре иметь численное превосходство в силах.

Это предположение, однако, совершенно не соответствовало действительности, так как японцы с самого начала войны и до её окончания уступали в численности войск русской армии на театре войны. Конечно, операционный план должен был предвидеть такое предположение, как превосходство сил противника на театре войны, но ошибочно было исключить всякую вероятность иного боевого положение, которое операционным планом не предусматривалось вовсе.